Перелет

На рассвете, в четыре часа утра, мы двинулись в путь на легковой автомашине. В автомобиле нас было пятеро: шофер Йожеф Рамаз, твоя мама, Йошка Терек, Тибор Вёрёш и я. По приезде в Секешфехервар мы первым делом отвезли Терека на аэродром. Там он уселся в специально приготовленный для этой цели самолет и через какое-то время взлетел.

Мы же на автомобиле приблизительно в половине восьмого утра прибыли на запасной аэродром, расположенный на пустоши Гамаса.

ОТЕЦ РАССКАЗЫВАЕТ (1946 год): — Наш отлет был сопряжен с большими треволнениями. Во-первых, часа полтора томительного ожидания, во время которого я совершал на автомобиле небольшие «челночные поездки», километров пять в одну и другую сторону, пытаясь отыскать — и все безрезультатно — машину с политическими деятелями. При этом я старался не привлекать к себе излишнего внимания. Политики должны были бы приехать давным-давно. И вот мы заметили в небе двухмоторный «фокке-вульф», приближающийся со стороны Секешфехервара: самолет сделал несколько кругов над поляной, пошел на посадку и приземлился в полукилометре от нас. Автомобиля же с политиками нет как нет. Что делать? Прямо через поле мы мчимся на автомобиле к севшему «фокке-вульфу», приземление которого, разумеется, привлекло внимание немецких солдат, расположившихся на обочине, а также людей, ехавших по шоссе на автомашинах. Многие остановились и стали махать руками. Пропеллеры самолета продолжали вращаться, а Йошка Терек, высунув голову из кабины, тут же оценил ситуацию и заявил, что больше не будет ждать ни минуты, и если мы сейчас же не заберемся в самолет, то он один полетит к русским, так как на Секешфехерварском аэродроме, вероятно, уже поняли, что он угнал самолет и в любой момент можно ожидать неприятного сюрприза.

В этот миг я вспомнил, что при мне нет никаких документов или письменных полномочий, ведь меморандум находился у политиков, в другой машине. Правда, текст его я знал почти наизусть. После вчерашнего разговора с Тилди я был прекрасно осведомлен обо всем, поэтому решил, что смогу принести больше пользы, перелетев через линию фронта, не дожидаясь политиков. Из двух зол выбирают меньшее: лучше лететь без них, чем не лететь. В считанные секунды мы сели в самолет, и он тут же взлетел…

Когда через несколько месяцев я снова попал в Будапешт, выяснилось, что автомобиль с политиками выехал из города в назначенный час, в машине находился Иштван Тот; однако в пути автомобиль сломался, поэтому а, условное место они прибыли только после одиннадцати.

В самолете, помимо Йошки Терека, мы увидели штурмана старшего лейтенанта Миклоша Дайку, который с гордостью поведал нам, что, получив в воскресенье из Будапешта сигнал о вылете, он замазал на самолете, опознавательные знаки, и теперь мы спокойно можем перелететь линию фронта.

Нашей целью было попасть в штаб командующего 2-м Украинским фронтом Малиновского, поэтому я попросил взять курс на Сегед. Там мы благополучно приземлились. Оттуда комендант города переправил нас на автомашинах в Кечкемет, где о нашем прибытии сразу же телеграфировал в Москву. Через несколько часов из Москвы был получен ответ, смысл которого состоял в том, чтобы нас как можно скорее отправили туда. Из Кечкемета через Сегед и Мако нас повезли в небольшую деревню, где находился штаб Малиновского. На следующий день нас на автомобилях доставили в Бухарест, откуда на четырехмоторном «Дугласе» мы вылетели в Москву. Вследствие обледенения плоскостей нам пришлось совершить вынужденную посадку в Киеве, и лишь на другой день около полудня мы прибыли в Москву.

В тот же день нас принял генерал-полковник Кузнецов, заместитель начальника Генерального штаба Красной Армии; я подробно рассказал ему о цели нашего прилета.

РАССКАЗ МОЕЙ МАТЕРИ: — Конечно, я очень мало разбиралась в том, что происходит. В то время я жила с вами у своих родителей в Шопроне. Там, на улице Эстерхази (ныне улица Вешеленьи), у твоего деда была трехкомнатная квартира, полученная от местного лесничества. Отец же проходил службу в Марамарошсигете. В середине октября отца перевели в Будапешт, о чем он известил меня и попросил приехать к нему в столицу. (Вероятно, ему хотелось, чтобы в момент важнейшего поворота в его судьбе — в момент его разрыва с немцами — рядом с ним находился близкий ему человек.) Я взяла тебя с собой, и мы поселились в семье твоей крестной, на квартире Херингов. Это интересно, пожалуй, тем, что именно туда обычно приходил отец переодеваться: он снимал военную форму и надевал костюм твоего дяди Пала Херинга, потом уходил на несколько часов… На встречи с представителями Венгерского фронта… Мне он, правда, ничего не рассказывал о том, что происходило за кулисами. Встречаться им приходилось тайно, на частных квартирах, соблюдая конспирацию. Вернувшись, отец снова надевал мундир и уходил в монастырь Сион на гору Шаш, где они тогда размещались. Так что мы почти и не виделись, перебросимся несколькими словами в этой кутерьме, он погладит тебя, своего сына, по головке, и вот ему уже пора уходить.

Но в один прекрасный день твой отец пришел и объявил, что мы едем в Москву.

— И что же ты ему ответила?

— Сынок, в то время я уже ничему не удивлялась. Просто сказала: раз надо, поехали. Но сначала мы отвезли тебя в Шопрон, к дедушке и бабушке. Моим родителям мы ничего объяснять не стали, просто сказали, что я еду в Пешт к мужу, так как он на этом настаивает; детей же оставим на время у них. Мы уже знали, что на следующий день надо будет отправляться в путь, но держали это в тайне и никому ничего не рассказывали о предстоящем путешествии, даже родственникам. И хорошо сделали, потому что, как потом выяснилось, всех наших родственников, а также друзей твоего отца и его сослуживцев долго таскали на допросы, пытаясь что-нибудь выяснить. Никто действительно ничего не знал, потому от них при всех обстоятельствах ничего нельзя было добиться, даже от чертежника Варконьи. Он, может быть, и догадывался о чем-то, но нас не расспрашивал, а значит, и ничего не знал.

Нам было очень тяжело расставаться с вами, но взять с собой трехлетнего сына и десятимесячную дочь мы, естественно, не могли; к тому же мы надеялись, что таких малышей никто не тронет… Но в этом мы заблуждались. Отец уже рассказывал тебе, что под его охраной в казарме находился сын генерала Яноша Вёрёша — Тибор Вёрёш, которого он взял вместе с собой в самолет. Так вот, жену Тибора с малолетними, почти грудными детьми нилашисты без всяких угрызений совести арестовали и отправили в тюрьму в Шопронкёхид.

Нам, конечно, нельзя было скрывать от родителей правду, оставлять их в полном неведении, но события показали, что мы поступили правильно. Если бы они хоть что-нибудь знали, нилашисты это быстро бы почувствовали, стали бы их допрашивать, может быть, пытать, и все это могло навлечь и на них и на нас еще большую беду. А так они совершенно искренне отвечали: «Мы ничего не знаем». Нилашисты обязательно бы что-нибудь вытянули из деда, не умевшего лгать. А так он еще сам выспрашивал у них о нашей судьбе. Но об этом я, конечно, узнала позже… Итак, возвращаясь из Шопрона, мы не пошли и на квартиру крестной, которая тоже не должна была ничего знать. Пусть все думают, что я осталась у родителей. Теперь перед нами стояла сложная задача: «контрабандой» провести меня на одну ночь в казарму; это посложнее самого перелета! К этому времени отец и его сослуживцы были переведены из монастыря Сион в здание Физкультурного института. В институтской ограде была небольшая калитка; через нее я и пробралась в сад, а затем в наброшенном на плечи отцовском кителе с черного хода в здание. Меня поместили в крошечную комнату, дверь которой выходила на лестничную клетку черного хода. Твой отец тут же куда-то исчез. Кажется, пошел проверить, приготовил ли Варконьи карты, нужные для завтрашнего дня…

Тогда я еще не была знакома и с нашим пилотом Йошкой Тереком; впервые мы встретились с ним на рассвете, часа в четыре утра. Мне посчастливилось незаметно выскользнуть из казармы; у калитки уже стоял наш автомобиль с шофером Рамазом, меня буквально втолкнули в машину — ив путь!