Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 21 из 35



Мы проезжали мимо ярко-желтого сруба – кто-то строил огромную простую русскую избу из гладких ярко-желтых калиброванных финских бревен.

– Наш шеф строится… Вот так – скромно, по-ленински! – усмехнулся Савва.

Я огляделся пошире. Да, меняется пейзаж! Бывшая строгая обкомовская роскошь, не бросающаяся в очи, сменялась тесной аляповатостью… вон кто-то замок строит. На каменных стенах – выпуклые кресты… Филиал знаменитых Крестов?.. Проехали!

Теперь надо прислушаться к новым друзьям.

– Значит, так, – усмехался Савва. – Командир выступает перед частью. Вот, говорит, как у нас люди в армии растут. Вот Егоров был простой комбайнер, а теперь – зампотех полка! Сергеев после школы к нам пришел – а теперь командир роты химзащиты…

Политрук сидит рядом и шепчет: “Про меня скажи… про меня скажи!” Командир поворачивается к нему: “…А ты как был мудаком, так и остался!”

В ответ Левин протяжно зевнул. Переехали мост над каменистой речкой… Когда-то мы тут гуляли… Теперь гуляют они.

– Опять же, – Савва вдруг почему-то завелся, – командир выступает перед частью. Лепит: у нас в армии очень высокий моральный уровень. К примеру, я живу с женой тридцать лет и ни разу не изменял! Даже и не думал! Политрук ему шепчет:

“Двадцать, товарищ командир!” – “Что?” – “Двадцать лет вы живете со своей женой, товарищ командир”. – “Молчи ты… Так о чем это я? Ах да! Со своею женой я живу тридцать лет и ни разу ей не изменил!” – “…Двадцать, товарищ командир!” – “Слушай! Отстань!

Это я с твоей женой живу двадцать – а со своей тридцать!”

Теперь уже Левин зло глянул на Савву, что означало вроде бы: прекрати! Что – “прекрати”? Я пытался понять, что происходит. И наконец понял.

– Политрука, что ли, везем? – кивнул наконец Савва в мою сторону, потеряв надежду достать меня тонкими намеками.

– Чего ты мелешь-то? – произнес Левин.

– Ну а кто ж он? – теперь уже открыто дерзил Савва. – Небось в книжках своих пишет, как нам всем хорошими быть!

– Никогда! – воскликнул я возмущенно.

– А за что ж тебе деньги платят?! – Савва презрительно уставился на меня.

– А ни за что! – Я тоже завелся.

Куда везут? На моральную казнь? Тогда зачем так далеко?

Я стал поглядывать в окно – и вдруг забыл о моих мучителях!

Наплывало…

То, что я не надеялся никогда уже увидеть и даже был уверен, что то было видение… Ан нет! Вон оно, за соснами…

Давно это было, но как будто сейчас, мы с женой шли по почти уже призрачному мартовскому снегу, капли с крыш прожигали во льду желтые дырки. Мы сняли шапки – от голов повалил пар. И тут мы увидели вот эту затерянную в чаще столовую. Странно – для кого бы она? Вокруг – никого. Мы вошли… Большой зал, просвеченный солнцем. Чистые столики. Тишина.

Длинная алюминиевая стойка: салаты, винегреты, светится в лучах солнца пар над чанами с супами. Мы взяли подносы, тарелки, набрали салатов, хлеба. Так никто и не подошел. Заколдованная столовая?

– Наливайте, наливайте! – вдруг донесся откуда-то из гулкой глубины голос.

Мы налили по тарелке горохового супа, набрали гуляша с подливой, поставили компоты – и долго ждали у сияющей никелированной кассы.

– Ешьте, ешьте! Потом! – донесся тот же приятный голос, который, как нам показалось, удалялся.

Мы сели пересмеиваясь, шепча, что это, видимо, дворец заколдованного чудовища, ждущего Аленушку, которая его расколдует, – а пока что он угощает всех!

Мы поели, постояли у кассы еще…

– Эй! А платить кому? – крикнул я.

Тишина. Потом донеслось издалека:

– Да ладно, ребята!

Был ли в жизни момент большего счастья? Мы вышли на крыльцо, зажмурились на солнце. Не то что мы радовались халяве – просто приятно было побывать в раю. И вот – неожиданно возвратился сюда.

…Что – настал час расплаты? Я пошевелился на сиденье – немножко прилип.

Да, теперь тут не рай… Во всяком случае, не бесплатный.

Впритирку стояли шикарные тачки – среди них преобладали бандитские “броневички” с никелированными кроватными спинками вместо бамперов. Стоял какой-то технический автобус с маленькими окнами, черные кабели выползали из него и ползли по ступенькам.

Над дверью была круглая надпись, с желтым кругом внутри:

“Золотой блин”. Левин сиял. Нет… хорошее название…

Соответствующее!



Мы вошли в зал, судя по гулкости – просторный. Не было видно почти ничего. За этим залом призрачно брезжил другой, с игорными столами. Похоже, что тут вечная ночь. И жара! Колотилась музыка, и в прокуренной тьме нас стали колоть и тут же исчезать тонкие лазерные “иглы”: синяя – зеленая – красная. Левин шел впереди – маленький, пузатый, лоснящийся, в мятой, выбившейся на животе рубахе, – но все, попадавшиеся на пути, почтительно кланялись.

Левин вскарабкался на низенькую приступочку сцены, взялся маленькой ручкой за стойку микрофона:

– Ша!

Ансамбль, состоящий из четырех лохов в переливающихся костюмах, резко умолк.

Левин повесил микрофон на стойку и взял протянутый ему из зала другой – мохнатый, похожий на растрепанную шерстяную шапку.

– Дорогие друзья! – заговорил он весело и слегка гнусаво, как многие радиоведущие. – С вами снова ваш друг Сеня Левин, президент – и одновременно почетный член, – (Сеня хохотнул), – названной в честь Сени Левина фирмы “Селяви”!

Сеня Левин – “Селяви”… Молодец! Сам придумал?

– Я снова с вами со всеми, кто в пути, кто выехал из дома, или кто едет к дому, или, наоборот, вовсе не собирается домой! Я с вами! Мы снова вместе с радиостанцией “Парадайс”, которую, я надеюсь, все полюбили, находимся в самом знаменитом клубе

Карельского перешейка “Золотой блин”, который работает круглосуточно!

Гусляры вдарили по струнам.

– Рад сообщить вам, что фирма “Селяви” придумала для вас новую мульку. Если вдруг – тьфу, тьфу, тьфу! – забарахлит на ходу ваш мотор, то лучшие! Лучшие мастера Карельского перешейка!..

Битте-Дритте подразумевается, понял я.

– …в течение получаса наладят вам его. Кроме этого связывайтесь с нами по поводу… мелких недоразумений с ГАИ! Мы будем рады вам помочь – стоит вам только позвонить по моему мобилу – 914-34-14! Смелей, ребята!

Грянула музыка. Левин, придерживаясь за микрофон, задом вперед спустился с приступочки и, позыркав своими гляделками, подошел вдруг ко мне.

– Слушай сюда! – заговорил он быстро. – Сделай мне штуку одну…

Ну, песню как бы… чтобы с первого аккорда все просекали, что это я выхожу!

– Ну… тут Чайковский нужен! – воскликнул я.

– Ладно… Бери Чайковского! – рубанув маленькой белой ладошкой, разрешил он. – Главное – слова!

Я и без него знал, что главное – слова! Мысленно прикинул сперва

– Первый концерт Чайковского… но – нет! Слишком много надо слов.

Что-то торжественное, но покороче… Ага!

– Пошли! – Я ухватил Левина за локоть. Он как раз посылал кому-то во тьму воздушные поцелуи – и удивленно глянул на меня своими птичьими глазками.

– Уже?

Вот это темп! Чайковскому такое не снилось. Левин пригнул ко мне ухо.

Я шепнул ему – и музыкантам, – что придумал, и Левин весело блеснул глазками:

– Годится!

С первыми же аккордами в зале наступила мертвая тишина. Все, оцепенев, смотрели на сцену… Вот это воздействие! Какому имиджмейкеру это удавалось? Левин, с окончательно выбившейся из порток рубахой, стал дирижировать. Понесся гул… Как? Снова эта песня? Ведь ее же вроде бы запретили, особенно по радио?..

Опять? Что-то переменилось, пока они тут? Лохи запели, торжественно и грозно:

День за днем идут года,

Зори новых поколений,

Но никто и никогда

Не забудет имя… Левин!

Левин со вскинутыми руками повернулся к залу. Зал взорвался аплодисментами. Дальше пели все, причем с упоением, – видно, здорово въелась эта песня: с явным восторгом исполняют! И слова все знают!

Левин – в твоей весне!

В каждом счастливом дне!

Левин – в тебе и во мне!

Последнюю строчку, хохоча, тянули дольше всех две красотки, прильнувшие к нашему толстячку.