Перелет

— Именем закона я приказываю вам сдаться! Иначе мы изрешетим вас! — крикнул высокий жандармский прапорщик по фамилии Козма.

— Офицеры жандармам не сдаются! — ответил лейтенант Мешшик.

Перестрелка продолжалась. Несмотря на неоднократные призывы сложить оружие, лейтенант продолжал отстреливаться, но вскоре был тяжело ранен в живот. Однако, даже согнувшись и прижав руку к животу, продолжал вести огонь.

Сержант Пелешкеи, втащив прапорщика Сеченьи в квартиру, положил его на кушетку и пытался оказать ему помощь. Однако у того кровь хлестала из горла. Тяжело раненный лейтенант Мешшик вполз в квартиру привратника, решив до последнего отбиваться от жандармов, но, расстреляв патроны, потерял сознание.

Получив известие о происшествии, Радо схватил со стола портупею и, крикнув на прощание: «Видите, к чему привели ваши поступки!» — выскочил из комнаты и помчался к дому 29 по улице Андраши. А мы с Белезнаи всю ночь мерзли на скамейке в коридоре… Вскоре мимо нас провели Яноша Киша и Эндре Байчи-Жилински, мы поняли — это конец. Яноша Киша взяли ночью, а Эндре Байчи-Жилински — на рассвете.

С этого момента мы с Белезнаи стали для нилашистов мелкой сошкой, ведь в руки им попала «настоящая дичь». Поэтому нас уже не так тщательно обрабатывали на допросах. Вскоре мы узнали, что всех нас ждет военно-полевой суд и что Салаши якобы сказал, что желает видеть на Вермезё[46] по крайней мере шесть виселиц…

— И все-таки кто же вас выдал? Есть ли у вас на этот счет какие-нибудь догадки?

— Был такой Микулих… Прежде я это имя никогда не слышал. И после описываемых событий долгие годы ничего об этом человеке не знал… Я просто забыл о старшем лейтенанте с такой фамилией… Но теперь, когда я мысленно обращаюсь к событиям на квартире у Тарчаи, где сновало множество жандармских чинов, я вижу какого-то человека в штатском, стоявшего у окна за занавесью. Именно он опознавал нас, когда нас вводили в комнату… Мне тогда еще показалось странным, откуда этот тип меня знает, но размышлять над этим времени не было.

Позднее, когда я, Макай и Реваи, чудом избежав виселицы, попали в тюрьму Шопронкёхид, мы долго ломали головы над тем, как это все могло получиться… Когда и где было неосторожно брошено слово, фраза, названо место встречи… Произошел ли провал случайно или нас кто-то выдал намеренно, провалив организацию? У нас тогда было множество догадок, но теперь это не имеет никакого значения…

Когда мы в июне 1945 года приехали с запада, я имею в виду тех, кто выжил в Шопронкёхиде и вернулся домой, словом, прежде всего нас троих (Алмаши, Реваи и Макай), я стал выяснять, какова судьба Имре Радваньи. Он ведь был связным между нами и коммунистами, поддерживал связь с Дёрдем Палфи и Ласло Шойомом. Он присутствовал и на совещаниях на улице Харшфа… Словом, был в курсе всего, принимал участие во всех переговорах, встречах. Правда, к Тарчаи 22 ноября его не пригласили… как, впрочем, и Кёваго…

В первые дни после ареста меня допрашивал некто Пожгаи, жандармский урядник. Причем этот человек не был жестокой скотиной. Более того, когда однажды он допрашивал меня, сидя напротив, я заметил, как он вроде бы незаметно подталкивает ко мне досье, чтобы я смог прочитать, что написано на обложке. Там было написано следующее: «Дело подполковника Пала Алмаши. Свидетели: Иштван Тот и Имре Радваньи». (Спустя несколько дней Иштван Тот попал в тюрьму на проспекте Маргит.)

Может быть, предатель Имре Радваньи? Ведь его и не арестовали. Об этом стали поговаривать многие. Дошли слухи и до ушей самого Имре Радваньи, и тогда он попросил у Яноша Вёрёша (который в то время был министром обороны Временного национального правительства) суда чести. Был созван комитет под председательством генерал-лейтенанта Пала Платти, который тщательно расследовал поведение Имре Радваньи, и вскоре выяснилось, что он совершенно невиновен и никого не предавал…

Тогда кто же?

Но вот в один прекрасный день с Запада привезли военного преступника Радо. Его передали нам американцы. Радо поместили в тюрьму Комиссии государственной безопасности, находившуюся в доме 60 по улице Андраши. Мне пришла повестка, чтобы я, как участник Сопротивления, вместе со всеми оставшимися в живых участниками движения и их женами явился в назначенный час на улицу Андраши, дом 60, к Габору Петеру. Я пошел туда. Там я встретил вдов Эндре Байчи-Жилински, Вильмоша Тарчаи, а также Кальмана Реваи, йожефа Кёваго… Габор Петер привел из камеры Эндре Радо, который… Н-да… Его едва можно было узнать. Одного глаза он лишился при попытке побега из зальцбургского лагеря. Часовой выстрелил и выбил ему глаз. Теперь глаз закрывала черная повязка, и вообще он был не в очень-то хорошей форме. Габор Петер спросил у него:

— Ну, что, Радо, вы узнаете этих людей?

— Да, — ответил тот, — это участники организации Сопротивления и вдовы казненных руководителей заговора.

— Что вы имеете им сообщить?

И тогда я в первый раз услышал фамилию Микулих. Радо спокойно рассказал, что утром 22 ноября Микулих был у него и у следователя Оренди и сообщил, что среди военных есть организация Сопротивления и что руководители ее соберутся сегодня на улице Андраши, 29… Выложил им все».

РАССКАЗ ШАНДОРА ШАРКЁЗИ: — В первый раз о событиях, приведших к началу расследования деятельности движения Сопротивления, заговорили перед народным трибуналом бывшие следователи — жандармы Норберт Оренди и Эндре Радо. Однако многие детали еще и тогда не прояснились окончательно. Полная картина, которую я вам нарисую ниже, стала известной уже после контрреволюционного мятежа.

После оккупации немцами Венгрии Центральный Комитет Партии мира, используя возможности, появившиеся в результате создания Венгерского фронта, усилил пропаганду в армии, среди солдат и офицеров. Вот основные лозунги тех дней: «Помогайте борцам национального движения Сопротивления! Снабжайте их оружием, боеприпасами, взрывчаткой, одеждой!.. Отказывайтесь идти в бой!» и так далее.

Листовка с подобными лозунгами однажды попала в руки командира роты гусар 1-го гусарского полка Каройя Федора.

Против Каройя Фодора еще 16 июня 1944 года в результате доноса было начато дело. Этого офицера обвиняли в антинемецких взглядах. 10 августа военно-полевой суд отстранил его от командования ротой.

Используя затишье на фронте, сославшись на нездоровье, Карой Фодор отправился в Будапешт, где вступил в контакт с полковником Енё Надем, одним из организаторов движения Сопротивления среди военных. От полковника он получил задание добывать оружие и боеприпасы в частях, расположенных на окраине Будапешта. В октябре Карой Фодор встретился на улице Алкоташ со своим старым знакомым капитаном-танкистом Тибором Микулихом. Они заговорили о сложном положении страны, которая оказалась на пороге катастрофы.

— Но разве есть какой-нибудь выход? — спросил тогда капитан Микулих.

— Да, есть! — решительно заявил Карой Фодор. И рассказал, что связан с несколькими офицерами генерального штаба, готовящимися бороться с нилашистами до конца.

Они разговаривали об этом недолго, после чего, взяв с приятеля слово все хранить в тайне, Фодор попросил у него телефон и дал свой.

Вскоре состоялась встреча Микулиха и Енё Надя…

Микулих пришел на квартиру полковника Енё Надя на улицу Стахли.

Енё Надь в организации был известен под псевдонимом Полковник Сюч. После непродолжительного разговора Енё Надь пригласил Микулиха на улицу Андраши, 29, где потом он должен был получить конкретное задание. «Пароль: «Билет в кино», — сказал тогда Енё Надь.

На следующий день Микулих отправился туда, но на его звонок никто не открыл. Ходил он туда еще раз, но опять безрезультатно.

«Через несколько дней меня вызвали в отделение жандармерии на улице Бёсёрмени для допроса, — давал показания Тибор Микулих на суде уже после освобождения. — На допросе жандармский капитан Эндре Радо прежде всего спросил у меня номер телефона и адрес Каройя Федора, ордер на арест которого уже был выдан, а потом о том, что мне было нужно на улице Андраши, 29.

46

Большой луг в 1-м районе Будапешта (Буде), получивший это название («Кровавое поле») в память о том, что в 1795 году здесь были казнены вожди заговора «венгерских якобинцев».