Страница 33 из 35
– Записывать надо! – злобно проскрипел я.
Я так всегда все записываю!.. Даже много лишнего, как оказывается!
Глянул на часы. Половина девятого. Сейчас бы на диване распластаться перед телевизором. Вчера работал всю ночь. Но надо вставать и идти на вручение… “За творческий вклад в дружбу народов на современном этапе”. К сожалению – не мой!
А я между тем тут тоже дружбы народов укреплял, на современном этапе. Был на конгрессе в Хельсинки, хотел со шведами, норвежцами, немцами подружиться… Но с удивлением обнаружил, что крепче бывшей советской дружбы ничего нет. Не увлекал почему-то нас ни острый галльский смысл, ни сумрачный германский гений… Почему-то бывшие советские народы – встречались в простонародной пивной у вокзала – все там оказались: и белорусы, и украинцы, и таджики, и узбеки, и грузины, и армяне. Два чеченских поэта. И ясно стало абсолютно: большего братства, чем между нами когда-то было, нигде не было и не будет уже никогда!
Чеченцы нам ближе англичан!
Более того – я даже Россию в границах до 1914 года охватил! С финном подружился, у которого жил. Маленький, круглый, веселый.
Кстати, вдовец, с двумя мальчиками. Но как-то спокойно, уютно живет. Машины журчат, стиральная, посудомоечная. А он сидит, добрый, симпатичный, русской культурой восхищается: какая глубина! надо бы научиться жить по-ихнему. Договорились дружить!
И чеченский поэт в гости пригласил. Приезжай, сказал, как бога приму. Видимо, как бога войны.
Вот такой охват!
А премию – Ване!
Ну ладно. Пришел. Позолоченный дворец Воронцовых.
Ваня сидел какой-то встрепанный, растерзанный, словно и не понимающий, что это с ним. Но когда какой-то референт шепотом спросил у него номер его валютного счета, Ваня отчебучил весь длинный ряд цифр, ни разу не сбился! Да, Ваня не так прост! Во всяком случае, не так прост, как правда.
Но настоящим триумфатором конечно же Кузя гляделся! Скромный, интеллигентный, в солидном костюме, с добротной бородой!
“Совесть всех современников”!
Ваня, ясное дело, отработал подарок. Соображает, что требуется от него! Напился, устроил бузу, к иностранным бабам приставал с односмысленными предложениями, потом с барменом сцепился! Все культурно. Буквально вся пресса отметила, что премию дали какому-то выдающемуся мудаку. Таким боком, и Кузя получил пусть горькую, но всероссийскую славу! По всем каналам объяснялся, и подтекст был такой: каким ничтожествам только не приходится давать высокие премии… Но главное – помогать пробиваться принципам сквозь пургу и порошу, что он, с его скромными возможностями, и делает! Аплодисменты.
Меня Кузя тоже приголубил. Столкнулись мы с ним только уже на фуршете, и Кузя заявил громогласно:
– Ну, ты-то, ясное дело, только выпить приходишь!
А – по морде?!
– Что он ко мне цепляется? Ведь все уже отобрал, что можно! Мог бы вообще не замечать! Я ведь все уже отдал – что надо еще ему?
– такой горький вопрос задал я Ване, когда он заглянул ко мне через пару дней после премии, с двумя бутылками.
– Все, говоришь, отдал? – Ваня хитро улыбнулся. – Да, выходит, не все!
На первой бутылке я еще осторожно общался с Ваней, особенно насчет премии… Вдруг узнает, что я его чуть ненароком
“Чернильного ангела” не лишил? Когда дети Юга сперли мой кошелек
– и не у меня одного, оказывается, – тут я маленько озверел, пошел к Савве и сказал, что не все передовое человечество одобряет вселение детей Юга на Ванину дачу… тем более Вани в помине нет! Часть передового человечества резко против!
Кузя с удивлением на меня посмотрел, словно впервые увидел:
– О! Оказывается, вы и нормально умеете разговаривать… когда припрет! А то этот, – в сторону Кузи кивнул, – все какой-то туфтой меня кормит: мол, все человечество вздрогнет, если их убрать.
– Пусть вздрагивает! Убирайте! – сказал я решительно.
Кому-то приходится быть и нехорошим…
Так что теперь я – не спорю – от любой премии отрезанный ломоть!
Весь рейтинг коту под хвост! Приплясывающих, поющих детишек вывезли на автобусе в какой-то монастырь. Жить спокойнее стало.
Со мной теперь все ясно: на детишек голос поднял… отрезанный ломоть! Можно не суетиться. Я только за Ваню тогда беспокоился: вдруг и премию ему отменят, коли детишек-то нет? Обошлось! Никто и не поинтересовался! В разговоре я даже засомневался, касаться ли с Ваней этой темы? Думаю, он даже изумится: какие дети? Все хорошо.
Только вот Кузя что-то цепляется, никак не утихнет. Ваня признался мне, на границе между бутылками, что Кузя всюду рассказывает обо мне как о жалком, беспринципном, лживом, корыстном типе… Ну что цепляется-то? Ведь я же все ему отдал, что мог!.. Неужели – не все?
Кузя сильно в гору пошел, стал теперь тут официальным представителем фонда – за объективность свою и бескорыстие.
Вытеснил Втахову за рубеж, стал выполнять все ее прежние обязанности. Ну, не все, конечно… Это я “не все” подразумеваю относительно меня! Ну, не поймите меня неправильно… фу, запутался… не все обязанности относительно меня – это я имею в виду, что он не снимает мою квартиру, как Втахова снимала. Вот.
Это я и имел в виду. Все!
И вообще Кузя сейчас ощущает себя как бы батькой всей нынешней литературы. Недавно на деньги фонда Всемирный конгресс провел по самому передовому течению – постмодернизму. Весь мир созвал.
Правда, приехали почему-то лишь албанские и монгольские постмодернисты… Неужто в других странах уже нет? Но все равно размах-то какой – от Монголии до Албании! Батька наш Кузя теперь
– литературный батька!
Недавно я его в вагоне метро наблюдал, он меня, конечно, не видел, погруженный в свои мысли – о человечестве в целом. Рядом с ним беременная стояла, а напротив их развалясь сидел мерзкий юнец, закатив презрительно очи, жвачку перекидывая с зуба на зуб. Но наконец проняло его, кинул злобный взгляд на беременную, взвился с места, повис на поручне, буркнул: “Садитесь!” И тут
Кузя меня потряс. Посмотрел на юнца, потом – на пустое место и скромно так произнес: “Ну что вы, юноша! Не беспокойтесь! Я постою!” То есть никакой беременной не заметил, даже не представил себе такого, просто уверен был, что юнец дрогнул перед ним, “совестью всех времен и народов”, узнал, затрепетал, конечно, и место уступил! Скромное торжество это светилось в
Кузином взгляде. Скромно отказался. А беременная тут вышла, на место не села… И Кузя, не заметив ее, остался при своем величии… Так что ж цепляется?
Зиновий, отец его, вернулся осенью из-под Бордо, где провел все лето с малой дочкой, проявляющей, говорят, недюжинные музыкальные способности, ну и деловые связи, разумеется, завел.
Вернулся он в сентябре, невзначай как раз к своему семидесятипятилетию… но народных торжеств, как было бы при прежней эпохе, – увы! Дали скромный “Знак почета”, взяли пару интервью. Поселок – культурный центр перешейка – это событие отмечал, конечно. Но не так повально, как было бы раньше.
“Золотой блин”, к примеру, на это событие никак не прореагировал.
– Кого эти старперы нынче интересуют?! – Это произнес именно
Левин, владелец “Золотого блина”, никак не отметивший славный юбилей своего бати, пусть сурового и немногословного – немногословного в отношении Левина. Но все-таки… так про батю… хоть духовно не близкого.
“Золотой блин”, кстати, вскоре после этого сгорел – запылал, подожженный со всех концов… Но вряд ли это с местью Зиновия связано!.. Исключено! Зиновий выше этого – вряд ли про “Золотой блин” вообще знал!
Да и сам Левин не очень унывал… “Ну, блин горелый… Ну и хрен с ним!” Ко мне он с другим предложением явился – рекламу сочинять. И в тот раз, когда я Кузю увидел, я как раз рекламу для его брата Левина сочинял, прикидывал, как лучше сделать на стенке вагона рекламу икры минтая. Два варианта крутил. Первый:
“Подай к столу любовь” – или: “Чья? Русалочья!” Остановился на первом… Вообще Левин теперь – все-таки сказались отцовские гены! – рекламу интеллигентную требует, с грустинкой! “Переходят все границы тараканы и мокрицы”… За грустинку – отдельная плата. Ну что еще Кузе надо от меня?!