Наша игра

– С вашего позволения, какова точная дата их покупки в торговом доме Эпплби в Веллсе? Мы знаем, что вы не очень сильны в датах, но все же…

Продолжить ему не удалось. Я грохнул своим кулаком по столу так сильно, что драгоценности поскакали, а магнитофон взлетел в воздух, перевернулся и упал лицом на стол.

– Это драгоценности Эммы! Отвечайте мне, откуда вы их взяли? И перестаньте насмехаться надо мной!

Редко случается, что эмоции и оперативная необходимость совпадают, но это был именно такой случай. Брайант убрал свою улыбку и изучал меня, явно что-то прикидывая. Вероятно, он решил, что я готов признаться ему в обмен на нее. Лак сидел прямо, вытянув в мою сторону свою длинную голову.

– Эммы? – задумчиво повторил он. – Я не думаю, что мы знаем Эмму, а, Оливер? Эмма, кто бы это могла быть, сэр? Может быть, вы просветите нас?

– Вы отлично знаете, кто она. Вся деревня знает, что Эмма Манзини – моя компаньонка. Она музыкант. Драгоценности ее. Я купил их для нее и подарил их ей.

– Когда?

– Какое это имеет значение? На протяжении последнего года. По разным случаям.

– Она иностранка, да?

– Ее отец итальянец, он умер. По рождению она британская гражданка, и воспитывалась она в Англии. Где вы нашли их? – Я вернулся к тону меланхолических догадок. – Фактически я ее муж, инспектор! Скажите мне, что произошло?

Брайант надел очки в роговой оправе. Не знаю чем, но они меня раздражали. Казалось, что они лишают его глаза последних остатков человеческой доброты. Его траченные молью усы опустились в сердитой усмешке.

– И мисс Манзини в дружеских отношениях с нашим доктором Петтифером, мистер Крэнмер, сэр?

– Они знакомы. Какое это имеет значение? Ответьте мне, откуда у вас ее драгоценности!

– Приготовьтесь к удару, мистер Крэнмер, сэр. Драгоценности вашей Эммы мы получили у мистера Эдварда Эпплби с Маркет-плейс в Веллсе, того самого джентльмена, который продал вам упомянутые драгоценности впервые. Он пытался связаться с вами, но с вашим телефоном творилось что-то странное. Поэтому, опасаясь, что дело может оказаться срочным, он обратился в полицию Бата, которая в то время была занята другими делами и не предприняла дальнейших действий.

Он снова вернулся к амплуа рассказчика.

– Видите ли, мистер Эпплби имеет контакты с Хэттон-Гарден и навещает своих коллег-ювелиров, так у него заведено. И вдруг один из них обращается к нему и, зная его как торговца антикварными украшениями, предлагает ему купить ожерелье вашей мисс Манзини с этим, как его, итальянское слово, как вы его назвали? Вон там, слева.

– Инталия.

– Спасибо. Предложив мистеру Эпплби эту Италию, он выкладывает всю кучу. Все, что сейчас перед вами. Это все, что вы купили мисс Манзини, сэр, вся коллекция?

– Да.

– А поскольку все дилеры друг друга знают, мистер Эпплби спросил его, откуда у него все это. Тот ответил, что все куплено у мистера Петтифера из Бата. За свои цацки доктор Петтифер получил двадцать две тысячи фунтов. По его словам, это его семейные драгоценности. Достались от его матери, теперь, увы, покойной. Это хорошая цена за них – двадцать две тысячи фунтов?

– Это рыночная цена, – слышу я свой ответ. – А застрахованы они на тридцать пять.

– Вами?

– Украшения зарегистрированы как собственность мисс Манзини. Платил страховку я.

– Было ли заявлено страховой компании об их пропаже?

– Никто не знал, что они пропали.

– Вы хотите сказать, что вы не знали. Могли ли мистер Петтифер или мисс Манзини подать заявление от вашего имени?

– Не представляю себе, как они могли это сделать. Спросите лучше в страховой компании.

– Спасибо, сэр, спрошу обязательно, – сказал Брайант и списал название и адрес из моей записной книжки.

– За наследство своей мамочки доктор хотел наличные, но в магазине на Хэттон-Гарден этого сделать для него не могли. Таковы правила, знаете ли, сэр, – фальшиво-дружеским голосом продолжил он. – Самое большое, что они могли для него сделать, это дать ему чек, который можно обналичить в банке, потому что он заявил, что банковского счета у него нет. Потом доктор поскакал через улицу и предъявил его в банке ювелира. Открывать счета не стал, взял всю кучу, и ювелир его больше не видел. Ему пришлось, однако, назвать свое полное имя и подтвердить его водительскими правами. Это удивительно, если учесть, как много причин у него было этого не делать. Адресом был Батский университет. Ювелир позвонил в его канцелярию, и там ему подтвердили, что доктор Петтифер у них есть.

– И когда все это происходило?

Ах, как ему нравилось мучить меня своей понимающей улыбкой!

– А это по-настоящему волнует вас, не так ли? – спросил он. – Когда. Вы не можете припомнить дат, но сами всегда спрашиваете когда.

Он изобразил на своем лице великодушие.

– Доктор толкнул камешки вашей дамы двадцать девятого июля, в пятницу.

Примерно в это время она перестала надевать их, подумал я. После публичной лекции Ларри и после мяса под соусом, которое последовало или не последовало за ней.

– Кстати, а где мисс Манзини сейчас? – спросил Брайант.

Мой ответ был готов, и я произнес его вполне уверенно:

– По моим последним данным, где-то между Лондоном и Ньюкаслом. У нее концертное турне, ей нравится ездить с группой, которая исполняет ее музыку. Она воодушевляет их. Где она в настоящий момент, точно я не знаю. У нас не принято часто звонить друг другу, но я уверен, что скоро она мне позвонит.

Теперь очередь Лака поиграть со мной. Он развертывает еще один пакет, но в нем, похоже, только заметки чернилами, написанные им для самого себя. Я спрашиваю себя, женат ли он и где живет, – если он вообще живет где-нибудь, кроме сияющих продезинфецированных коридоров его службы.

– Сообщила ли вам Эмма что-нибудь о пропаже ее украшений?

– Нет, мистер Лак, мисс Манзини ничего мне о них не сообщила.

А почему же? Уж не хотите ли вы мне сказать, что ваша Эмма потеряла драгоценностей на тридцать пять тысяч фунтов и даже не потрудилась упомянуть об этом?

– Я хочу сказать, что мисс Манзини могла не заметить их пропажи.

– А она жила дома в эти последние месяцы, не так ли? Я хочу сказать, у вас дома? Она ведь не находится в разъездах все время?

– Мисс Манзини жила в Ханибруке все лето.

– И у вас, тем не менее, не возникло ни малейшего подозрения, что в один день у Эммы были ее украшения, а на следующий день их у нее не было?

– Нет, не возникло.

– Вы не заметили, что она перестала носить их, например? Это могло натолкнуть вас на размышления, не правда ли?

– Только не в ее случае.

– А почему?

– Как большинство художников, мисс Манзини своенравна. Однажды она может нарядиться, а потом целыми неделями одно упоминание о нарядах раздражает ее. Причин для этого может быть много. Это и ее работа, что-нибудь, действующее ей на нервы, и ее спинные боли.

Мое упоминание о спине Эммы было встречено многозначительным молчанием.

– У нее повреждена спина? – сочувственным голосом спросил Брайант.

– Боюсь, что да.

– Бедняжка. Как это случилось?

– Насколько я знаю, она подверглась грубому обращению во время своего участия в мирной демонстрации.

– На это ведь можно посмотреть с разных точек зрения, не правда ли?

– Уверен, что да.

– В последнее время она не кусала полицейских?

– Я оставил без ответа этот вопрос.

Лак продолжил:

– И вы не спросили ее: «Эмма, почему ты не носишь свое кольцо? Или свое ожерелье? Или свою брошь? Или свои серьги?»

– Нет, не спросил, мистер Лак. Мисс Манзини и я никогда не беседуем друг с другом в таком духе.

Я был высокомерен и знал это. Лак действовал мне на нервы.

– Прекрасно. Итак, вы друг с другом не беседуете, – бросил он. – А также вы не знаете, где она.