Наша игра

Я вернулся в свой номер и увидел коричневый конверт, смотревший на меня с роскошных подушек моей королевской кровати.

«Пожалуйста, приходите по этому адресу завтра в 1.30 пополудни. Седьмой этаж, комната 609. У вас должен быть букет цветов. Сергей».

Это был узкий дом на грязной улице на восточной окраине города. О его назначении ничто не говорило. Я купил букет завернутых в газету гвоздик без запаха. Добирался я на метро, нарочно делая лишние пересадки. Я вышел на одну остановку раньше и с полмили прошел пешком. День был мрачный, даже березки на бульваре выглядели серыми. «Хвоста» за мной не было.

Номер дома был 60, но об этом приходилось догадываться по номерам домов на противоположной стороне, потому что на этом доме номера не было. Перед невзрачным подъездом стоял «ЗИЛ», в котором сидели двое, один из них за рулем. Они оглядели меня и мой букет и отвернулись. Русский вариант Брайанта и Лака, подумал я. Я нажал кнопку звонка, стоя на пороге, и через щели двери на меня потянуло камфорной вонью, напомнившей мне склеп Айткена Мея. Открыл мне старик; женщина в белом халате, сидевшая близ входа за письменным столом, не обратила на меня ни малейшего внимания. На скамейке сидел мужчина в кожаной куртке. Поверх своей газеты он оглядел меня, затем вернулся к своему чтению. Я находился в высоком неопрятном холле с мраморными колоннами и неработающим лифтом.

Ковров на мраморных ступенях лестницы не было. Звуки были тоже враждебными: стук каблуков по камню, скрип больничных тележек и грубые голоса женщин-врачей, перекрывающие бормотание их пациентов. Некогда привилегированное заведение, больница переживала свои не лучшие времена. На седьмом этаже лестничную площадку освещало окно с матовыми стеклами. Под ним робко жался бородатый человечек в очках, одетый в черный костюм. В руках у него был букет желтых лилий.

– Ваш друг Питер посещает мисс Евгению, – торопливо сказал он мне. – Охранники отпустили его на полчаса. Пожалуйста, будьте кратки, мистер Тимоти.

И он протянул мне свой букет лилий.

Мой друг Сергей – закоренелый христианин, признался мне однажды Зорин, и, если я спасу его от тюрьмы, он возьмет меня с собой в рай.

Мисс Евгения была продолговатым белым холмиком под накрывающей ее не очень чистой простыней. У нее было маленькое желтое личико, и она дышала отрывисто и хрипло, а Зорин сидел возле нее, выпрямившись, как солдат на посту, отведя плечи назад и выпятив вперед грудь, словно она была увешана орденами. На чеканных чертах его лица лежала печать скорби. Он следил за мной глазами, пока я наливал воду в кувшин и ставил в нее цветы. Потом я протиснулся к его стороне койки, чтобы пожать его протянутую руку. Он встал, и наши ладони пошли сначала влево, потом вправо, как ладони борцов, и после поцелуя он позволил мне сесть возле койки напротив него на то, что было, по-видимому, столиком для кормления больного.

– Спасибо, что ты приехал, Тимоти. Извини за неудачную обстановку.

Он взял в руку ладонь мисс Евгении и подержал ее некоторое время. Эта ладонь могла быть ладонью и ребенка, и старика. Он вернул ее на грудь Евгении, но потом положил рядом, словно из страха, что она слишком тяжела для нее.

– Она твоя жена? – спросил я.

– Должна была бы быть.

Мы неловко смотрели друг на друга, и ни один не решался заговорить первым. Под глазами у него были темные круга. Я, наверное, выглядел не лучше.

– Ты должен помнить Чечеева, – сказал он.

Этика моей профессии требовала, чтобы я порылся в памяти.

– Константин. Ваш атташе по культуре. А что?

Он нетерпеливо нахмурился и посмотрел на дверь. По-английски он говорил быстро, но тихим голосом.

– Культура была прикрытием. Думаю, тебе это отлично известно. Он был моим заместителем в резидентуре. У него был друг по фамилии Петтифер, буржуазный интеллектуал-марксист. Думаю, что и его ты знаешь.

– Отдаленно.

– Давай не будем играть в эти игры сегодня, Тимоти. У Зорина на это нет времени, да и у мистера Бэйрстоу тоже. Этот Петтифер в сговоре с Чечеевым украл у русского правительства огромные деньги, пользуясь лондонским посольством как ширмой. Если ты помнишь, официально я был коммерческим представителем. Чгчеев подделал мою подпись на нескольких документах. Сумма, которую они украли, превосходит любое воображение. Возможно, это пятьдесят миллионов. Тебе это известно?

Слуха дошли до меня, – сказал я и подумал, что в свои пятьдесят пять Зорин еще говорит на изысканном английском своей шпионской школы, отмеченном педантизмом и обилием старомодных идиом. Я вспомнил, как, слушая его на явочной квартире на Шепард-маркет, я пытался представить себе его учителей, язвительных фабианцев с неизлечимой любовью к Бернарду Шоу.

– Моему правительству нужен козел отпущения. Выбрали меня. Зорин сговорился с черножопым Чечеевым и с английским диссидентом Петтифером. Зорина надо судить. Какую роль сыграла в этом твоя бывшая служба?

– Никакой.

– Ты клянешься?

– Клянусь.

– Но тебе известно об этом деле. Они советовались с тобой.

Частота и интенсивность его вопросов, серьезность, с которой он их задавал, заставили меня отбросить в сторону осторожность.

– Да, – сказал я.

– Чтобы узнать твое мнение?

– Чтобы допросить и обвинить меня. Они отвели мне аналогичную роль, роль твоего сообщника. Мы с тобой вели секретные переговоры, следовательно, и воровали вместе.

– И поэтому ты Бэйрстоу?

– Да.

– Где Петтифер?

– Здесь, наверное. А Чечеев?

– Мои друзья сказали мне, что он исчез. Возможно, он в Москве, возможно, в горах. Эти идиоты ищут его повсюду, они схватили нескольких его друзей. Однако ингушей не так просто допрашивать. – Его лицо исказила невеселая усмешка. – Добровольного признания пока ни один из них не сделал. Чечеев умный мужик, он мне нравится, но в душе он черножопый, а мы давим таких, как вшей. Он украл деньги, чтобы помочь своему народу. Ваш Петтифер ему помогал – может быть, за деньги, кто знает? А может быть, даже по дружбе.

– Ваши идиоты тоже думают так?

– Конечно, нет! Они идиоты, но не настолько!

– А почему же?

– Потому что они не в силах переварить гипотезу, подразумевающую их некомпетентность! – ответил он, с трудом сдерживая гнев и стараясь не кричать. – Если Чечеев ингушский патриот, то они не должны были посылать его в Лондон. Ты же не думаешь, что Кремль хочет, чтобы весь мир узнал о национальных устремлениях племени дикарей? Ты же не думаешь, что они рвутся сообщить мировому сообществу банкиров, что простой черножопый может через русское посольство выписать себе чек на пятьдесят миллионов фунтов?

Евгения закашлялась. Он обнял ее своими ручищами и усадил прямо, безнадежно глядя в ее лицо. Я никогда не думал, что на его лице может быть столько боли и обожания. Она издала тихий извиняющийся стон. По его знаку я поправил изголовье, и он осторожно положил ее голову на подушку.

– Найди мне Чечеева, Тимоти, – приказал он. – Скажи ему, чтобы он на весь мир объявил о своем деле, о том, что он честный человек, о том, что и почему он сделал. И пусть он скажет всем, что Володя Зорин невиновен и что ты невиновен. Скажи ему, чтобы он пошевеливал своей черной жопой, пока эти идиоты не всадили мне пулю в спину.

– Как найти его?

– Черт возьми, Петтифер же твой агент! Он написал нам это. Написал нам. Написал в КГБ, или как там нас теперь называют. Он полностью сознался в своих преступлениях. Он сказал, что сначала его завербовали вы и уж потом мы. Но что теперь он не хочет служить никому. Ни нам, ни вам. К несчастью, письмо у этих идиотов и света оно не увидит никогда. Все, чего он побился, это превратил себя в мишень. Если этим кретинам удастся убить и Петтифера, и Чечеева, они будут в восторге.

Зорин вынул из кармана коробок английских спичек и положил его передо мной.

– Поезжай к ингушам, Тимоти. Скажи им, что ты друг Петтифера. Он подтвердит это. Подтвердит и Чечеев. Тут телефоны представителей их движения здесь, в Москве. Скажи им, чтобы переправили тебя к нему. Они могут. Они могут и убить тебя, но в этом не будет ничего личного. Черножопый есть черножопый. И, если встретишь Чечеева, отрежь ему за меня яйца.