В сладостном бреду

Айрис Джоансен

В сладостном бреду

ПРОЛОГ

3 декабря, 1188 г . Ворота Константинополя

— Я их достала!

Tea резко обернулась на победный возглас и увидела Селин, мчавшуюся к ней через городские ворота. Рыжие волосы девочки выбились из косы и ярким пламенем плескались по ее худеньким плечам в такт быстрому движению. Должно быть, она неслась во весь опор от дома Николаса.

— Я же говорила тебе, что они меня не заметят. — Подбежав к Tea, Селин протянула ей большую соломенную корзину и взглянула на тянувшуюся вереницу верблюдов и повозок, медленно спускавшихся по дороге. — Я не могла убежать раньше, мне показалось, что Майя следит за мной.

— Тебе не следовало так рисковать. — Tea поставила корзину на землю и, опустившись на колени, обняла Селин. — Я бы нашла способ все устроить, и без опасности для тебя.

— Но ведь теперь тебе будет легче. — Селин обвила своими ручонками шею Tea. — Ты ради меня на такое решилась. Я тоже должна для нас что-то сделать.

У Теа сдавило горло от нежности и любви к такой родной и хрупкой девчушке.

— Возвращайся через сад. Стражник совершает обход не каждый час.

Селин кивнула и отступила на шаг. Ее зеленые глаза влажно блестели, но она никогда не плакала, как другие дети. Впрочем, Селин с рождения не позволяли быть ребенком.

— Не беспокойся обо мне, — постаралась улыбнуться девочка. — Ты ведь знаешь, я в безопасности.

Tea согласно кивнула. Если бы она сомневалась в этом, то ни за что не отважилась бы на этот безумный побег. Селин стоила дорого, но ей исполнилось только десять; пройдут годы, прежде чем она столкнется с той же опасностью, что и Tea.

— Но ты должна поберечь себя, хорошо есть, много гулять, прыгать и бегать в саду, как я учила тебя.

Селин порывисто сжала руку Tea и чуть хрипло произнесла:

— Я хочу, чтобы ты знала… это ничего, если тебе не удастся вернуться за мной. Я знаю, ты попытаешься, но если ты не сможешь… я пойму.

— Ну а вот я не пойму. — Tea старалась сдержать предательское волнение в голосе. — Мы будем вместе, я обещаю, как только это будет возможно. Меня ничто не остановит. — Она улыбнулась дрожащими губами. — Так же как и тебя, когда ты несла для меня эту корзину.

Селин еще какое-то время пристально смотрела на нее, затем повернулась и побежала к городским воротам.

Tea почувствовала непреодолимое желание догнать ее, обнять, защитить от опасности. Селин, конечно, может и сама позаботиться о себе, но с детьми столько всего случается. Что, если она заболеет?

Правда, у нее самой гораздо большая вероятность заболеть в пути. Запасы провизии у Tea весьма скудны, а путешествие в Дамаск — очень опасно. На караваны часто налетали сарацины на своих скакунах, с длинными копьями наперевес, или рыцари-крестоносцы. Они не прочь были послужить вере, но все же святость цели — освобождение Гроба Господня — не могла заставить их забыть о благах земных. Они стремились разбогатеть любыми путями. И все же, когда она доберется до Дамаска, в городе может стать еще опаснее. После многих лет кровавых битв Иерусалиму вновь угрожали крестоносцы. Однако султан Саладин, правитель Египта, Сирии и части Палестины, поклялся изгнать со Священной земли всех назареян. То что Дамаск был опустошен войной, давало возможность Tea легко затеряться в нем, но для Селин безопаснее оставаться здесь, в Константинополе, пока она не сможет найти для нее убежище.

У городских ворот Селин остановилась, обернувшись, помахала ей рукой, и скрылась.

Tea подняла руку в знак прощального приветствия.

— Я вернусь, — прошептала она. — Обещаю тебе. Я вернусь за тобой, родная.

Да, только одному Богу известно, сколько времени пройдет, пока Tea вновь увидит ее.

Но она не может рассчитывать на Бога, сидя в ожидании его милостей. Она должна работать и ни за что не сдаваться обстоятельствам. Она обязательно найдет выход для себя и для Селин.

Tea продела руки в лямки корзины и закинула ее на спину. Она еще постояла в нерешительности, глядя вслед медленно бредущему в неизвестность каравану, теперь похожему на странную живую ленту, хрипящую и скрипящую, рявкающую и патлатую, и только нежный звон колокольчиков на шеях вьючных верблюдов не предвещал ничего угрожающего.

И еще эта забивающая горло пыль. Она привыкла к окружавшей ее абсолютной чистоте, и сейчас не могла откашляться от пыли.

Ну что ж, пути назад нет. Придется ко всему привыкать, сказала она себе, и преодолевать любые испытания.

Tea поправила на плечах лямки от корзины и поспешила вниз по раскаленной пыльной дороге вслед за уходящим караваном.

1

21 апреля 1189 г.

Сирийская пустыня

Залитые лунным светом бескрайние пески создавали причудливый ландшафт, смутно мерцая перед ее глазами. Голая, иссушенная солнцем пустыня, обреченная на вечное бесплодие, сейчас выглядела особенно устрашающей.

На ее горизонте высились бесконечно далекие горы.

Tea почувствовала слабость во всем теле, она опустилась на колени, попыталась подняться…

Она должна идти…

Ей нельзя потерять эту ночь. Тьма не так опасна, как палящий день.

Внезапно ее охватила паника. Милосердный Боже, горло совсем пересохло, шершавый язык царапал небо, она не могла глотнуть.

Она вот-вот задохнется.

Tea старалась умерить бешеный ритм сердца. Страх — такой же безжалостный враг, как и сжигающая пустыня. Она не позволит панике взять над ней верх и заставить ее выпить последние несколько глотков из фляги.

Завтра она дойдет до оазиса.

Или, быть может, до Дамаска.

Она уже так давно в пути, что, вполне возможно, скоро доберется до города.

Не для того спасалась она от этих дикарей, чтобы умереть от жажды в пустыне.

Tea постаралась успокоиться. Ну вот, она уже может подняться. До полного истощения еще далеко. Tea немного постояла и зашагала по утрамбованному ветрами песку.

Думай о прохладных, шелковистых, сверкающих нитях золотой парчи. Думай о прекрасном. Пустыня — еще не весь мир.

Нет, весь мир — это пустыня. В ее глазах и памяти только иссушающие душу пески днем и они же — зловещие, подвижные, колеблющиеся тенями ночью. Но сегодня тени еще более живые, почти осязаемые и двигаются с какой-то определенной целью…

Они подползают к ней, тяжело скачут…

Это не тени… Всадники… Дюжина всадников. Доспехи мерцают в лунном свете.

Снова дикари!

Надо спрятаться…

Но куда? Кругом безмолвные пески, вокруг ни кустика.

Бежать…

Но сил не осталось. Неправда, она не сдастся, надо только собраться…

И она побежала. Фляга с водой и корзина за спиной тянули ее назад.

Она не могла их бросить. Вода означала жизнь, а корзина — свободу.

Топот копыт все ближе. Крик…

Резкая боль в боку. Неважно. Нельзя останавливаться.

Ее дыхание перешло в резкие, болезненные всхлипы.

Вот уже лошади обгоняют ее, окружают…

— Стой!

Сарацины. Такие же дикари, как и те…

Она в отчаянии рванулась вперед, пытаясь проскользнуть сквозь кольцо лошадей, и — ударилась о железную стену.

Нет, это кольчуга, защищающая широкую грудь. Огромные руки в латных рукавицах схватили ее за плечи.

Она боролась отчаянно, колотя кулаками по металлу.

Глупая, надо бить по телу, не по железу. И она изо всех сил ударила по щеке. Он вздрогнул и, пробормотав ругательство, еще крепче сжал ее плечи.

Tea закричала от пронзившей ее боли.

— Успокойся. — Его светлые глаза холодно сверкнули сквозь прорезь шлема. — Я не причиню тебе вреда, если ты перестанешь вырываться.

Ложь.

У нее перед глазами заплясали картины насилия и убийств…

Она вновь ударила его по щеке. И еще раз.

От его железной хватки плечи у нее онемели.

Тело изогнулось от боли. Она медленно занесла кулак…

— Спаси Христос! — Он отпустил ее плечо и, размахнувшись, влепил ей увесистую пощечину.