Подробности Гражданской войны

– А что же газеты об этом не писали? – живо вскинулся Ильин.

– Наши не писали потому, что им сказано было не писать. А ваши коммунистические об этом и не знали ничего, писатель-то не ваш, с ними не общается.

– Так и что, собирается он на третий срок идти? – как бы невзначай поинтересовался у Хитрова Живодёров. – Если человек о вечном думает, то зачем ему эта суета?

– Про это ничего не знаю, – немного испугавшись и подумав про себя, что сболтнул лишнего, ответил Хитров.

– М-да, интересно… – протянул Максим Михайлович. И вдруг неожиданно, почти без перехода спросил у собеседников:

– Если я пойду в губернаторы в этом цикле, вы как, поддержите?

– Я, пожалуй, и поддержу, – неуверенно сказал растерявшийся Хитров.

Деваться ему было некуда – а вот нечего с вице-губернаторами на охоту ездить да ещё и язык распускать.

Свою поддержку высказали ещё два охотника. Оставшийся последним

Ильин молчал, глядя в огонь костра. Повисла неловкая пауза. Максим

Михайлович пристально, не отрываясь, глядел в лицо Николаю

Ивановичу, все остальные стеснительно наблюдали за этой неожиданной сценой.

– Да чёрт с тобой, иди. Я тоже поддержу, – сказал наконец Ильин, разряжая обстановку.

После чего все ещё выпили, закусили, сожгли одноразовую посуду, убрали посуду стеклянную, закопали костёр и разошлись по машинам.

Развеселившийся Живодёров похвалил всех за это, отметив привычку нынешней молодёжи загаживать любые красивые природные места, не то что старое поколение, не знавшее пластика. Хитров с тоской подумал, что дёрнуло же его стрелять по вальдшнепам, теперь жене предстоит полдня оставшегося выходного ощипывать пять маленьких длинноносых куриц. “Ругаться ведь будет”, – подумал он, потом откинулся на заднем сиденье внедорожника, который вёл шофёр Ильина, и уснул. Но по приезде позвонил Сергею Хитрову и рассказал об охотничьих разговорах. На что брат посоветовал ему выбросить все эти предвыборные интриги из головы: мало ли что люди говорят при романтическом свете костра после удачной охоты. И мало ли кто и что кому обещает в романтических условиях. Главное, чтобы о таких обещаниях знало как можно меньше посторонних людей.

Следующая трудовая неделя областной администрации шла как обычно, когда по зданию прокатился слух, что к Стояковскому пришёл Ильин и они “что-то там такое” обсуждали. А потом Стояковский пригласил к себе Сергея Хитрова, Максима Михайловича Живодёрова, ещё пять человек высшего командного состава и произнёс речь длительностью минут на двадцать. Он, Стояковский, область поднял из коммунистического дефицита потребительских продуктов и прочих разных необходимых населению благ к капиталистического изобилию. Поднял или не поднял? Все дружно согласились, что поднял. Он, Стояковский, защитил интересы бизнеса области N и не дал скупить наши акционерные предприятия американцам, китайцам, жителям солнечной страны Израиль и прочим разным москвичам, так что, кто бы теперь в N не работал, все с областной властью считаются. Отстоял интересы? Ещё бы.

Считаются? А то. Он, губернатор, собрал эффективную команду управленцев, готовых решать самые сложные политические и экономические задачи. Тут и переспрашивать не надо было, топ-менеджмент N-ского субъекта Федерации готов был аплодировать этому утверждению стоя.

Выдержав достойную паузу, Стояковский прикрыл глаза и сообщил окружающим тихим голосом, что последнее время он всё больше думает о том, что нужно сделать, чтобы оставить после себя памятник, достойный периода его управления областью. Нужно ставить большие задачи. Но достойных целей он не видит. Конечно, можно построить в областном центре метро, крытый зимний стадион, православный собор на тысячу стоячих мест… но это не то. Хотя сделать это всё, конечно, областным властям предстоит – при этом он открыл один глаз и внимательно оглядел присутствующих. Однако в мечтах своих он видит другой город, лучше, чище, красивее… с новыми демократическими свободными людьми и капиталистически эффективным производством. Но сомневается в том, что можно сделать такой город из областного центра. Нет, речь идёт о строительстве новой столицы области N, куда постепенно и переберутся лучшие из лучших, культурнейшие из культурных… но вот географическое место он ещё не подобрал.

Все потрясённо молчали.

После этого Стояковский открыл оба глаза, поднялся, вышел из-за стола, за которым продолжали сидеть лучшие люди области N, и подошёл к окну. Части сидящих за столом пришлось вывернуть шеи, чтобы лучше видеть и слышать губернатора. А он, выдержав паузу и посмотрев на сквер перед областной администрацией, добавил уже совсем обыденно, что если кому-то не нравится с ним работать, то они совершенно свободны. Может, они, эти совершенно свободные люди, имеют свои планы и взгляды на будущее области N, так он, Стояковский, никого не держит. Но вот конкретно Живодёрову никаких своих планов он иметь бы не советовал, поскольку не будет никогда в области губернатора с такой фамилией, не проголосует за неё народ. И молод ещё Живодёров, и неумён, чтобы мечтать о самостоятельной политической карьере. И никакие московские собственники шинного завода, о связях Живодёрова с которыми всей области N известно, ему тут не помогут, а доведут его только до нехорошего конца.

Далее, казалось, последует классическое: “я тебя породил, я тебя и убью”. Но Стояковский сменил гнев на милость и выдал Живодёрову аванс, сказав, что жёсткость характера последнего и авторитет в народе являются прекрасными характеристиками руководителя, и если тот хочет работать с ним, Стояковским, то он найдёт для Живодёрова задачи посложнее, чем те, над которыми тот сейчас работает. С тем и отпустил политико-экономическую элиту области N из своего кабинета.

И всё было бы тихо и спокойно в областном центре N, но этим история, начавшаяся с переименования завода имени Ленина в завод имени передовика капиталистического труда Яшкиной, не закончилась, а даже напротив достигла своего апогея. Ибо Живодёров сразу же вычислил, что заложил его Стояковскому не кто иной, как его охотничий приятель

Ильин. И загорелось ретивое сердце, и не было ему уже никакого удержу. Позвонил он Ильину и договорился о том, что подъедет к нему в загородный коттедж, который Ильин, как и положено настоящему коммунисту, называл своим садово-огородным участком, поговорить за жизнь и будущую электоральную кампанию. А ничего не подозревающий

Николай Иванович, конечно же, согласился. Но поговорить им толком не удалось, поскольку после распития крепких спиртных напитков на втором этаже коттеджа Максим Михайлович дал Николаю Ивановичу оглушительную пощёчину, или попросту леща, применив при этом нецензурные выражения. В ответ Николай Иванович осуществил соприкосновение кулака своей правой руки с челюстью Максима

Михайловича, отчего корпуса организмов двух высокопоставленных чиновников области N пришли в движение. Подобие английского поединка под названием бокс на этом закончилось, и они перешли к вольной борьбе, результатом которой явилось то, что гость спустил хозяина коттеджа с лестницы, сломав по ходу журнальный столик, разлив французский коньяк и рассыпав на пол порезанный кружочками лимон с конфетами. Николай Иванович в результате падения сломал два ребра и весьма повредил нос, из которого в изобилии потекли кровавые сопли.

Поэтому, когда Максим Михайлович гордым индюком спустился с лестницы, Николай Иванович не стал бросаться на него с кулаками, но посторонился, отскочив от Живодёрова подальше, и вослед закрывающейся двери просипел, называя Максима Михайловича разными именами, что это ему так не сойдёт. Ужасно возбуждающее это дело – распитие крепких спиртных напитков.

На следующий день после драки Живодёрова с Ильиным Сергея Хитрова вызвал к себе Стояковский. Вошедший в кабинет губернатора

Хитров-младший с изумлением увидел, что грозный губернатор тихо посмеивается, сидя в одиночестве за чашкой кофе.

– Как мальчишки, – сообщил Хитрову Стояковский, хихикая. -