Страница 35 из 37
Лучше об этом не думать.
Не загадывать.
И она улыбалась Джону, который строил за спиной Марины уморительные физиономии, такой большой, непонятный, но при этом странно родной.
Там, в зале перед картиной, ей показалось, что она узнала его, и его любовь к Ван Гогу передалась Лидии Альбертовне, наполнила всё её трепетное сознание.
Она проспала до полудня. Солнце заливало номер и отвлекало от сна, где всё и всегда получалось именно так, как Лидии Альбертовне хотелось.
И где они, она и он, неважно кто, были вместе. Вместе.
Хорошо выспалась, потянулась, встала.
Гостиничный номер обезоруживает открытостью, обнажённостью – тут всё на виду, все внутренности наружу.
Вон отсюда! Вон!
Где-то там, в этом большом, шумном, многообразном городе, ждёт человек, думает о ней, мысленно перебирает её волосы, трогает за плечо, приглашает на танец…
Марина звонила утром, вспомнила Лидия Альбертовна, говорила через сон, скоро приём у мэра, нужно подготовиться.
Сегодня она, Золушка, отправится на настоящий бал.
Сегодня, возможно, случится самый счастливый день её жизни.
А потом можно и домой.
В омут с головой.
ПОХМЕЛЬЕ
В толпе приглашённых она сразу увидела Джона, его светлая голова возвышалась над всеми, виделась со всех сторон, приковывала внимание.
Лидия Альбертовна тут же начала протискиваться к нему, улыбаться и извиняться, но Джон не замечал её, хотя постоянно крутил головой в разные стороны, точно школьник на надоевших занятиях. Рядом с ним
Лидия Альбертовна увидела ухоженную даму средних лет, Джон увлечённо рассказывал ей, видимо, забавную историю. И переводчика с ними не было, не оказалось, как механически отметила про себя Лидия
Альбертовна.
Вот она подошла уже к ним вплотную, вот уже встала рядом, не зная, как объявиться и что сказать, казалось бы, не заметить её присутствия теперь невозможно.
Но Джон продолжал жестикулировать и веселить даму, чей возраст при ближайшем рассмотрении, сразу увеличился на несколько порядков.
"The potato eaters", через слово повторял Джон, и Лидия
Альбертовна поняла, что он рассказывает даме про вчерашнюю картину, может быть, про неё, а дама смеётся, скалит ровные, блестящие зубы, и ей весьма нравится, что её так настойчиво развлекают.
А Лидия Альбертовна стоит, ничего не понимает, ничего не может сказать, и радость, точно воздух из проткнутого воздушного шарика, начинает выходить из неё.
А вокруг миллионеры, дипломаты, многочисленные деятели культуры слушают какого-то голландского чудака, который показывает всем небольшую картинку и радуется.
И все тоже радуются, вежливо улыбаются и даже вежливо хлопают. То ли ему, то ли картинке.
И тут неожиданно для себя Лидия Альбертовна дёргает Джона за рукав, тот резко оборачивается, и Лидия Альбертовна видит, как меняется его лицо.
Она вдруг видит, как каменеют его черты, стекленеют глаза, становятся невидящими и прозрачными.
Джон даже не смог выдавить подобие приветственной улыбки. Физиономия его, так, чтобы не видел никто, исказилась на миг гримасой презрения и отвращения.
После этого кованая железная дверь (сжатые челюсти, играющие желваки) захлопнулась, и он отвернулся к спутнице. Как ни в чём не бывало продолжил светское общение.
"The potato eaters", заверещала его скалящая зубы спутница.
Лидия Альбертовна вспомнила плавающую в унитазе мёртвую мышь. От воды пушистая шубка её скукожилась, обнажив рахитичное тельце и непропорционально большие, больше головы, клыки, похожие, так ей показалось, на бивни мамонта. Что выглядело странным, так как у живых мышей она ничего подобного не замечала. Бусинки глаз, длинный хвост, и всё.
А тут – эти клыки-бивни, едва ли не больше хвоста.
А ещё Лидия Альбертовна вспомнила какой-то Новый год, когда она ещё ходила в школу, но заболела ангиной, и отец уложил её в постель. У
Лиды был сильный жар, но она не могла уснуть и ворочалась в тишине, а за дверью стоял накрытый стол, горели свечи, по телевизору шёл
"Голубой огонёк": папа в ту ночь привёл к себе женщину, и они праздновали там праздник. И только один раз зашли к ней с бенгальскими огнями, пожелать спокойной ночи или измерить температуру.
А больше не приходили. Наутро температура прошла, хотя горло всё ещё болело.
И папа кормил её таблетками и давал пить горячий чай с малиновым вареньем.
И обещал купить велосипед. Но, кажется, так и не купил.
Или купил?
Этого Лидия Альбертовна теперь уже вспомнить не могла.
Кажется, всё-таки не купил, иначе бы она вспомнила.
А так только обида осталась. Чай на донышке.
Только стеклянная куколка без запаха. Теперь пылится на антресолях, ненужная.
Вот и у Данилы она подарок тогда, в темноте, не в взяла.
Куда же он дел-то его? – вдруг заинтересовалась Лидия Альбертовна, запереживала.
Ну, ничего, он парнишка шустрый, найдёт другую дурёху, всучит идола грязных игр. К ней теперь это не относится.
Ох, как относится, хотя бы себе не лги!
Она бы долго ещё так и простояла, качаясь вслед водорослям воспоминаний (официальная часть церемонии уже закончилась, люди разбились на кучки, где-то рядом Джон, буквально не отлипавший от лица собеседницы, продолжал размахивать широченными ручищами), если бы за локоток её не схватила Марина.
Лидия Альбертовна качнулась, взглядом точно прося помощи у Джона, но тот был глух и нем, только выразительная спина его, складки пиджака…
КОМЕДИЯ ПОЛОЖЕНИЙ
…Складки пиджака.
– Что такое? Не замечает? – то ли глумливо, то ли участливо спросила переводчица.
Лидия Альбертовна молчала.
– Вы знаете, Дан, как, разве вы не знаете, что его зовут Дан? Ну вы меня удивляете, Лидия Альбертовна, я ж вас знакомила вчера. Или вы так на него запали, что и не запомнили ничего?
– Дан? По-русски, значит, Денис?
– Скорее, Данил. Вчера, когда мы отправили вас в отель, Дан пошёл провожать меня ну и остался ночевать: дело было позднее, короче, все дела…
– Данил?
– Или Даниил, какая разница. И выяснилось удивительное qui pro quo, он принял тебя за другую, – неожиданно Марина перешла на "ты".
– То есть как это?
– Ну, решил, что ты – полубезумная миллионерша, участвующая в мировом турне Ван Гога картинами из своего собрания. Я так смеялась…
– Что же тут смешного?
– Дан – жиголо, он гоняется за богатыми тётками, а потом живёт на их содержании. Вчера он хотел к тебе прицепиться, поживиться за твой счёт.
– Как это? – Лидия Альбертовна не могла понять, о чём толкует переводчица.
– А вот так. Элитная тусовка. Только богачи и коллекционеры, никого постороннего, все знакомые. И вдруг появляется она, скромная, немного застенчивая мадама с миллионами на кредитной карточке.
– Но у меня нет кредитной карточки.
– Но он-то этого не знал! Хорошая компания, хороший отель, хорошие манеры, изысканный ум – в моём-то переводе вы даже и представить себе не можете, как были хороши, – снова перешла она на "вы".
– И что?
– Пришлось просветить кавалера.
– …
– Мы так смеялись… До самого утра. Со мной он был откровенен, так как он тут, типа, на работе, и я тут – тоже, типа, чужая. А сегодня, смотри-ка, снова вышел на охоту. Как думаешь, обломится ему эта престарелая сучка со вставными зубами?
– Марина, зачем вы так?
– Это ещё что. Слышала бы ты, что он говорил. А что он заставлял меня делать… Лучше и не вспоминать. – Марина фыркнула. – Но ты на него не обижайся, он плохо о тебе не говорил.
– Правда? – Лидии Альбертовне даже стало немного легче.
– Ну, в общем, да. – Марина наслаждалась всевластием. – Мы потом называли тебя незнакомка.
– Красиво…
– Да не очень. Это есть такой способ мастурбации. Называется