Подменыши

Ответственность за взрыв самолета взяла на себя леворадикальная группировка “1985” в знак протеста против политики президента-изменника Ассаи Руги и перехода Дого под контроль США.

Ребята из “1985” даже не подозревали, что они сделали для Сатира.

Когда команда, отправленная арестовывать русских, вернулась с одним плакатом, Руги все понял и немедля снарядил погоню. У беглецов было пять часов форы. За это время они успели достигнуть джунглей. В отряд, отправленный на их поиски, входили опытные охотники, которые вскоре напали на след. Началась изнурительная гонка.

Джунгли стояли плотной стеной, бежать было тяжело. Приходилось постоянно перелазить через упавшие стволы деревьев, продираться сквозь колючие плети лиан, которые, подобно нитям гигантской паутины, оплели все вокруг. Под ногами отступающих партизан хлюпало мелкое болотце. Пели птицы, перепархивали с ветки на ветку, смотрели блестящими бесхитростными глазами, издавали резкие, будоражащие крики. Цвели большие яркие цветы, издавая то одуряюще сладкие ароматы, то тошнотворную вонь гниющего мяса. Вокруг тех и других роями вились мухи и бабочки.

Какие-то кровососы впивались в обнаженные участки тела. Укусы вызывали жестокий зуд. Трухлявые стволы деревьев, покрытые мхом и опеленутые травами, ломались под ногами, расползаясь во влажное крошево. Казалось, сама земля течет под ботинками беглецов.

Дышать было тяжело из-за большой влажности, пот выступал на теле и не испарялся, стекая по лицу мутными каплями и пропитывая одежду.

Эльф чувствовал, что задыхается. Кружилась голова, как будто у него снова началась лихорадка. Руки и нижняя челюсть дрожали. Бросало то в жар, то в холод. Было так тяжело, что хотелось все бросить и упасть прямо в вонючую теплую воду, закрыть глаза и ждать пули, которой его добьют преследователи. Уже не осталось ни страха, ни сожаления. Йон, казалось, почувствовал его состояние, обернулся и, попытавшись улыбнуться, прохрипел:

– Детский лепет. Я в детском саду больше бегал.

Эльф не ответил, даже не поднял голову.

На плечо его бесстрашно уселась большая синяя стрекоза с шуршащими прозрачными крыльями. Она глядела на Эльфа не по росту огромными круглыми глазами, словно изучала его. Эльф посмотрел на нее краем глаза, чуть кивнул головой, приветствуя. Когда мимо стрекозы пролетала одна из тех мушек-кровососов, каких тут хватало, гостья резко сорвалась с места и схватила ее. Снова уселась на плечо и стала есть добычу.

“Защитница”, – подумал Эльф.

Поначалу противник шел по проторенному следу и быстро приближался, но вскоре ему пришлось идти медленнее и внимательнее смотреть под ноги.

Красив вид растянутой в траве струны мины-растяжки. Но еще лучше звук взрыва, что слышишь позади себя. Йон и повстанцы шли быстро, как могли, и останавливались, только чтобы заложить новые мины.

Так минуло двое суток, за которые они сделали всего несколько привалов, едва-едва успев перекусить и подремать. В конце вторых суток, по расчетам Йона, они покинули границы Дого и ушли к соседям.

Погоню это не остановило. Видимо, с соседями Руги договорился.

Во время привалов Эльф лежал где-нибудь на сухом островке и вспоминал свою жизнь. Он не жаловался, не плакал, не жалел о спокойной московской жизни. Просто лежал и вспоминал.

Эльф смотрел сквозь листья деревьев на небо, по которому пролегали прозрачные дымчатые полосы, и думал, что смерть – это вовсе не плохо, если им с Сатиром и Белкой разрешат летать ангелами по африканскому синему небу, прятаться в нежно-жемчужных облаках, умываться дождями и дрейфовать в потоках ветров.

Отстреливаясь на ходу, продолжали двигаться вперед. Стреляли даже не для того, чтобы нанести урон противнику, а скорее чтобы тот не приближался слишком близко. До поры это спасало, но вскоре враг стал стрелять прицельно. Появились убитые и раненые. И тех и других бросали. Только раненым оставляли несколько магазинов с патронами.

Когда очередь прошила Эльфа, он от усталости даже не почувствовал боли. Просто понял, что ноги не слушаются и он не может идти. Когда до него дошло, что торопиться больше некуда, он даже ощутил что-то вроде облегчения. Упал в грязь, перевернулся на спину, тупо оглядел штанины. На обеих зияли небольшие рваные дырочки, сквозь которые толчками вырывалась темная кровь. В грудь ткнулись еще две пули.

Голову наполнил звон, все вдруг разом отодвинулось куда-то, словно его отделили пленкой, глушащей звуки, и он остался один на один с надвигающейся смертью. Это было так странно и неожиданно, что Эльф не мог в это поверить. Он вдруг оказался разом в обоих мирах – и здесь, и там, за гранью. Внутри все опустело. Ни о чем не думалось и ничего не хотелось. Не было ни страха, ни боли, только чувство отстраненного удивления: “Как? Неужели все? Кончилось?..” – и неожиданная уверенность, что это не конец. “Я не хочу умирать! Это бессмыслица какая-то, умирать глупо. Здесь так красиво, и вдруг… смерть…” Ткань жизни оставалась такой же плотной, только Эльф начал видеть ее совсем по-другому: четче, тоньше, яснее. Словно смотрел издалека в сильный телескоп.

Он машинально надавил на курок автомата, донеслись невнятные, как сквозь вату, звуки выстрелов, крики. Потом что-то тупо и совсем не больно ударило в голову, и наступила тьма.

Синяя стрекоза, шелестя крылышками, взлетела с его плеча и, развернувшись на север, исчезла в чаще леса.

Эльф и Сатир брели по мелководью лесного озера. Шли медленно, не торопясь. Солнце полировало им плечи. Волосы нагрелись так, что при прикосновении обжигали руки. Временами они на ходу черпали ладонями прозрачную воду, брызгали себе на голову, на грудь. Тихо шелестели сомлевшие и чуть увядшие от жары листья деревьев. Летний полдень, душистый, настоянный на солнце и травах, застыл над сияющим озером.

Зной тек с неба потоками меда. На дальнем берегу темнела сквозь марево полоска леса. Тянула к себе, манила неизвестностью. Сухо трещали кузнечики. Хотелось броситься в прохладную озерную синеву, остудить разгоряченное тело. Казалось, воздух загустел в июльской истоме и тормозит каждое движение, словно говоря: “Ну куда вы? Что вам все неймется? Смотрите, какая красота и покой вокруг!

Задержитесь, сядьте у воды и любуйтесь летом и солнцем. Замрите и будьте счастливы”.

– Ну что, вот, кажется, и кончилась жизнь? – спросил Эльф.

Сатир улыбнулся и промолчал.

– Вот, значит, как она кончается… – Эльф огляделся.

Они помолчали, прислушиваясь к звукам леса и плеску волн.

– Нет, – сказал Сатир. – Жизнь вечна. Вот увидишь. Раз смерти нет, значит, жизнь вечна.

Белка разглядела их издалека. Она лежа приподнялась на локтях – худая, загорелая, черные волосы в белесом песке, закричала:

– Ну что вы так долго? Я жду, жду. А вы все не идете.

Эльф и Сатир со всех ног кинулись к ней, обняли, взлохматили иглы волос, потащили к воде. Белка ловко вывернулась из объятий, поставила Сатиру подножку и проворно нырнула. Эльф попытался ухватить ее, но его пальцы лишь скользнули по гладкой коже девичьего плеча.

– Лови ее! – заорал, поднимаясь, Сатир.

Над озером вспугнутыми чибисами заметались крики и смех.

Когда набегались и проголодались, Белка накормила гостей рыбой и мидиями. Она сидела, обгладывая рыбьи кости, и глядела прямо перед собой. Сатир смотрел на нее, не отрываясь ни на секунду. В Белкиных глазах отражалось озеро в искрах солнечных бликов. Белка, почувствовав на себе взгляд, повернулась к Сатиру и улыбнулась.

Озеро не исчезло из ее зрачков, все так же переливалось, сияло, искрилось. Даже когда Белка моргала, сияние не исчезало – проступало сквозь веки.

– Какие глаза у тебя!.. – восхищенно произнес Сатир.

Белка снова улыбнулась, пожала плечами:

– У тебя такие же, иди посмотри в воду.

– Ты извини, что я задержался. Эльфа искал, чтоб сюда привести.

– Я так и думала.

Когда все было съедено, Серафима спросила:

– Сыты?

Все закивали головами.