За перевалом

…Когда — тридцать шесть лет назад — Совет Космоцентра утвердил его командиром Девятнадцатой, он был счастлив, горд, даже потаенно любовался собой. Теперь он в полной мере почувствовал ответственность, возложенную на него таким избранием, — ответственность перед историей. Успехи и достижения принадлежат экспедиции, а каждый просчет и ошибка — его, они навеки будут связаны и именем командира.

Арно сейчас не представлял, как будет жить дальше.

— Внимание! — снова зазвучал из транслятора голос ИРЦ; перекаты его неслись над притихшими к ночи лугами, пляжами, водой. — Через двадцать пять минут начинается передача из Гобийского Биоцентра отчета о Контакте с разумными существами в планетной системе Альтаира. Отчет ведут астронавты Девятнадцатой экспедиции, состоявшейся…

ИРЦ начал излагать сведения об экспедиции, ее составе, старте, исследованиях, об обстоятельствах гибели Дана, трансплантате Берне, пробуждении личности и памяти астронавта. И хотя на днище-экране при этом показывали волнующе-знакомые Арно: звездолет, каким он стартовал (коническая цистерна с аннигилятом, на узкий конец ее надета «баранка» жилых и рабочих помещений, на широком — нейтридный рефлектор-двигатель) и каким вернулся (от цистерны остался самый кончик, «баранка» и рефлектор — тоже частично демонтированные, уменьшившиеся — почти рядом), схему полета и пребывания у Альтаира, лица товарищей (и его — спокойно-властное), — у него это не вызвало теплых чувств. Он был напряжен.

На вершине холма он лег удобно, головой на травянистую кочку. На днище «лапуты» показалась лаборатория, Эоли, хлопочущий с тревожным лицом около опутанных проводами датчиков Ксены и этого… самозваного Дана. Арно глядел внимательно: седой, хорошо сложенное (или хорошо сделанное в машине-матке?) тело, лицо с тонкими чертами, сжатые губы… нет, это не Дан. Ничего общего с обликом погибшего товарища. Странно, что Ксена к нему потянулась. «Ну-ну, приятель, покажи, что ты знаешь и можешь. Выдавать себя за Дана мало. Быть им — куда больше». В этой мысли проскользнула затаенная надежда на провал самозванца. В конце концов, разве не он обогатил современный словарь термином «ди люге»!

К вискам и под скулы, к нервным центрам в области шеи, к уложенным на поручни кресел запястьям испытуемых лаборанты подклеивали последние биодатчики, тянули от них к аппарату цветные проводки. Картина, напомнила Арно старинную видеотехнику, в которой показывали проверку подозреваемых «детекторами лжи».

«Что ж, пусть эти аппараты окажутся "детекторами истины" об Одиннадцатой.

Истины, какая бы она ни была!» Но что он упустил тогда, что?

2. НА ОДИННАДЦАТОЙ

— Предпоследняя из дюжины планет у Альтаира, — заканчивал тем временем справку ИРЦ, — отстоит от своей звезды в семь раз дальше, нежели Земля от Солнца. Но в силу большей яркости Альтаира плотность лучистой энергии там почти такая, как и в околоземном пространстве. Год этой планеты равен четырем земным, оборот вокруг оси она совершает за восемьдесят четыре с половиной часа. Ось не наклонена к плоскости эклиптики, времен года там нет.

Диаметр планеты вдвое больший, чем у Земли, но сила тяжести — видимо, из-за меньшей плотности составляющих ее пород — превышает нашу только на десять процентов.

На днище-экране в черном звездном пространстве показался оранжевый серпик планеты. Его освещало далекое, с маленьким диском, но слепящее яркое солнце — Альтаир. Арно хорошо помнил его белый, полностью лишенный солнечного тепло-желтого отлива свет.

Размытый внутри серп увеличивался — вот заслонил вместе с невидимой ночной частью планеты звезды. Массивы белых облаков почти сплошь закрывают лицо Одиннадцатой. В немногие просветы между ними выглядывают причудливые, будто нарочито изрезанные сложной береговой линией серые островки среди зеленоватой воды; выступы у некоторых входят во впадины в других, соседних — как зубья сдвинутых гребенок. Между мысами-зубьями — облик, отражение Альтаира на воде.

Арно настолько были памятны эти кадры, снятые разведочным спутником Одиннадцатой и сбрасываемыми с него зондами, что и прикрыл глаза, зная наперед, что покажет дальше память Ксены и Дана.

Планета заполнила весь экран, быстро, — смазанно мелькнули оранжево-розовые облака — это зонд, тормозя парашютами, входит в атмосферу. Туман — проходит облачный слой…

Зонды тогда передали на спутник, а тот на «Альтаир» не только виды Одиннадцатой, но и анализы состава атмосферы, воды в море, грунта в месте посадки — главное. Атмосфера содержала при обильной влажности почти в равных долях кислород, азот и углекислый газ, то есть была явно вторичной. Сам по себе этот признак обещал не так и много. Подобные атмосферы обнаружили у совершенно мертвых планет Сириуса-А, Фомальгаута, Проциона; только в окаменелых почвах там были найдены микроорганизмы, виновники выделения газов из тверди… и вся жизнь! На Одиннадцатой зонды уловили в воздухе простейшие бактерии. Вода в море была слабосоленая.

И все. Ни анализы, ни тщательнейшее, по квадратным миллиметрам, изучение снимков в персептронных распознавателях не дали признаков — это Арно знал тверже фактов автобиографии — не то что высокоорганизованной жизни, но хотя бы оформившейся в растения, в простейших животных. А вторичная атмосфера?

При подходящей температуре и влажности (а там они такие и были) ее целиком могли образовать микроорганизмы. Новую картину показывает днище-экран: головокружительно быстро сменяются, мелькают, разрастаются в размерах серые, желтые, опалевые пятна-острова, зеленые и бирюзовые просветы между ними — море. Потом все надвигается — до белых полос прибоя вдоль пологого берега, до длинных теней от покатых холмов. Это ракета Дана и Ксены опустилась, выбирает место для посадки.

Такое Арно видел и сам, когда прилетел отыскивать их.

Ракета села на крайний «северный» остров причудливого архипелага в приэкваториальной области планеты. Вот астронавты покидают кабину, впервые ступают на сушу Одиннадцатой. Эффект присутствия, обеспечиваемый «обратным зрением», был таков, будто сам Арно сейчас шагал и осматривался там.

Мелкие зеленые волны лижут серый песок, сперва у воды темные губчатые валуны (песчаник? ракушечник?), около стыка их с мокрым песком изумрудные пленки лишайники. Слева море в блестках зыби, вверху белые облака, между ними просветы густо-синего от обилия кислорода неба. Облака великолепны: причудливые многоэтажные башни, замки, горные хребты в снегах; гребни некоторых слепяще ярки от невидимого за ними Альтаира. «Чье это зрение? — подумал Арно. — Неужели его?!» Да, судя по неторопливым размашистым колебаниям пейзажа, это осматривался на ходу Дан: на показываемое наложился ритм его шагов.

Так и есть. Взгляд в сторону: у валуна изящно склоненная фигурка в легком комбинезоне и прозрачном гермошлеме (страховка от избытка углекислоты и кислорода) — Ксена. Она трогает, затем соскабливает скальпелем в пробную чашку лишайник со ржавого бока камня. Выбившаяся прядь волос сползла на глаза, мешает — она отдувает ее.

Она очень хороша сейчас, Ксена. Она красива, в ту пору была еще краше, но сейчас «обратное зрение» показывало и сверх того: будто незримое сияние от ее профиля в гермошлеме озаряет камень, песок, прибой. Это была Ксена из памяти любящего ее Дана — обволакивало ее сияние его чувства и мысли. Так исполненный художником портрет женщины всегда глубинно отличен от фотографии ее.

«Стало быть, жив Дан, есть он, — понял Арно. — Есть, никуда не денешься».

…Близится морская зыбь, поднимается. Вот она на уровне глаз: Дан входит в море. Нырнул. Зелено-белая игра света на волнах над ним. Внизу голый песок: ни тины, ни рыбешек, ни моллюсков.

Астронавты возвращаются к ракете. Вот она высится на трех стабилизаторных выступах — математическое совершенство, бросающее вызов вольной аляповатости природных линий. Верх серебристо-белый, низ, аннигиляторный отсек из нейтрида, черный.

— В первых пробах воды, — сказал из транслятора мужской голос, и Арно вздрогнул: это был голос Дана, хоть и с измененными обертонами, — мы нашли три крупинки СЗВ, сине-зеленых водорослей. И все.