Наша игра

– Суфисты здесь единственная сила, способная противостоять русскому вызову. Они – хранители местного сознания. Но, когда дело доходит до оружия и выучки, они беспомощны, как перевернутая черепаха, вот почему им и нужны Исса, я и Ларри.

Он вернулся к переводу:

– Одна женщина была на похоронах своей матери в десяти километрах отсюда. Возвратясь, она нашла всех мертвыми. Она повернулась и пошла снова в селение, где она похоронила свою мать. На следующий день оттуда пришла группа мужчин. Они омыли останки тех, кого смогли разыскать, произнесли над ними положенные слова и похоронили, как велят наши обычаи. Башир был обезображен ножами, но они узнали его. Наш хозяин говорит, что мы были преданы.

– Кем?

– Он говорит, что предателем. Осетинским шпионом. Это все, что ему известно.

– А вы что об этом думаете?

– Выслежены со спутника? Сняты тайной камерой? Подслушаны тайными микрофонами? Я могу назвать целый список современных средств, с помощью которых мы могли быть преданы.

Я открыл рот, чтобы спросить, но он опередил мой вопрос.

– Других подробностей нет. И было бы невежливо вытягивать их из него.

– Да, но европейца… – Я осекся, вспомнив черный вихор Ларри, не отличавшийся от вихров, которые я видел сейчас вокруг, и его кожу, ставшую на солнце коричневой, а не розовой, как у меня.

Магомед произносил вечернюю молитву.

– Мы убьем каждого из них, – переводил мне Чечеев среди тихого одобрительного хора окружающих во главе с нашим хозяином. – Мы узнаем имена пилотов вертолетов, тех, кто планировал эту операцию, того, кто командовал ею, тех, кто участвовал в ней, и с Божьей помощью убьем их всех. Мы будем убивать русских до тех пор, пока они не сделают то, что обещал Ельцин: выведут свои танки, и орудия, и вертолеты, и ракеты, и солдат, и чиновников, и шпионов за Терек и дадут нам самим решать наши проблемы и управлять собой в мире. Такова воля Божья. Знаете что?

– Да?

– Я ему верю. Я был идиотом, на двадцать лет взяв отпуск от самого себя. Теперь я вернулся домой, и мне жаль, что я вообще уезжал отсюда.

Гостиная напоминала лазарет нашего колледжа во время эпидемии кори в Винчестере: у всех стен койки, на полу циновки и ночные горшки. Один мюрид стоял у окна, следя за дорогой, пока другой спал. Вокруг меня один за другим мои спутники засыпали. Иногда Ларри что-то говорил мне, но я не вслушивался в его слова, потому что слишком хорошо знал их. Черт тебя возьми, просто останься живым для меня, предупредил я своего агента. Просто останься живым, это приказ. Ты жив для нас, пока я не узнал, что ты умер. Однажды ты уже пережил смерть. Сделай это теперь еще раз, и заткнись, пожалуйста.

Часы шли, я слышал крики петухов, блеяние овец и гнусавое пение муэдзина по громкоговорителю. Я слышал, как мимо прогоняли стадо. Я встал, подошел к дежурившему у окна мюриду и снова увидел горы и над ними еще горы, и вспомнил, как Ларри в письме к Эмме поклялся, что бросил свою бурку здесь, по дороге на Владикавказ, и что будет сражаться здесь до конца. Я видел, как в предрассветной мгле женщины вели коров по двору. Мы быстро позавтракали, и по настоянию Чечеева я дал по десять долларов каждому ребенку, вспомнив при этом черного мальчишку, выслеживавшего меня на Кембридж-стрит.

– Если вы собрались играть роль английского пророка, то вам лучше оставить о себе хорошие воспоминания, – сухо пошутил он.

Было еще темно. Мы ехали сначала по главной дороге, потом по расширяющейся долине, пока дорога наконец не превратилась в усеянное валунами поле. Передний джип остановился, и мы подъехали к нему. В свете фар я видел пешеходный мостик через реку и круто поднимающуюся вверх тропинку на том берегу. Возле самой реки нас ждали восемь уже оседланных лошадей, старик в высокой папахе, сапогах и бриджах и стройный мальчик-горец с глазами, горящими ожиданием. Я снова вспомнил письма Ларри к Эмме и помолился, вслед за Негли Фарсоном, чтобы мне было позволено взять Кавказ под свою защиту.

В сопровождении одного из мюридов первым отправился в путь мальчик. Мы дождались, пока стук копыт их коней не растворился в темноте. Следующим двинулся вперед наш проводник, за ним Чечеев, потом я. Исса, Магомед и второй мюрид замыкали колонну. К пистолету, который дал мне Магомед, он добавил ремень для патронов с кобурой и металлическими кольцами для гранат. Я было отказался от гранат, но Чечеев сердито скомандовал:

– Возьмите эти чертовы штуки и прицепите их. Мы рядом с осетинской границей, рядом с Военно-Грузинской дорогой и рядом с русскими лагерями. Здесь вам не Сомерсет.

Он наклонился к нашему старику-проводнику, и тот что-то прошептал ему на ухо.

– Он сказал, что надо говорить тихо и только при необходимости. Без нужды не стрелять и не останавливаться, не зажигать огня и не ругаться. Вы справитесь с лошадью?

– Справлялся, когда мне было десять.

– Не бойтесь грязи и крутых мест. Лошадь знает дорогу, на нее можно положиться. Не наклоняйтесь. Если испугаетесь, не смотрите вниз. Если на нас нападут, сдаваться никто не будет. Это традиция, так что, уж пожалуйста, не нарушайте ее. В крикет мы здесь не играем.

– Благодарю.

Они снова пошептались с проводником, и оба мрачно рассмеялись.

– А если захотите помочиться, потерпите, пока мы не убьем парочку русских.

Мы ехали четыре часа, и, если бы я не боялся того, что ждало меня впереди, дорога испугала бы меня. Спустя десять минут после начала пути внизу, в тысяче футов под нами показались огни деревень, а рядом с нами высилась черная стена горы. Стоявшие у меня перед глазами истерзанные тела порождали у меня странное чувство самоотречения: неважно было все, что могло случиться со мной на моем пути к ним. Небо посветлело, среди облаков возникли черные пики, над ними возвышались снеговые шапки, и мое сердце взволнованно забилось при виде этой величественной картины. Обогнув скалу, мы увидели стадо овец с черной густой шерстью, пасшееся на склоне ниже нас. Двое пастухов сидели под грубым навесом, греясь у костра. Глубоко сидящими глазами они оценивающе оглядели наше оружие и наших коней. Мы подъехали к перепутанному лианами лесу, но он был по одну сторону от нас, а по другую в пропасти лежала долина, полная клубящегося утреннего тумана, дуновений ветра и птичьих криков. От высоты у меня кружится голова, и я должен был бы падать в обморок при каждом взгляде в бездну между скользящими шагами моей лошади, при каждом взгляде в узкое извилистое дно долины, при каждом взгляде на осыпающуюся каменистую тропу шириной в несколько дюймов, а иногда и меньше, мою единственную опору на горном склоне, и при неземных и удивительно прекрасных звуках водопада, которые можно было, казалось, не только слушать, но и вдыхать и пить. Но молился я не о своем спасении, а о спасении Ларри, и сияющее, ни с чем не сравнимое величие гор влекло меня вверх.

Погода менялась так же неожиданно, как и ландшафт, гигантские насекомые гудели возле моего лица, шлепались о мои щеки и весело утанцовывали прочь. Вот веселые белые облачка приветливо проплывают по голубому альпийскому небу, а минутой позже я тщетно пытаюсь спастись от проливного дождя под сенью огромных буков. А потом я попадаю в знойный июньский Сомерсет с запахами первоцвета, скошенной травы и теплым запахом скота, принесенным из долины.

Все эти внезапные перемены действовали на меня, как перемены в настроении любимого и легкомысленного друга, и иногда этим другом был Ларри, а иногда Эмма. Я буду вашим защитником, вашим другом, вашим союзником, я буду волшебником, осуществившим ваши сны, шептал я про себя проплывающим мимо скалам и лесам. Только сохраните мне живым Ларри, когда я перевалю через гребень последнего холма, и я никогда не буду снова тем, кем был раньше.

Мы въехали на открытое место, и старик-проводник велел нам остановиться и собраться под нависающей скалой. Яростное солнце жгло наши лица, птицы кричали и вились в восторге. Магомед спешился и стал поправлять свою седельную сумку, не спуская глаз с дороги. Исса сидел спиной к нему, прижимая к груди автомат и держа под прицелом дорогу, по которой мы только что поднялись. Лошади стояли с опущенными головами. Из-за деревьев впереди нас подъехал мальчик-горец. Он что-то прошептал старику, и тот коснулся края своей папахи, словно ставя на нее метку.