Перелет

Я испугался.

Бетлен был у премьер-министра и совещался с ним. От неожиданности я сказал, что не знаю, здесь ли граф, но обещал доложить премьер-министру. Возвратившись в кабинет Каллаи, я сказал, что какие-то немцы ищут здесь графа Бетлена. Каллаи посмотрел на графа, потом перевел взгляд на Керестеш-Фишера. Никогда не забуду это мгновение! Тишину нарушил сам граф Бетлен:

— Раз они здесь, пусть входят, проси их.

Я вышел и предложил немцам войти. Любопытство удержало меня в проходе между дверями кабинета премьер-министра и дверями его приемной, ведь из Центрального управления перевозок пока никто не звонил.

Один из немцев сказал:

— Guten Abend! Entschuldigung, wir suchen den Grafen Bethlen.[22]

Бетлен ответил:

— Ich bin es.[23]

Немцы объяснили, что прибыли по поручению германского посла, который уполномочил их попросить графа пожаловать в немецкое посольство на чрезвычайно важные переговоры, что германский посол, мол, уже ждет господина графа…

Бетлен бросил взгляд на часы и ответил, что находит просьбу германского посла странной. Сейчас ночь, в такое время он обычно не ездит с визитами. А если господин посол непременно хочет с ним побеседовать, то мы готовы принять его здесь, в резиденции премьер-министра.

Все это он произнес очень спокойно. Слова Бетлена явно озадачили немцев, сегодня я не могу без волнения вспоминать эту сцену. Потом я поспешил к телефону, чтобы узнать новости о продвижении «Турана». Через несколько минут немцы не солоно хлебавши уехали без графа Бетлена.

Однако о местонахождении Хорти по-прежнему ничего не было известно, а эти два немца появились снова. Теперь они еще более настойчиво требовали встречи с графом Бетленом. Я не на шутку встревожился. Правда, тревога моя была напрасной: граф покинул кабинет еще до того, как они вернулись. Немцы ворвались к премьер-министру и стали требовать графа Бетлена, но Каллаи спокойно объяснил им, что графа уже здесь нет, что он отправился к себе домой отдыхать. Из кабинета премьер-министра специальный ход вел в тоннель, а оттуда — в бомбоубежище. Второй тоннель вел во дворец регента и во дворец великого герцога Йожефа. Этим тоннелем Бетлен прошел во дворец Хорти, и дело было сделано.

Как только «Туран» прибыл в Хедьешхалом, с ним тут же была установлена радиотелефонная связь. Наконец-то!

Я попросил к аппарату министра Чатаи. Он ответил усталым голосом: «Рядом со мной начальник, передаю ему трубку». Он имел в виду Сомбатхейи. Разумеется, я тут же отдал трубку Каллаи, который попросил к аппарату регента. Сомбатхейи ответил, что Хорти очень устал и спит. И что все, мол, будет хорошо, пусть только венгерские солдаты остаются в казармах. И прибавил, что они обо всем с немцами договорились.

«Туран» прибыл на Келенфельд утром, около восьми часов. Встретить регента прибыли Каллаи, Керестеш-Фи-шер, Байноци, Сентмиклоши, начальник личной охраны Хорти — Лазар и я, чтобы быть в распоряжении министра обороны. На вокзале мы увидели, что к спецпоезду были прицеплены два вагона с эсэсовцами. Мы выстроились для встречи регента. Хорти вышел из вагона и направился к нам. По этикету первым докладывал Байноци, как заместитель начальника генерального штаба армии, мне же как флигель-адъютанту следовало отрапортовать министру. Однако под влиянием пережитого ночью с моих губ в нарушение этикета и устава сорвалось, когда регент протянул мне руку:

— Вас послал господь, ваше величество!

С того дня начальник личной охраны наместника величал меня не иначе как «Господь послал». Не скажу, чтобы мне это было так уж неприятно…

— Как должен был вести себя министр обороны страны, которую оккупируют бывшие союзники? — спросил я у Кальмана Кери через тридцать три года после описываемых событий.

«Утром 19 марта 1944 года мы вместе с министром обороны ехали на автомобиле в Крепость. Рядом со мной сидел совсем другой человек. Чатаи был военным до мозга костей, его готовили к этой карьере с раннего детства. Он всегда производил впечатление уравновешенного, четкого, спокойного человека. Вернувшись из Клейсхейма, он выглядел растерянным, погруженным в себя пессимистом. По пути в Крепость мы почти не разговаривали. Министр лишь заметил, что очень обманывался в немцах. Он собирался на заседание Совета короны, которое должно было состояться во второй половине дня. Чатаи подумывал об отставке. Вернувшись с заседания Совета, он сообщил мне свое окончательное решение уйти в отставку и попросил уведомить его заместителя, чтобы тот прибыл завтра к назначенному времени. После чего он отправился домой, чтобы как следует выспаться.

Я выполнил приказ министра, но мне не верилось, что он подаст в отставку. Я знал, что регент любит Чатаи и что тот стал министром по личной просьбе Хорти, тем самым ангажировав себя.

Что же теперь? Отставка? В подобной ситуации?

Чатаи прибыл в министерство в назначенный час! Он был в штатском… Министр приказал приготовить необходимые документы, поскольку скоро приедет его заместитель, которому он хочет передать дела. Тут я решился высказаться. Мне казалось, что нельзя оставить без ответа его решение. Ведь мы были с ним в весьма доверительных отношениях. Я сказал, что он не может так просто уйти в отставку, ведь он министр обороны и занял этот пост по личному указанию регента, а не конституционным путем, что он обязан оправдать доверие Хорти, что в день немецкой оккупации он не имеет права уйти, что не так-то легко найти нового министра обороны… Кто может им стать? И будет ли он настоящим венгром, как вы, ваше высокопревосходительство?

Нет, вам никак нельзя уходить в отставку!» Чатаи не на шутку рассердился: как это я посмел читать ему мораль, он сам знает, что ему делать…

Я смущенно удалился под предлогом, что мне необходимо приготовить некоторые бумаги, а сам перешел в кабинет к заместителю министра Рускацаи-Рюдегеру, чтобы рассказать ему обо всем. Тот тоже считал, что отставка Чатаи может привести к катастрофе. К счастью, они дружили, и Рускацаи-Рюдегер имел влияние на министра. Следовательно, он мог попытаться отговорить Чатаи подавать в отставку. Или хотя бы остаться на посту до тех пор, пока обстановка стабилизируется.

На следующий день я встретил в министерстве нового Чатаи. Он опять сильно изменился. Снова стал энергичен и бодр; вместо приветствия бросил: «Я остаюсь. Но придет время, и мы с ними еще посчитаемся!» Эти слова врезались мне в память на всю жизнь. «Придет время, и мы с ними еще посчитаемся…» Таким образом, и у Чатаи зародилась мысль о необходимости оказать сопротивление немцам. А Чатаи принадлежал к тем руководителям старой Венгрии, которые после катастрофы на Дону, после Курской битвы, поражений немцев о многом задумались. Они поняли: на востоке немцы уже не способны начать решающее наступление. Кто же еще входил в число этих людей? Вильмош Надь-Надьбацони (предшественник Чатаи), который был не только военным, но еще и политиком, Сомбатхейи… Среди политиков, имевших влияние на наместника, это были граф Бетлен, Канья, Керестеш-Фишер, ряд дипломатов. Они считали, что надо искать какой-то «модус» выхода из войны.

Эти люди придерживались трезвых взглядов. Разумеется, в то время они не думали о том, чтобы повернуть оружие против немцев. Хорти и его приближенные начали нащупывать возможности выхода из войны еще в 1943 году. Наш военный атташе в Анкаре, послы в Берне, Лиссабоне, Стокгольме все время пытались установить контакты с представителями стран антигитлеровской коалиции. Разумеется, речь тогда шла лишь о том, когда и каким образом можно попытаться что-то сделать. Но для того чтобы появились какие-то шансы на успех предприятия, должна была сложиться определенная ситуация на фронтах. Пока немцы были еще достаточно сильны на Балканах и в Румынии, ничего конкретно предпринимать было невозможно…

Когда летом 1944 года меня назначили начальником штаба 6-го армейского корпуса, перед отправкой на фронт я получил от Чатаи следующее напутствие: «Первая венгерская армия, частью которой является 6-й корпус, должна в предгорьях Карпат и в самих Карпатах задержать наступление Красной Армии до тех пор, пока англо-американские войска через Балканы не выйдут к южным границам Венгрии». Это свидетельствовало о недвусмысленной попытке потянуть время. Однако, напутствуя меня, Чатаи, как мне показалось, имел в виду не то, чтобы наши части до последней капли крови сражались против Красной Армии. Скорее он считал, что наше возможное сотрудничество с Красной Армией может быть успешным при условии; если немцы на Балканах и в Румынии попадут в тяжелое положение и будут вынуждены сами уходить из «венгерского котла», то есть не смогут на территории Венгрии организовать такое сопротивление, которое могло бы означать новую катастрофу для венгерской армии. В словах Чатаи я уже не чувствовал того антисоветизма, который был так свойствен хортистской верхушке прежде, — началось тактическое маневрирование. Весьма характерной была последняя фраза, сказанная министром: «Береги венгерскую кровь!» Позднее мое поведение на фронте определялось этим указанием Чатаи. Оно означало: время активных действий для венгерских дивизий наступит в том случае, если Красная Армия остановится на перевалах в Карпатах в ожидании, что в результате продвижения англо-американских войск силы немцев настолько ослабнут, что их сопротивление на венгерской земле либо станет совсем невозможным, либо — слишком рискованным».

22

Добрый вечер! Извините, мы ищем графа Бетлена (нем.).

23

Это я (нем.).