Страница 5 из 7
Старик шел вдоль дороги. По правую руку за ржавой решеткой – древние тополя с черными гнездами грачей. По левую, через дорогу, – школа. Ремонт в ней закончился. В чисто вымытых стеклах отражались белые тополя. Старик прогуливался, курил
“Приму” и размышлял.
Почему Степан Петрович женился в первый раз? Возможно, из жалости. Подумал, мне все равно, мне в армию, пусть девчонка поживет два года в домашней обстановке, вернусь – посмотрим, может быть, и поладим. Не поладили.
Ему с ней скучно стало. И даже страшно – так она сторонилась людей. К нему перестали ходить друзья, и они ни к кому, конечно, не ходили. И он развелся. Но через пять лет вновь взял за себя.
В последнем разговоре старик спросил Верку, – приезжали родные жены на похороны?
– Конечно, – сказала Верка. – Брат. Только похорон никаких не было, он ее увез хоронить на родину.
Старик шел и думал о происхождении денег Степана Петровича. Они явились сразу после смерти его жены. Может быть, кому-то была выгодна смерть его жены, и он заплатил за нее Степану Петровичу?
Но старик отверг эту версию. Она не объясняла второй женитьбы.
Хорошая версия должна объяснить все события. Объединить все события.
Незаметно старик достиг перекрестка. Здесь все и произошло тем вечером. Они шли вдоль решетки. Было темно, фонари разбиты. Они держались близко к решетке.
– Перейдем? – сказал Степан Петрович и пошел через дорогу. Он не оглядывался. Она шла за ним. На два шага он был впереди.
Ее сбила машина без фар. Ему повезло.
Конечно, все было не совсем так, – решил старик.
Он сказал “перейдем”, и тут они услышали эту машину. Пусть она была без фар, но мотор они слышали. Они ждали, когда она проедет. Когда она их достигла, Степан Петрович толкнул жену.
Прямо под колеса. Он сильный, ему ничего не стоило.
Но почему? Они шли из гостей. Что-то было в гостях?
Старуха писала, убил из-за “Павлина”. Убить из-за “Павлина” все равно что убить из-за денег, деньги нужны были на “Павлина”. Все упирается в деньги. И при чем тут кольцо?
Улочка деревянных домов притаилась в центре города. С этой улочки видны были Ока и железнодорожный мост через Оку. На реке купались. Мальчишки удили рыбу с понтонного моста. Все это было далеко и освещено солнцем. Кривая улочка тонула в холодной тени.
Из невидного еще оврага пахло погребом.
Старик спускался в овраг долго, минут по двадцать отдыхал на площадках скрипучей лестницы.
На третьей площадке, куда солнце уже не достигало, он закурил.
Крапива, шиповник, тысячелистник, шиповник, иван-чай… Пахло погребом, и всей этой травой, и близкой рекой. Гудели насекомые.
Старик отбросил окурок и пошел вниз, вглубь.
Верка сокрушалась, что он ходит по этим шатким лестницам, да еще с бидоном. Хотела сама ездить за водой, но он сказал, что дело не в воде. Ему просто все это нравилось: лестница, овраг, звон воды о железное дно.
Набрав воды, он, как правило, заходил в “Павлин” и выпивал синюю чашку кофе. Робкий Саша и Степан Петрович с ним здоровались, а вот Галя почему-то не здоровалась.
Может быть, ей не нравилось, что старик так внимательно и в то же время отстраненно на них всех смотрит.
В четверг бар оказался закрыт. Старик вернулся на Казанку. Верка сделала чай, он выпил чашку и пошел на Красную Пресню кружным путем, в обход старухи с толстыми стеклами.
Он поднялся на третий этаж краснокирпичного дома.
Он увидел сверху, что дверь в доме Степана Петровича открыта настежь.
Саша сидел на скамейке под яблоней и читал. У старика возникло чувство, что в доме никого нет. Мальчик читал медленно – редко переворачивал страницы. На пустыре ребятишки выдирали полынь и строили из полыни шалаш. Саша время от времени поглядывал на ребятишек.
Ему важно, что он не один, – понял старик, – что совсем рядом люди.
Незаметно серой пеленой затянуло небо, и все потемнело. Воздух не двигался. Старик погасил машинально зажженную папиросу. Все тело взмокло от пота, даже пальцы. Темнело. И скоро стало, как вечером. Ребятишки разбежались, одна совсем маленькая девочка спряталась в шалаш.
Ударили первые капли. Саша закрыл книгу и встал. Чтобы видеть девочку в шалаше. От сильного ветра яблони закачались и вся трава на земле. Старик совсем приблизился к стеклу, чтобы лучше видеть в сумраке.
За девочкой прибежал отец, вынул из шалаша и унес на руках.
Ливень обрушился.
Отец и девочка промокли в одну секунду. И Саша промок под своей яблоней. Темноту рассекали молнии. Все это было красиво из-за стекла, но под яблоней, конечно, страшно. Саша рванул в дом. Но не запер дверь, а так и стоял в проеме. Видимо, пустой, безлюдный дом был страшнее сияющих молний.
Гроза прошла быстро.
Выкатилось солнце, и все засверкало, и заискрилось, и заблистало… Сияние – вот как это называется. И меня не будет,
– подумал старик, – и солнце выкатится, и будет – сияние.
Мальчик вышел из проема в мокрый сад. Скамейка была мокрая, и он не садился, а просто стоял. И пустой дом был за спиной.
Старик спустился, вышел и вдохнул невозможно свежий после подъездного воздух. Обогнул дом, пересек дорогу, пустырь, все медленно, потому что не умел быстро, тем более ноги скользили по сырой глине.
Он поравнялся с их калиткой, и мальчик увидел его.
Поздоровались.
– Ты что стоишь весь мокрый? – сказал старик. – Беги в дом, ставь чайник, простынешь.
– Папы нет, – сказал мальчик.
– Ну и что?
Мальчик смутился.
– Пригласи меня в гости, – велел старик.
– Конечно! – мальчик обрадовался и бросился отворять перед стариком калитку.
Скоро они пили чай. Мальчик был переодет во все сухое.
Старик спросил:
– Где Степан Петрович?
– С поставщиками разбирается. К вечеру обещал быть.
Старик потрогал лоб мальчика, лоб был горячий.
– Ляг и усни, – велел старик, – а я рядом посижу.
– Что вы, – сказал мальчик совсем как Верка. Но старику подчинился. Его разморило от горячего чая. Он уснул на диване.
В этом доме не было “декабриста” на подоконнике, был другой цветок – “невестка”. Буфет стоял в углу, у печки. Напротив окна
– письменный стол. За ним, конечно, мальчик делал уроки.
Вряд ли документы в буфете или в столе мальчика, – решил старик.
Он вошел в смежную комнату. Тут, разумеется, была кровать с подушками под кружевной накидкой. Шифоньер. Телевизор на тумбочке. Возможно, неплохо показывает, – подумал старик.
Телевизор был подключен к стабилизатору напряжения. Старик отворил дверцу тумбочки.
Мальчик дышал ровно.
Документы лежали в незапертой шкатулке. Старик достал сберегательную книжку. Ее завели в 1985 году, в год второй женитьбы. Деньги приходили на счет Степана Петровича ежемесячно.
Причем с учетом инфляции. В 1985 году это было триста рублей, а триста рублей в 1985 году – сумма немаленькая.
Старик спрятал книжку, запер тумбочку и вернулся к мальчику. Сел у окна, развернул книгу, которую мальчик читал под яблоней.
Листы были влажные по краям и разлипались с трудом. Старик был осторожен.
“Остров сокровищ”.
Старик с увлечением прочитал страниц тридцать, и мальчик проснулся. Старик взглянул на часы и сказал, что Верка его заждалась. Мальчик проводил его до калитки.
– Можно, я не буду говорить отцу, что вы у нас были? Не потому, что он против вас, он не поверит, что вы сами зашли, что не я вас зазвал.
– Я был у тебя? – удивился старик.
Его это вполне устраивало.
Мальчик не вернулся в дом, а сел на просохший край скамейки.
Лицо у него было розовое ото сна. Ребятишки разбирали свой мокрый шалаш.
Итак, картина прояснилась. Кто-то, возможно, брат этой женщины, встретился с ним через пять лет после развода и сказал:
– Мне это не нравится, но она почему-то в тебя влюбилась и не может разлюбить. Никого больше не хочет, ни одного мужчину, а время идет. Мне это, повторяю, не нравится, но что делать?