Страница 2 из 10
Тут ария обрывалась, так как в автора-исполнителя полетела подушка, а потом и еще какие-то вещи и предметы средней степени тяжести, а сестра визжала, и гоготала, и глупо трепетала кистями (рук) с непросохшим лаком, не имея сил отбиться.
Победа, и Анна пихает роскошную толстовку от Gucci к себе в рюкзачок.
– Да, и плеер я тоже возьму.
– Э! Подруга дней моих суровых! Совсем сдурела, что ли? – и сестра вернулась к нормальному (прокуренному) голосу. – Я правильно поняла?
Ты хочешь потащить в этот ваш сраный лес цифровой плеер Grundig?
Который стоит больше, чем мы с тобой вместе взятые? Ты с какого дуба рухнула? А, красавица?
– Меня просто Эдик попросил…
– Ах Эдик! Ну конечно! Это же меняет дело! Слова нашего кумира – закон! – разгоготалась по второму кругу. – “Эдик попросил”! А больше ничего не просил пока, нет?..
– Заткнись!
– Конечно, мы же так очарованы…
Ржание, кидание, трепетание ярко-красными ногтищами и крики
“Девочки, потише!” – из дальней комнаты, где мать бескровными пальцами натирает себе анемичные виски.
Когда-то “ЭР-2”, рижские электровозы, тягали поезда по всей счастливой советской стране. Через сорок лет старички стали уставать, задыхаться, с бельмами на стеклах, – да других-то нет!
Пятидесятыми годами от них веет за версту, и этим они очаровательны.
Вся морда электровоза в архитектурных излишествах, звезды да пудовые стальные росчерки. А в вагонах почерневшие заклиненные рамы, сложенные из досточек сиденья с ручками (лак!), толстенного стекла колпаки под потолком…
До конечной станции часа два всего, но, может, для старичков и это тяжело, особенно когда садисты-огородники штурмуют. Впрочем, этим утром буднего дня народу было мало, и поезд весело катил, и восходящее солнце еще не жгло в слепенькие стекла.
Наша прогрессивная компания (три молодых человека и две девушки), едва появившись в вагоне, одним видом своим эпатировала, что было несложно, здешнюю преклонно-огородную публику. Так, например, друг
Вовчика (Анна никак не могла запомнить имя этого типа) умудрялся читать журнал “Птюч” в глухих солнцезащитных очках.
– Сынок, а тебе не темно? – вклинился живенький дед, как это принято, “с лукавинкой”.
Ни один мускул не дрогнул на лице героя.
– Он у нас слепоглухонемой, – ответил Вовчик с такой клинической серьезностью, что дед пересел.
Эдик слушал цифровой плеер, туманно глядя куда-то в проносящиеся кусты со скелетинами-мачтами, а Анна сидела рядом, ничем не выдавая
“чуйств”, обеспокоенная только, что духи сестры не совсем выветрились из понтовой толстовки. Впрочем, пару раз она своего героя потревожила.
В первый – задумчивым рассуждением якобы в никуда:
– Ну найдем мы, допустим, кости. И что мы с ними делать будем?
Эдик озадачился и даже наушники снял.
– А куда журналисты НТВ девали? – только и нашелся он.
– Может быть – сдали властям? – Вовчик, шутливо-патетически.
Эдуард надел наушники, подумал и опять снял:
– А если будет целый череп, я его дома залью оловом и поставлю на стол. Концептуально же.
Как это и бывает с женщинами, Анна, с одной стороны, ужаснулась, а где-то в глубине теплою волной восторга: ах, какой он…
Во второй раз она всполошилась, когда контролерша, толстая, тяжеленным никелем обвешанная, сделала Вовке замечание: нельзя в вагоне пиво пить. Тот потягивал из модной бутылки, чей силуэт заполнил в тот год все рекламные щиты города.
Вовчик встал не торопясь. Отдал “слепоглухонемому” бутылку. Взял толстуху под локоток и отвел ее в тамбур.
– Эдик, Эдик! А что происходит, а?
– Да нормально все, даст ей сотню, и разойдутся. Зато допьет спокойненько. Он в транспорте всегда так…
На третий раз (послушать музыку толком не дали) Эдик сам выключил плеер:
– Так, подъезжаем к Улу-Теляку. Кажется. Вы смотрите налево, а вы направо. Ищите место крушения!
Там, наверное, памятник? Или как оно выглядит, через десять лет?
Анна не знала, но послушно таращилась в пыльную зелень, в ноту провода за окном, то провисающего, то взлетающего вновь.
В Улу-Теляке электричку отправили на самый дальний, читай, второй путь почему-то, и приходилось прыгать с высоких порогов, больно чувствуя щебень подошвами.
Едва поезд отошел, набирая “э-э-эр” (не потому ли так назвали электровоз), нашим героям открылась панорама Улу-Теляка во всей его красе. Психологом Анна себя не считала, но тут прямо кожей своей ощутила, как кто-то из ребят сейчас издевательски протянет: “Вот моя деревня…”, и точно – этот, друг Володьки, “слепоглухонемой”. Какой писклявый голос, вот поди же ты.
Куда-то вдаль ныряла дорога, по которой, вздымая пыль, грохоча бидонами и всеми своими составляющими, ныряла же пятитонка времен завода имени Сталина. Еле шли колченогие бабки. Вот машина их подобрала. Косые заборы, крыши, крыши, куда ни кинь. “Прадам козу.
Улица Горная, 100”.
– “Продам” через “а” написано… – заржал Вовчик.
– Надо взять еще провизии, – постановил Эдик.
Магазин (тут же, на платформе) поразил полупустыми стеллажами, кокетливыми пирамидками консервов (одной марки) и желтоватым кубом на почетном месте – с ценником “Жир говяжий”.
– “Amsterdam” есть у вас? – спросил Эдик на всякий случай. – Это пиво.
– Мальчики, из пив только “Шихан”.
“Мальчики” оторвались по полной, возмущенно-потрясенно переглядываясь и наигранно так, что глаза чуть не повыскакивали из орбит.
После минутного немого спектакля “Ну и дыра” (исполняется не впервые) ребята пожалели тетушку, чего-то взяли, а когда вернулись на платформу, Вовчик задал сакраментальное:
– Ну и куда нам идти?
Действительно, где знаменитый лес и место катастрофы, знать никто не знал. Понятно, что под Улу-Теляком, и ясно даже, что куда-то по путям (благо направления всего два). Но как далеко? И хотя бы в какую сторону?
“У нас все окна повыбявало”, – вспомнил Эдик слова старушки из телевизора, жительницы поселка, и это обнадежило: значит, хоть рядом где-то.
– Щас все узнаем, – заверил Эдик.
Здесь же, за станцией, ухоженность домика (а уж во вторую очередь мощные вывески) выдавали поселковую администрацию, куда молодежь и направилась. В приемной дама с желтенькой завивкой щелкала клавишами пишущей машинки.
– Здравствуйте, – Эдик набрал серьезности в голос. – Мы из уфимской молодежной газеты. Готовим материал к десятилетию вашей железнодорожной катастрофы…
Дама сунулась в ящик стола и вынырнула с печатью:
– Куда?
– ???
– Куда ставить? Командировочное давайте!
– Нет, вы не поняли. Мы просто спросить хотим, как пройти до… того места.
Дама поднапряглась и объяснила, что вроде в сторону Уфы, километров несколько, а там увидите.
Все уже выходили, когда Эдик внезапно вспомнил и даже не поленился вернуться:
– Скажите, к вам ведь приезжала съемочная группа НТВ?
– Да-а… – и сразу видно: для дамы печати им ставить – событие было.
– А кости они куда дели? Вам, в администрацию, сдали?..
Ужас с недоумением в глазах, и брови, не такие желтенькие, ползущие вверх.
И наши друзья, с открытыми солнцу лицами, отправились бы навстречу новым приключениям, и было бы счастье, не дерни Эдика зайти напоследок в станционный сортир. О чем он пожалел сразу же, увидев все то, что в приличном издании описывать не будем. А хлорка странно-белыми буграми покрывала все, как будто Эдуард пришел мочиться на Луну.
“Надо было за кустики отойти”, – он бормотал, как можно аккуратнее ставя ноги, а под потолком танцевали какие-то неправильно-громадные комары…
Когда в сортир вошли еще двое, Эдик сразу понял: попал, хотя на него