Страница 59 из 69
Любопытная Амеба наблюдала за мной, когда я перед рассветом последний раз заплыл в море, и решила привлечь к себе внимание. Я как раз погрузился метров на десять…
Кадры на днище-экране: среди темной воды засветились контуры огромной «амебы» с десятком ложноножек и бесчисленными ресничками. Призрачное тело меняло окраску по радужной гамме: из фиолетового сделалось синим, потом зеленым, оранжевым, желтым (при этом в центре тела наметилось пульсирующее ало-оранжевое сгущение), перешло в малиновое, вишневое, сумеречно-тепловое, исчезло совсем, снова появилось серой тепловатостью и принялось листать цвета в обратном порядке.
Одновременно Амеба «объяснила» мне, что так Она подбирает свечение, максимально соответствующее чувствительности моих глаз. После переходов тело ее приобрело апельсиновый цвет — и это было началом взаимосвязи ощущений.
Процесс нашего общения с Амебами был своеобразен: часть того, что они сообщали, мы видели внутри их нервного студня, то, что должно звучать, мы слышали. Информацию же незрительного плана и умозаключения мы… «вспоминали» — с отчетливостью недавно пережитого. Или — особенно это касалось предлагаемых ими идей и выводов — нас «осеняло». «Озаряло», как после долгих своих поисков и трудов. Надо ли говорить, что при этом мы нередко принимали и сомнительное, спорное, как то, в чем уверены, выношенное свое. Требовалось огромное напряжение ума, чтобы как-то отсеять от действительно своего, противостоять мыслью их мысли. Увы, к этому мы оказались вначале мало готовы!
— По этой части они были далеко впереди, — включилась Ксена. — Настолько впереди, что нам довелось наблюдать и «материализации мыслей» Амебы — правда, в воде. У них это называлось иначе, проще: овеществление представлений… «Называлось»! Все названия опять-таки привнесены нами по чувственному восприятию их нерасчлененных на четкие понятия мыслей; мы как бы догадывались, что они «хотели сказать». Для них расчленение, понятийная дифференциация — лишь ступени перед тем самым овеществлением мыслей. И вообще они все сводили к различным степеням напряжения мысли: малое напряжение — это расплывчатое, преимущественно эмоциональное мышление, среднее — понятийное, предельно высокое — овеществление. Ну, а какое же разумное существо будет сверх меры напрягаться, утомлять себя! Умный в гору не пойдет… Тысячелетия назад они умели концентрировать усилия мысли и для овеществления представлений на суше, в воздушной среде. Но в воде все получалось куда легче… впрочем, все это мы узнали потом. В первом общении речь шла преимущественно о нас, а не о них.
— Да… — снова вступил Дан. — Когда тело Амебы приобрело оранжевый цвет, я «вспомнил», что передо мной Высшее Простейшее, один из жителей планеты, — и иных на ней нет. Да, еще «вспомнил» я, тогда своей нелепой выходкой с саком я помешал этому ВП перечислять наперегонки с другим простые числа высоких порядков: игра, в которой они соревнуются второй десяток здешних лет. Из-за меня эта Амеба сбилась, последнее крупное число назвала соперница.
Затем я неожиданно для себя ударился в воспоминания: о себе, о нашей экспедиции, вообще о людях, о Солнечной системе, Земле, о ее геологической истории, развитии жизни… Быстро, ярко, беспорядочно я припоминал галактические координаты Солнца, как бывает больно, если поцарапаешься или обожжешься, картины сборки нашего звездолета на Космосстрое, его старта, вкусовые ощущения от многих кушаний и напитков, их приготовление, виденные еще в детстве в палеонтологическом музее скелеты диплодока и птерозавр…
Эти последние образы отразились-вырисовались в теле Амебы ярче других, что говорило об особом интересе. И я подробно, как только мог, вспомнил все, что знал об эволюции нашего животного мира от его зарождения в силлурийских морях до расцвета земноводных и пресмыкающихся — и далее до появления теплокровных, выделения из них приматов и человека. Так же подробно я вспомнил об обмене веществ и тепловом гомеостазе у высших животных — и временами ловил себя на изумлении перед этими азбучными фактами: вот как!
Надо же!.. На самом деле, конечно, это удивлялась Амеба.
Вспоминал еще многое: облики знакомых людей, жатву пищевых водорослей в Северном море, вид прежних и новых материков Земли, эту, нынешнюю нашу земноводную и пресмыкающуюся фауну: ящериц, лягушек, змей… Социальную историю человечества, устройство и схемы информационных систем, кристаллоблоков, работу реактивных двигателей. От зрительного представления аннигиляционных вспышек в дюзах-рефлекторах ракет — я, астронавт, видевший это много раз! — ощутил ужас и боль. Конечно, это тоже были не мои чувства.
Вспоминал еще и еще: способы размножения людей — со всей гаммой сопутствующих чувств, от влюбленности до отцовства; способы размножения иных животных — менее подробно; о взаимоотношениях людей и природы, людей и техники, людей в коллективах… Так Амеба выспрашивала-выкачивала меня.
Многие видения моей памяти отражались сразу в ней; при этом у нас устанавливался приятный чувственный контакт, круговая психосвязь: если ВП что-то отражало неверно, я мысленно корректировал до точной выразительности.
Это переживание было бы родственно творческой удаче, если бы… если бы не скверный оттенок, какой-то щенячий восторг у меня, когда оказывался верно понят этим нервным студнем, желание стараться и заслужить его похвалу — даже так, да! Не на высоте мы были в первых общениях с Амебами, что и говорить.
При всем том я заметил, что труднее всего моему ВП дается техника. Несколько раз подряд я вспоминал-втолковывал ему устройство колеса, подшипников скольжения и качения, зубчатых передач, резьбовых соединений — все азы механики. Не менее туго оно усваивало энергетику, автоматику, способы проектирования… Может быть, сложность была в том, что Амеба игнорировала формулы и теории, а направляла мои воспоминания — даже в самых абстрактных областях — по цепочке фактов и сопутствующих им ощущений. Умозаключения Высшие Простейшие предпочитали строить сами. Собственно, в этом у них и состояла радость жизни.
Так мы висели друг против друга в воде — человек и мыслящий студенистый комок. Наверху рассветало, поверхность моря надо мной стала сереть. Амеба начала погружаться вниз. Я, как привязанный, за ней. Чем светлее становилось небо, тем более ее тянуло ко дну. «Высшие Простейшие избегают света, — «вспомнил-понял» я. — Он — помеха, отвлекает от ясного мышления». Я же чувствовал себя неважно: и от возрастающего давления воды, и от умственного и психического перенапряжения. Когда я понял, что сейчас потеряю сознание, это же поняла и Амеба. Такое мое состояние сильно уронило меня во мнении ВП: от чего изнемог — от интересной беседы! Но Высшее Простейшее снизошло к моей слабости, отпустило с миром. И исчезло само: было и — не стало. Последнее, что я «вспомнил-понял», это — что с наступлением ночи сюда же должна приплыть для беседы с ним моя самка.