Наша игра

– Что такое лес?

– Ты в своем уме? – поинтересовался он.

– С какой стати ингуш может предупреждать кого-нибудь о лесе?

Его лицо еще раз прояснилось.

– Осетинский Ку-Клукс-Клан. Серая толпа, подкармливаемая и инфильтрированная КГБ и его наследниками. Если завтра утром ты проснешься со своими яйцами во рту, что, с моей точки зрения, не самое страшное в этом мире, то это, скорее всего, будет делом рук «Леса».

Клер сидела в гостиной с журналом на коленях, глядя на экран черно-белого телевизора поверх своих очков.

– Ой, Тим, дорогой, позволь мне проводить тебя до вокзала, мы совсем не поговорили.

– Я вызову ему такси, – сказал Саймон от телефона.

Пришло такси, она взяла меня под руку и отвела к нему, а Саймон-берклианец остался дома, отрицая существование всего, что он не мог потрогать руками. Я припомнил все случаи, когда оказывал подобную же услугу Эмме, слоняясь по дому и строя гримасы своим отражениям в зеркалах, пока она прощалась с Ларри у крыльца.

– Я всегда считала тебя человеком дела, – шепнула Клер мне в ухо. – А бедняжка Сай так академичен.

Я не чувствовал к ней ничего. С ней спал какой-то другой Крэнмер.

Машину вел я, а Ларри сидел со мной рядом.

– Ты безумец, – сказал я ему, вынимая осенний лист из книги Саймона Дагдейла. – Опасный убежденный безумец.

Он помедлил с ответом, взвешивая мои слова, как он всегда делал перед тем, как дать отпор.

– Мое определение безумца, Тимбо, это человек, владеющий всеми фактами.

Была полночь. Я приближался к Чизвику. Съехав с главной дороги, я поплутал по проселочным и въехал в частную усадьбу. Перегруженный украшениями дом был в эдвардианском стиле. За ним чернела Темза, в поверхности которой отражались городские огни. Я припарковался, выудил из портфеля свой 0,38 и сунул его за пояс. Неся портфель в левой руке, я обошел сломанные ступеньки и остановился на тропинке. Речной воздух был влажен и липок. На скамейке обнималась парочка, она сидела у него на коленях. Я медленно пошел, стараясь не ступать в лужи, вспугивая нутрий и птиц. По другую сторону живой изгороди гости прощались с хозяевами:

– Спасибо, дорогие, все было изумительно, честное слово.

Это напомнило мне один из голосов Ларри. Я снова приблизился к дому, на этот раз с задней стороны. У заднего входа и у гаража горел свет. Выбрав самое низкое место изгороди, я пригнул вниз проволоку, бросил через нее свой портфель и перебрался сам, едва не кастрировав себя при этом. Приземлился я на подстриженном газоне рядом с розовой клумбой. На меня смотрели, протянув ко мне руки, два голых ребенка, но я направился к ним, потому что это были фарфоровые купидоны. Гараж был слева от меня. Я поспешил в его тень, прокрался к окну и заглянул в него. Машины не было. Он ужинает в городе. Его призвали на военный совет. Караул, караул, Крэнмер сбежал из клетки!

Я прокрался дальше вдоль стены, не спуская глаз с въездных ворот. Так я мог ждать часами. О мою ногу потерлась кошка. Я чувствовал зловонный запах лисицы. Потом я услышал машину и увидел ее фары, приближающиеся ко мне по грунтовой дороге. Я плотнее прижался к стене гаража. Машина проехала мимо и остановилась ярдах в пятидесяти дальше по дороге. Появилась вторая, получше: поярче фары, двухместная, потише мотор. Лучше без сопровождающих, Джейк, предупредил я его. Не загоняй меня в угол. Мне не нужна Еще Одна Шишка. С меня хватит одного тебя.

Отполированный до блеска «ровер» Мерримена резво вкатил в ворота и под уклон съехал к своему гаражу. За рулем был Джейк Мерримен, и кроме него в нем не было никого, ни шишек, ни нешишек, ни того, ни другого пола. Он въехал в гараж и погасил огни своей машины. Потом последовала одна из тех пауз, которые ассоциируются у меня с одинокими мужчинами определенного возраста: он сидел на водительском месте и при свете лампочки салона теребил что-то, чего я не мог видеть.

– Не поднимай шума, Джейк, – сказал я.

Я открыл для него дверцу и держал револьвер в нескольких дюймах от его головы.

– Не буду, – сказал он.

– Свет в салоне переключи на постоянный. Ключи от машины дай мне. Ладони положи на руль. Как закрыть ворота гаража?

Он вынул пульт управления.

– Закрой их, – сказал я.

Ворота закрылись.

Я сел за ним. Держа револьвер у его затылка, я левым локтем обвил его шею и осторожно притянул его голову к себе, пока наши щеки не оказались рядом.

– Манслоу сказал мне, что ты ищешь Эмму, – сказал я.

– Тогда он несчастный идиот.

– Где она?

– Нигде. Мы ищем и Петтифера, если ты заметил. Мы и его не нашли. А с сегодняшнего вечера будем искать и тебя.

– Джейк, я это сделаю. Ты ведь знаешь это, правда? И я застрелю тебя, если потребуется.

– Меня не надо убеждать. Я на все согласен. Я трус.

– Ты знаешь, что я вчера сделал, Джейк? Я все написал в письме главному констеблю Сомерсета с копией в газету «Гардиан». Я описал, как кое-кто из работников Конторы решил обобрать русское посольство с любезной помощью Чечеева. И я взял на себя смелость упомянуть и твое имя.

– Тогда ты глупый ублюдок.

– Не в качестве заправилы, но в качестве человека, относительно которого можно быть уверенным, что в нужный момент на нужные вещи он посмотрит сквозь пальцы. Пассивный сообщник, вроде Зорина. Письмо будет отправлено завтра в девять утра, если я не скажу пароля. А я не скажу этого пароля, если ты не скажешь мне, где Эмма.

– Я уже сказал тебе все, что нам известно про Эмму. Она шлюха. Что еще ты хочешь знать о ней?

Пот катился с него крупными каплями. Пот был на стволе 0,38.

Мне нужны последние данные. И, пожалуйста не называй ее шлюхой, Джейк. Называй ее милой леди или как-нибудь еще, но не шлюхой.

– Она была в Париже. Звонила из телефонное будки на Северном вокзале. Ты хорошо ее выучил.

– Это Ларри, подумал я.

– Когда?

– В октябре.

– У нас сейчас октябрь. Когда в октябре?

– В середине. Двенадцатого. Какого черта ты заду мал? Успокойся. Приди с повинной. Вернись домой

– Откуда ты знаешь, что это было двенадцатого.

– Американцы случайно засекли ее во время выборочного прослушивания.

– Американцы? С какой стати в этом деле замешаны американцы?

– Компьютерный век, милочка. Мы дали им образец ее голоса. Они прокрутили свои перехваты международных телефонных переговоров и выудили твою драгоценную Эмму, говорившую с фальшивым шотландским акцентом.

– С кем она говорила?

– С каким-то Филиппом.

Я не помнил никакого Филиппа.

– И что сказала?

– Что у нее все хорошо и что она в Стокгольме. Это была ложь, она была в Париже. Она хотела, чтобь все мальчики и все девочки знали, что она счастлива и что она собирается начать новую жизнь. С тридцатью семью миллионами любой согласился бы.

– Ты сам ее слышал?

– А ты думаешь, я поручил это какому-нибудь сопливому цэрэушнику?

– Повтори мне точно ее слова.

– «Я возвращаюсь туда, откуда я пришла. Я начинаю новую жизнь». На это наш Филипп ответил: «Лады, лады», как представители низших классов говорят теперь. Лады, лады. И еще: «Не подскажете, сколько время?» Она ждет тебя, тебе, наверное, будет приятно об этом узнать. Она будет верна тебе до гробовой доски. Я тобой горжусь.

– Ее слова, – сказал я.

– «Я буду ждать его, сколько потребуется» – это было сказано с восхитительной убежденностью. «Я буду ждать его, как Пенелопа, даже если придется ждать годы. Я буду прясть днем и распускать ночью, пока он не вернется ко мне».

С револьвером в одной руке и с портфелем в другой я бросился к своей машине. Я ехал на юг, пока не оказался в предместьях Борнмута, где в мотеле снял домик с завыванием ветра в коридорах и с тусклыми лампочками, обозначающими пожарные выходы. Я иду за тобой, повторял я ей. Держись. Ради Бога, держись.

Она до смерти замерзла и вся дрожала от холода. Я словно вытащил ее из ледяной воды. Она жалась ко мне, и ее холодная кожа прилипала к моей. Ее лицо так крепко прижималось к моему, что у меня не было сил сопротивляться.