Камень

– А его нет здесь? В лавке его нет.

– Так где же он? – Изабель охнула. – Я думала, он уже здесь.

– Нет, я его не видел. Его никто не видел. Я побегу в город.

Луис тронул меня за локоть:

– Поздно. Он, наверно, остался.

Это были слова, которых мы все трое боялись. Женщина закусила губы.

– Изабель, иди быстрее к Мигелю. Он же с ума сойдет. Я попробую пробраться в город.

Но идти было уже некуда. Новый толчок был настолько силен, что люди падали. Все видели, что вершина горы начала проседать.

И тогда из пещер, из неприметных щелей начали вылетать птицы. Они поднимались над горой, как облако пепла. Их траурный, осыпающийся крик был прощанием. Они поднимались вверх, они плыли на фоне рассветного неба, но не улетали. Они кружили над городом. Этот птичий стон заставлял кипеть мозги.

Луис крепко держал меня за плечо:

– Это мой отец. Поэтому пойду я.

Я криво улыбнулся. Последние беженцы уходили от города. Люди и лошади шли сквозь рощу. Ветра не было, но пальмы раскачивались, как в бурю.

Гора охнула, и ее вершина провалилась вниз так быстро, как будто под ней была пустота. Когда оседал Верхний Город, взорвались подгорные водоемы, вода ударила в небо и водопадами ухнула в бездну. От

Верхнего Города остался один торчащий в небо осколок, похожий на обломанную кость.

– А ведь это дом Мануэля, – сказал кто-то.

Оседающая гора покрылась серой жирной пылью и исчезла. Города больше не было. Он провалился в бездну, как будто мощная рука вывернула гору, как чулок. Пыль оседала на пальмы, скрипела на зубах. Я рванулся вперед, но, сделав несколько шагов, согнулся, как от удара, и опустился на колени.

Мигелю не хотелось смотреть вокруг. Он сидел на мокром камне около источника, уткнувшись головой в колени. Люди уходили, возвращались, пили воду. Они были бессмысленно и бесцельно деятельны. Вдруг Мигель услышал траурный, осыпающийся стон. Это кричали птицы, вылетавшие из-под горы, из пещер и щелей. Мигель не мог забыть этот крик.

Иногда он слышал его во сне. Так птицы кричали в подгорной пещере, где его подобрал Мануэль.

Когда дрогнул и обрушился Верхний Город, когда взорвались водяные линзы, когда стало ясно, что надежды нет, что жизнь изменилась неотвратимо, что больше нет ни родины, ни дома, Мигель беззвучно заплакал. Он плакал не о матери, о судьбе которой ничего знал, не об отце, которого он все еще не простил, не об Елисео – он плакал о городе; о подгорных лабиринтах, открытых только ему и Мануэлю; о выходах к свету, вдруг возникавших в темноте коридора ослепительно-синим овалом; о подземных озерах, которые протекали и подкапывали, и по их капели он всегда знал, куда забрел; он плакал о глубоком, невозможном здесь, наверху, покое, который он знал в глубинах горы. Его руки помнили выпуклости стен, его ступни – выбоины ступеней.

Мигель видел город яснее и четче, чем наяву: улицы и галереи, маркизы над столиками кафе, витражи над дверями, свою комнату, по которой разлетались листы из папки, отданной ему Елисео; он видел лавку Елисео, и рыцарей с опущенными забралами, и Мануэля. Он знал, что рвется главная связь его жизни – между подгорными людьми и этим миром, между создателями и творением. “Они уходят, – думал он. – Они уходят. И Мануэль оставил звезды. Сейчас, может быть, он идет по лестницам, по коридорам, глубоко под землей, он уходит навсегда.

Помнит ли он обо мне?”

В этот момент он почувствовал, что кто-то гладит его по руке.

– Мигель.

Он поднял глаза. Перед ним на коленях стояла маленькая Изабель. Она смотрела на него с грустью и кротостью, которую он едва мог вынести.

И все повторялось, как на представлении странствующего цирка. Мир опять отступил и стал необязательным, только теперь он не кружился, а раскачивался.

Она гладила его руку и ничего не говорила. Он не понимал, что он видит вокруг. Идущие, бегущие, растерянные люди. Толчки землетрясения, от которых шли по земле твердые волны. Он с трудом разлепил губы и сказал:

– Не уходи.

Она улыбнулась:

– Я не могу. Мне пора. Меня уже ищет отец. Он очень боится, что со мной что-нибудь случится. Я увидела тебя случайно. Я думала, что ты в Столице, в пансионе. Ты так неожиданно уехал.

– Я не мог не уехать.

Она поднялась и отряхнула платье.

– Мигель, мы обязательно встретимся. Обязательно. Не забывай меня.

Он кивнул и не смог сказать ни слова. Она сделала шаг и исчезла в толпе.

Мигель подумал, что ему, наверное, должно быть неловко оттого, что он сразу обо всех забыл, забыл в такой трагический час. Но неловкости он не испытывал. Чего ты хочешь? Всегда сидеть на этом камне около источника и видеть, как она стоит на коленях и гладит твою руку. Это счастье? Может быть, это просто единственная доступная тебе форма существования.

Елисео поднялся в комнату Мануэля. Жаровня погасла, но еще не остыла. Хозяин покинул жилище совсем недавно. Елисео вышел на крышу дома и сел в кресло. Восходящее солнце заливало долину. И белые птицы поднимались в небо. Елисео оглох от чудовищного грохота. Он почувствовал, что кресло качается и кренится. Он видел, что падает вместе с домом, площадью, городом и горой, – и почувствовал огромное облегчение. Последнее, что он успел подумать: “Как быстро, как все-таки быстро”.

Осколок скалы, еще продолжавший стоять на месте Верхнего Города, подломился и опрокинулся в образовавшуюся пропасть. И для Елисео все кончилось.

Смерть человека непоправима, как и смерть города. Город погиб, хотя его жители остались живы, он погиб, потому что сломался стержень, который его удерживал, потому что прервался корень, который питал его, и люди, бывшие одним целым, вдруг поняли, что каждый из них одинок в мире, потому что больше нет того места, где каменная постель мягче пуховых перин.

Мигель видел перед собой глаза Елисео – всегда печальные, на дне которых жила такая знакомая горькая ирония. Мигель почувствовал прикосновение рук Мануэля – теплых, как нагретый солнцем мрамор.

Он услышал голос матери. Она обняла его. Отец тряхнул его за плечи, как будто хотел убедиться в том, что Мигель реально существует, и сказал:

– Слава богу, мы вместе.

Мигель спросил:

– А где Елисео?

Изабель уже столько раз спрашивали о Елисео, что больше она выдержать не могла, по щекам ее покатились слезы.

– Не знаю. Его нет больше на свете, родной мой, его больше нет. Он остался.

Когда жители увидели, как проседает и проваливается город, им стало легче. Надеяться больше не на что. Нужно продолжать жить. Когда все собрались вместе, стало ясно, что нет только двоих – Елисео и

Мануэля. Их помянули – кто как мог.

Многие дома в Нижнем Городе уцелели. Но они стояли на таких зыбких обрывах, что жить там было немыслимо. Луис организовал несколько вылазок в город. Люди приносили из уцелевших домов все необходимое.

Жизнь налаживалась прямо в роще, но было непонятно, сколько можно здесь оставаться. И первые повозки потянулись через пустыню. Люди уходили.

Они запасались водой и едой. Прощались и уходили на запад. В роще оставалось все меньше людей. Алессандро тоже уезжал, и маленькая

Изабель выглянула из повозки и махнула Мигелю рукой. Он хотел прочитать по ее губам: “Мы обязательно встретимся”, но она молчала.

Изабель, Луис и Мигель оставались. Я остался с ними. Этот город, провалившийся сквозь землю и продолжающий рушиться по краям пропасти, стал могилой Елисео. Никто не сомневался, что он погиб.