Страница 3 из 7
Крышка была закрыта. В черной лаковой глади ходили тени, как рыбы в глубине неподвижного озера. Девочка просто сидела. Она казалась такой маленькой и бледной перед этой черной немой глыбой, вынесенной из какого-то праокеана огромной волной. Возможно, она и не переживала так, как подумалось ее матери, возможно, она просто так сидела на вертящемся табурете в прохладной комнате. Возможно, эта комната казалась ей пустой, возможно, девочка даже не замечала в ней рояля.
Наступила осень. На перекрестках продавали живых карпов прямо из бочек, маленькие ярко-желтые дыни. Девочка пыталась их рисовать, но у нее получались желтые пятна на белой бумаге, которые никакого отношения не имели к дыням, ни к их цвету на фоне растущих в палисадниках астр, ни, тем более, к их вкусу и запаху. Девочке казалось, она чувствует их живой цвет, чувствует почему-то пальцами, так же, как пальцами она чувствовала, не касаясь даже надменных клавиш, звуки, которые могла бы этими пальцами извлечь. Но как? Она ощущала себя человеком лишенным языка в самом прямом, буквальном смысле. Ей было даже хуже, чем безъязыкому, тот мог говорить глазами, жестами, улыбкой. Она была лишена всего, даже глаз, хотя видела. Это была единственная ее способность – видеть, воспринимать, копить в себе. Иногда ей казалось, она взорвется от накопленного.
Вот тогда она могла поплакать.
Мать пожалела ее тогда, из коридора, и уговорила отца не продавать все-таки рояль. Так он и простоял у них в комнате немым чудищем, так он там и остался, когда они уехали в другой город, на новую чужбину.
Бывает, скажешь кому-нибудь то, о чем потом сожалеешь и мечтаешь, чтобы этот кто-нибудь забыл о сказанном. Фактически мечтаешь, чтобы забыли о тебе. Потому что ты и есть те слова. Или тот взгляд. Жест.
Иногда – поступок.
Положим, мечта исполнилась. Ты приходишь на работу, здороваешься. С тобой здороваются в ответ, но как с незнакомой. Ты их помнишь, они есть в твоем прошлом, тебя в их прошлом – нет.
– Как вас зовут? Елена? А по отчеству? Приятно познакомиться, Елена
Олеговна.
9 апреля 1999
Я посмотрела фильм "Шоу Трумэна". Главный герой живет и не знает, что его жизнь показывают по телевизору, что миллионы людей наблюдает за ней в реальном времени. Он думает, что мир сотворил господь бог, но его сотворил господин режиссер, и имя этому миру – сериал. Фильм делится на две части: когда герой не знает, что живет всем напоказ, что его мать, его отец, его жена, его друзья – актеры, а небо и солнце – ненастоящие, и – когда он узнает, кто и зачем создал его и его мир. По идее, мир этот рушится, лишь только герой узнает, что к чему. По-моему это совершенно очевидно. Как только герой отведает запретный плод, раю конец. Но, еще добрых треть фильма наш герой будет выбираться из искусственного мира, а режиссер всячески ему препятствовать. Как будто еще можно что-то поправить.
18 апреля 1999
Завод, на котором работает папа, – банкрот. Комиссия по банкротству его распродает. Судятся с бывшим владельцем заводских территорий.
Дают объявления в газеты о продаже. Приезжают покупатели, смотрят, беседуют, торгуются… И приезжал из гос. архива Московской области бедно одетый молодой человек, смотрел документы, отбирал для архива, для истории, для памяти. Разрешите? – на память…
Начало пятидесятых. Маленький мальчик уезжает в пионерский лагерь.
Он прощается:
– До свиданья, столик, – говорит он. – До свиданья, кроватка. До свиданья, комнатка.
Жили в комнате семь человек.
9 мая 1999
Холод, ночью – до минус шести. С первого мая и по сей день такой холод.
Я одна в доме.
Представила вечер. Летний, тихий. Приезжает с работы муж. Женщина слышит его машину, подходит к окну, смотрит. Сначала смотрит на него, потом на заходящее солнце. Она очень ждала мужа, даже телевизор не включала, прислушивалась, но тут, когда он уже приехал и идет к двери, она вдруг засмотрелась на закат. Муж звонит в дверь.
У него только что наладились дела с работой. Они об этом говорят за ужином: о его работе. О детях, что пора им уже завести детей.
Солнце давно зашло. В комнате горит электричество. Они пьют красное вино. В темной, заросшей пылью бутылке не разглядеть его цвета. Они поднимают стеклянные бокалы к лампе под матовым молочным абажуром.
Любуются вином.
– Магический кристалл, – говорит муж.
– Сколько ему лет? – спрашивает жена.
– Сто. Или двести.
Ему недавно подарили эту бутылку.
– В этом вине солнце, – говорит он.
– Красное вино, – говорит она, – значит в нем заходящее солнце, закат. Закат столетней давности.
Они засыпают. Вино выпито, слова забыты. Засыпают, обнявшись.
Он просыпается от звонка будильника, в полной темноте. Будильник старый, с фосфорными стрелками. Семь утра, уже должно быть светло, но за окнами ночная тьма. Тьма обернется бездной, когда они включат телевизор.
Оказывается, их часы отстали лишь на минуту. Время, которое они показывают, соответствует действительности. Утро. Давно должно взойти солнце. Но солнца нет.
Они сидят перед телевизором, держась за руки. Почему нет солнца? Нет никаких объяснений. В глазах у людей на экране паника. Говорят о том, сколько осталось человечеству, если солнце так и не взойдет. О том, что нужно экономить ресурсы.
Женщина встает и выключает телевизор.
В темноте видны только фосфорные стрелки.
– Прости, – говорит он из темноты, – но я должен уехать. Я хочу навестить мать. Я ее не видел шесть лет.
– У тебя не хватит бензина.
– У меня полный бак.
Она включает лампу. Молочно-белый свет.
– Я вернусь.
Он думал, что дороги пустынны, но машин тьма. И пешеходов. Многие спешат к своим близким.
В большом городе горят кое-где фонари, окна. Работают забегаловки.
На дорогах пробки. Кто-то включил приемник на полную мощность, и все слушают, вся улица. После беспомощных вопросов о солнце ведущий замолкает и раздается музыка. Человек в притиснутой слева машине закрывает глаза и слушает.
Едва выбрался из одной пробки и попал в другую. Стоит прямо напротив открытых дверей бара. Дурманит запах пива, жареных в тесте сосисок.
Он выбирается из своей машины и идет в бар. Берет пиво, берет сосиску, садится за столик. Ест горячее, запивает холодным. Смотрит на фотографии на стенах. Любительские фотографии разных лет. Люди щурятся на солнце.
Быть может уже к вечеру пойдет снег, и через неделю весь этот город окажется под снегом, под саваном, снег любили сравнивать с саваном, уже в прошедшем времени – любили. Пока еще он видит солнце, хотя бы на фотографиях.
4 июня 1999
Вырубили электричество и воду. Какая настала тишина.
9 июня 1999
Детприемник на Алтуфьевском шоссе. Детей, не помнящих имя, часто нарекают Алтуфьевыми.
Чисто, аккуратно, есть игровые комнаты, классы, спортзал, комната творчества. Женщина-художница показывает рисунки:
– Вот мальчик Саша, он никогда не рисовал прежде, такой талантливый…
Говорит, говорит об этих ребятах.
– Когда они работают – тишина. Так сосредоточены. Я только тихо включаю музыку, хорошую.
Рисунки на тему "Дети против наркотиков". Мир – лист – разделен на две части. В одной – шприцы, черепа, змеи, – смерть. В другой – дети, солнце, цветы, – жизнь. Есть картина: Пушкин в крылатке попирает нечисть. Популярен сюжет "Чудо Георгия о змии".
Часто картинку начинает один ребенок, а заканчивает другой, потому что держат их в приемнике только месяц. Затем обязаны отправить к родителям или в детдом или домой…
Дети содержатся от 3 до 17 лет. Есть проститутки, наркоманы, убийцы, воры. Страшные истории, с сажанием на кол, к примеру.