Страница 61 из 74
Обрекать на счастье – это так странно. Так сильно. Ощущение из тех, что невозможно передать.
Гагарин сильно лукавит, вспоминая забытые номера, нажимая на стертые кнопки. Ночь давно, кто ответит? Но он дает им шанс, он же справедливый. Он же порядочный. Своим присутствием в его жизни они заработали шанс на участие в розыгрыше главного приза. Шанс невелик, но. Никто не отзывается. Никто. Горожане выключают телефоны на ночь.
Отрубают звук. Не читают смс-сообщений. Все спят. Всем нет дела до других. Что за странная, непонятная жизнь?
Первые отсветы рассвета. Первые пешеходы, спешащие на службу, – самые сосредоточенные и тихие люди. Олег выходит на мороз без шапки
– высокий, стройный, пальто у него моднючее. Так и есть: птичка, неизвестно откуда залетевшая в панельное царство. Как там Дана сказала? С острова Борнео?
Идет, куда глаза глядят. Возле гастронома собирают мусор, бабушки расставляют мешки с соленой капустой и квашеными огурцами.
Открываются ставни табачного киоска, в газетном ждут свежих новостей и продавщица мается за немытыми витринами среди изобилия глянцевых физиономий. Из узких окошек-бойниц церкви Всех Святых сочится густой сироп света, притягивает внимание. Разумеется, Олег решает зайти.
Давно тут не был. С того самого дня, как.
Внутри пусто и холодно. Холоднее, чем на улице. Странно, но улицу согревает медленный ветер. И люди. И движение – машин, деревьев, облаков. А тут, внутри, воздух стоит ледяным столбом и кажется, что холод щекочет ноздри и обжигает легкие. Мерцают свечи, лики святых полускрыты в темноте, никого нет, Олег стоит возле дверного косяка, словно боится войти. Словно грехи в рай не пускают.
На дне кармана начинает вибрировать телефон. Звонка нет, Гагарин отключает его на ночь. Чтобы не отвлекали. Сначала он вздрагивает, представляя, что звонок разбудит святых и нарушит вечный покой, но вспоминает, что "режим беззвучный", и успокаивается. Шарит рукой в теплом кармане. Телефон продолжает вибрировать.
Номер абонента не определяется, что странно. Мгновенное колебание
(нажимать или не нажимать, какая, к черту, разница), но становится интересно. Подносит трубку к уху.
– Гагарин слушает.
В трубке сухое шуршание-покашливание, в трубке целый космос, пытающийся ядом пролиться внутрь уха. В трубке ветер, сваливающий с ног, такой, что шатает. Гагарин опирается на холодную дверь, слушает. Тишина.
– Алло? – Но там молчат. И можно нажимать "отбой".
– Ты все делаешь правильно. – Незнакомый голос, тихий и далекий.
Незнакомый, но отзывающийся непроявленными воспоминаниями. Уже слышал. Но когда, где? Значит, звонят явно ему. Но кто?
– Что имеется в виду? – Олег старается говорить уверенно, но удивляется дрожи своего голоса. Во рту пересохло от длительного молчания и пребывания в тишине.
– Ты знаешь, что имеется в виду. Но делаешь все правильно. Даже странно. Поражаюсь твоей звериной интуиции, приятель.
– Да кто ж ты?
– Не имеет значения. Какая разница, какая разница, приятель?
– Откуда ж ты тогда знаешь, правильно или нет?
– Знаю, приятель, и ты скоро узнаешь. Совсем недолго осталось.
Совсем недолго.
– Что имеется в виду? – Олег не знает, что говорить, ему трудно говорить, трудно шевелить озябшими губами, голова застыла в холоде, в голове застыли неповоротливые слова, мысли, точно кровь перестает циркулировать, покрывается льдом. Вот он и повторяется.
– Подожди немного, отдохнешь и ты. Ты же хотел отдохнуть? Вот и отдохнешь. Имеешь полное право на вечный покой.
– Спасибо, конечно, но почему? Почему я?
Ему не отвечают, но перед глазами вдруг встают стены первого реанимационного отделения, с которым связаны годы ежедневной практики. Олег не понимает, хорошо это или плохо – заслужить расположение неизвестных сил, однако же на дно желудка скатывается теплый меховой шар покоя. Словно кошка свернулась калачиком и замурлыкала.
Гагарин стоит, прижимая к уху трубку, из которой ничего более не доносится. Даже шуршания или скрипа прирученного пространства. А он все равно стоит и прижимает трубку к уху, вдавливает ее в себя, словно пытаясь услышать еще хоть слово.
Когда он выходит, на улице уже светло и птички поют. И лица людей разглядеть можно. Красивые они, оказывается, утренние лица.
Просвятленные. Даже если в магазин или бегом к маршрутке. Так встал бы, как на площади, и громким голосом объявил вольную. Мол, все приглашаются на самый сладкий и тишайший из островов Тихого океана.
Мол, танцуют все. И дамы приглашают кавалеров.
Глава вторая
Прибытие
А потом Гагарин свалился с высокой температурой. Заболел.
"Воспаление хитрости", если верить диагнозу, поставленному Даной.
Доходился без шапки! Доволновался, бесконтрольно растрачивая энергию! Вот и подкосило.
Так что все сборы, да и сам переезд честной компании на остров
Цереру прошел без его непосредственного контроля и участия. Гагарин плавал по розовым и алым коридорам, время от времени заплывая в темные комнаты и темно-красные углы, а народ оформлял документы, паковал вещи и пил зеленый чай в ожидании полета, ждал, пока подготовят чартер, очистят взлетную полосу, попросят пристегнуть страховочные ремни. Между прочим, никто не попросил – частный рейс, своя рука владыка. Олег утопал в походной перине, в ажурных оборках, нещадно потея, загруженный таблетками и заботой участливых близких.
Особенно старалась соседка по холостяцкому подъезду, бабушка Маню.
Она до последнего момента не верила в реальность происходящего. В возможность поездки. В выздоровление внука. Румянец начал проступать на его мертвенно бледных (восковых) щеках (так яблоко наливается соком и светом), а она все не верила. Поездка на острова оказывается еще более невероятной: ведь выздоровление внука все равно предопределено (надежда умирает последней), лишь вопрос времени и веры. А когда тебя берут и везут за тридевять земель, иначе как чудом это не назовешь. Чаще всего русский человек склонен связывать чудесное с проявлением материального, вещественного. С тем, что можно пощупать. Оценить. Чудесами существования или, там, магического выздоровления никого с места не сдвинешь. Но пообещай немного халявы – и будет тебе обеспечено счастье народной любви во веки веков.
Возможно, никакого расчета, лишь желание быть нужной. Или же благодарность, чужая душа потемки. Но возле беспамятного Гагарина хлопотала и бывшая жена, Ирина. Взяла с собой нового мужа
Петренкина, угрюмого молчаливого мужика в черной рубашке, державшегося всегда настороже. Впрочем, достаточно показушно ухаживала, бросая взгляды в сторону вип-салона, где Дана кутила с особо приближенными.
Отдельным рейсом доставляли оркестр "Виртуозы барокко". Счастливые братья Самохин и Королев реализовывали творческие амбиции, составляя культурную программу празднеств. Дорвались до бесплатного. Особенно усердствует Михаил Александрович Самохин – ведь его бессменная солистка Таня должна наконец показать себя во всей мультиинструментальной красе. Теперь, когда весь оркестр, можно сказать, у нее под каблуком, грех не воспользоваться и не выстроить всю деятельность "Виртуозов" под себя. Таня мечтает записать пластинку, лучшего времени для репетиций вряд ли представится. Таня распечатывает в копировальном аппарате ноты, подговаривает Михаила
Александровича арендовать аутентичный клавесин. Кажется, он называется, вирджинал. Тогда пластинку можно назвать "Like a virgin"