Страница 43 из 51
- Как вы посмели превышать служебные полномочия?
- Момент истины, товарищ генерал-майор. Я принял решение расколоть его, когда он находился в деморализованном состоянии.
- Не вешайте мне лапшу! Какое, к чертовой матери, деморализованное состояние, когда вам пришлось вводить ему спецпрепарат!
Генерал-майор в бешенстве рванул на себе ворот:
- Вы понимаете, что я в любую секунду могу отдать вас под суд за разглашение государственной тайны?
- Я ничего не разглашал, товарищ генерал-майор.
Маэстро догадывался, что никакого суда не будет.
Здесь какой-то личный интерес, а суд - всегда огласка. Если его и упекут за решетку, то совершенно по другому поводу. Повод же найти, конечно, нетрудно…
Больше всего он беспокоился за свой отряд.
И еще очень хотел увидеться с Каретниковым.
Это желание они испытывали синхронно: между ними установилась неосознанная телепатическая связь. Каждый знал что-то, чего не знал второй; сложить мозаику они могли только вместе.
Маэстро набрался храбрости, иначе говоря - наглости.
- В показаниях Кауфмана не содержится никакой государственной тайны. Он сообщил о существовании глубоко законспирированной неонацистской организации, пустившей корни по всему миру. И также поведал о стремлении этих людей завладеть биологическим оружием, до недавнего времени находившимся на затопленном эсминце…
- Это не ваше дело решать, что составляет тайну, а что нет! Исповедь Кауфмана слышал весь ваш отряд! Это ЧП, это беспрецедентная ситуация!
«Слава Богу, что слышал весь отряд, - подумал Маэстро. - Если бы слышал я один, было бы куда проще… а целую группу хрен ликвидируешь. Что же ты так разволновался, старый козел? Неужели ты с ними повязан? Но зачем тогда довел дело до силового задержания? Почему не предупредил Кауфмана - не убрал его, в конце концов? Почему вообще затеял это дело?»
Клюнтин неожиданно успокоился.
До сих пор он бегал по кабинету, теперь уселся за стол и спросил индифферентным голосом:
- О чем еще рассказал вам Мещеряков?
Вот в этом месте Маэстро и обнаружил, что вспотел.
- Полная запись передана в Управление, товарищ генерал-майор, - командир говорил чистую правду.
Клюнтин, однако, думал иначе.
- О чем еще рассказал задержанный? - повторил он тем же ровным, почти благожелательным тоном.
- Я могу лишь повторить то, что сказал.
- А я могу применить к вам те же меры воздействия, которые вы применили к Мещерякову.
- Это не более законно, чем «разглашение» мной государственной тайны, - парировал Маэстро. - Я подам рапорт, товарищ генерал-майор.
Клюнтин отреагировал мгновенно и предсказуемо:
- Ваша группа отстраняется от операции. Кроме того, будет проведено специальное расследование в связи с недопустимыми действиями в отношении задержанного.
- Какие же это действия? - не сдержался Маэстро. - И за что нас отстранять? Мы вышли на след Гладилина, он в Париже…
- На плас Пигаль захотелось? - недобро подмигнул генерал-майор. - Это уже не ваша забота. А действия… с ними все ясно, и я удивлен вашей непонятливостью. Речь идет о действиях, повлекших за собой смерть подследственного.
- Я вас не понимаю, - после недолгой паузы ответил Маэстро.
Он был готов поклясться, что различил в голосе Клюнтина торжество.
- Максимилиан Кауфман скончался сегодня утром в тюремной больнице, предположительно - от побоев, нанесенных вашими громилами. Можете идти. На всякий случай предупреждаю, что члены вашего отряда в данный момент изолированы и ждут аналогичной беседы. Не тратьте времени и сил на инструктаж.
Взвизгнули шины, «Шевроле» занесло на повороте. Розенштейн гнал машину не хуже лихого гонщика с престижного авторалли, едва ли не высекая из асфальта искры. Он очень спешил; какое-то время ушло на то, чтобы завести мотор, - ключа, естественно, не было, пришлось выдирать и замыкать провода. Доктор Валентино, лежавший на полу позади, дернулся и протяжно замычал.
- Потерпите немного, герр Баутце, - бросил Герхард через плечо.
Он не знал Валентино в лицо, и в спешке у него не возникло никаких сомнений насчет личности спасаемого. Розенштейн говорил по-немецки, Гладилин не понял ни слова. Мычание повторилось, на сей раз куда настойчивее.
Одной рукой удерживая рулевое колесо, другой Розенштейн нащелкивал номер Лютера. Лютер не выходил на связь, и акустик в сердцах отшвырнул телефон. Паника сходила на нет, к нему возвращалась способность рассуждать здраво. Без санкции руководства отправляться на ту или иную конспиративную квартиру было небезопасно - зачистка могла быть проведена не только в особняке на набережной Анатоля Франса.
Он сбавил скорость, свернул в кривую и узкую улочку, припарковался у старинного дома с темными окнами. Какое-то время сидел, решая, что делать дальше.
Мычание возобновилось.
- Минуточку, герр Баутце.
Герхард вышел из машины, отворил заднюю дверцу, сел на заднее сиденье и подался к капитану:
- Будет немного неприятно…
Он аккуратно подцепил скотч, которым был залеплен рот доктора, потянул.
- Я слушаю вас, можете говорить спокойно. Мы одни. Вам плохо?
Но и спокойно доктор не сумел вымолвить ни слова. Он яростно хватал ртом воздух, из горла вырывались шипение и свист.
Розенштейну стало не по себе.
Будучи полукровкой, он и так ощущал себя среди нацистов паршивой овцой, а уж о том, как поступал с ему подобными герр Валентино, был наслышан очень неплохо. Ему отчаянно хотелось понравиться доктору и заслужить доверие, которое наверняка пошатнулось после захвата особняка. Если Валентино по каким-то причинам лишился голоса или вообще дара речи, то поди угадай, чего ему нужно. А между тем старики капризны. Придется напрягать воображение; если доктор останется недоволен - ему будет достаточно всего лишь пошевелить пальцем, чтобы с Розенштейном было покончено…
«А может быть, мне самому пошевелить пальцем? - вдруг подумал Герхард. - Дело-то плевое. Старик дышит на ладан. Сказать потом, что отказало сердце, - и никто не подкопается…»
Ему стало страшно.
Он еще никогда никого не убивал - это, во-первых.
А во-вторых - подкопаются.
Нет, Валентино нужно вернуть целым и невредимым!
Старик тем временем извивался, отчаянно пытаясь освободиться. Розенштейн смотрел на это с изумлением, ибо никак не предполагал, что тот еще настолько силен. В голову закралось смутное подозрение, которое никак не удавалось сформулировать внятно. Однако страх перед могущественным ветераном взял свое.
- Сию секунду, герр Баутце, - пробормотал Розенштейн, вынимая нож.
Двумя неуклюжими махами он перерезал путы.
Профессионалом в этом смысле его никак нельзя было назвать. Доктор сразу сел, растирая запястья. Герхард, не отрываясь, рассматривал его перчатки.
К этому моменту капитан Гладилин напрочь утратил всякое понимание происходящего. Его несколько раз изуродовали, ограбили, разоружили; его несколько раз похитили, возили с места на место. Он остался ни с чем. Ему некуда было обратиться, не к кому пойти, не на что жить; у него не было документов, он был никем. Он знал одно: единственная возможность что-то исправить - перестать быть марионеткой, позволяя неизвестным кукловодам-садистам перевозить себя с места на место, как неодушевленный предмет. Да еще и калечить. Что им придет в голову в следующий раз? Он уже понял, что его использовали в качестве двойника. Интересно, когда им пришла в голову эта светлая мысль, - до событий на острове или уже после? И что они вырежут или отрубят ему в следующий раз?
Интеллигентного вида немца, который выкрал его в очередной раз, Гладилин воспринимал как некий инструмент, полезный лишь до поры. У него не было никаких оснований доверять избавителю, хотя он прекрасно понимал, что в доме, куда его доставили страшные мордовороты в масках, ему пришлось бы намного хуже.