Страница 9 из 31
Намытые, счастливые, мы возвращались по широкому причалу к лодьям, а мимо проносились «мерседесы» и «кадиллаки», обдавая нас пылью. Это к «ланчу» возвращались на свои роскошные катера и яхты их турецкие, а также английские, французские и даже австралийские владельцы. А суда у них были действительно на загляденье. Дерево, пластик, хромированная сталь – все блестело и светилось на палубных надстройках, обильно поливаемое из шлангов пресной (а не морской, чтоб соль не разъедала дорогую обшивку) водой. Резные носы расписных лодий, поднимаясь над причалом, еще держали фасон перед «иностранцами», так как им соперников не было. А изящная «Украина», на которую все заглядывались у набережной в Керчи, выглядела, прямо скажем, бледновато. Особенно когда рядом встал огромный катер с вращающимися радарами на рубке, мягко ошвартовавшийся благодаря мощному, бесшумно работающему двигателю. На корме этого буквально приводнившегося НЛО красовалась золотая надпись: «Тутанхамон».
Наши яхтсмены хорохорились и, криво улыбаясь, цедили сквозь зубы, что, мол, неизвестно, как еще этот утюг в настоящую волну держится, но в душе они явно восхищались великолепием катера, чья рубка была набита электронной аппаратурой.
Однако прохлаждаться было некогда, надо было двигать в город: глянуть хотя бы на Айя-Софию (вход в собор стоит дорого) и побывать, конечно, на стамбульском базаре. До станции электрички нужно было вначале пройти короткой широкой улочкой, которая из-за соседства Атакей-марины, где был и отель для состоятельных иностранных яхтсменов, превратилась в торговый центр, отражающий, как в капле воды, большую товарную витрину Стамбула.
Уже при выходе из яхт-клуба вас поджидают бойкие худенькие мальчишки, предлагающие жвачку и сигареты, а на противоположном перекрестке оглушают какофонические звуки, издаваемые колокольцами-боталами (похожие привешивают к шеям коров); колокольца прикреплены к тенту палатки, и по ним лихо бьет, как тамбурмажор, продавец мороженого. Он взбивает его большой деревянной ложкой в чане, обложенном льдом, и время от времени поднимает в воздух, как жонглер, мешалку с огромным, сияющим на солнце куском мороженого. Рядом вращается гриль с насаженными на вертела курами, истекающими соком, а через улицу другой торговец подзывает к диковинных размеров куску мяса, который обжаривается над жаровней. Торговец срезает с него тонкие ломти и начиняет ими круглые булочки, накладывая в этот турецкий гамбургер разрезанные овощи и обязательный горький перчик.
Вам кажется все это аппетитным и вкусным? Возможно, но я ничего подобного в Стамбуле не пробовал, так что не могу судить. Зато уверенно могу обещать, что если у вас есть послушный джинн (тот самый, из кувшина старика Хоттабыча), то вы можете заказать все, что угодно вашей душе, и это все можно было увидеть за витринными стеклами первого этажа торговой улочки.
На раскаленных тротуарах было тесно от продавцов оранжадами, манили прохладные пивные бары, но можно было удовлетвориться и свежим бочковым, ну а в крайнем случае за лиру-другую выпить стаканчик родниковой воды (возможно, правда, и водопроводной) из блестящего жестяного сосуда с отпотевшими боками, который таскал на плече хромоногий турок. И рядом с этим изобилием для туристов – темные узкие улочки с маленькими двориками, где играют в те же самые, что и всюду, классики ребятишки, сидят и мирно беседуют на приступочках у стен домов старички и гуляют скромные пары в поношенной одежде. Здесь тоже – магазины, но они без особых затей, с небольшим выбором товара, который нужен на каждый день: в булочной – длинные хрустящие батоны; в овощной лавке – капуста да помидоры; а в мясном магазине нет десятков сортов мяса и колбас, зато все дешевле. В общем, все есть, но рангом пониже, так сказать, для простых людей…
Из незакрытых дверей электрички, ползущей параллельно Босфору, видны сменяющиеся городские пейзажи и кварталы трущобного Стамбула, куда туристов не водят. Мой мариупольский коллега Андрюша Данилов преодолел за несколько часов весь путь от нашей стоянки до стамбульского базара пешком (на билет не хватило лир). На него в этих турецких фавелах смотрели так, как будто впервые в жизни видели бледнолицего. Здесь идти надо с опаской, чтоб не оступиться в колдобину, чтобы не задеть доску или бревно, подпирающее ветхую стену жилища, прислоненного к древней стене, опоясывающей некогда грозную Византию; тут нужно идти сквозь заборы с оторванными калитками, не обращая внимания на стаи поджарых от голода собак и чумазую детвору. К домикам приткнулись мастерские, откуда слышен деловитый перезвон инструментов: рабочие в промасленных рубашках чинят развалюхи автомашины, латают автомобильные камеры, паяют и сваривают какие-то необходимые в хозяйстве железяки.
Но вот электричка останавливается, и поток пассажиров, в том числе и наши «челночники», устремляется, конечно же, как вы верно уже догадались, к самому большому базару мира – Капалы-Чарши. Это центр и порождение восточной торговли, уникальное явление, вроде чрева Парижа или «блошиного рынка», лавочек касбы (древних кварталов алжирской столицы) или неаполитанских многокилометровых толкучек. Организм базара сложен, многослоен и многоэтажен.
На подходе к нему нас встречают бродячие торговцы и разнокалиберные лавочки, киоски и прилавки под тентами. Но вот, несколько робея с непривычки, вы вступаете под мозаичные своды бывшей старой огромной мечети. Все пространство рассечено сотнями торговых рядов-улочек, которые так переплетены, закручены в спирали, пересекают и продолжают одна другую, что выбраться из этого гигантского торгового улья ох как нелегко. Отстав от своей компании, которая лихо распродавала за бесценок запасенный товарец, я отдался на волю многоцветного круговорота, где кипели, сшибались неистовые торговые страсти, где хлопали по плечам и били по рукам в надежде выторговать лишнюю лиру. Покупателя, бережно придерживая за талию, как самого дорогого гостя, подводят к любому отделу-лавочке и предлагают – конечно, на чистейшем русском – любую партию, естественно, «фирменной» продукции. И перед глазами разворачивается джинсовый, шерстяной, кожаный калейдоскоп брюк, курток, свитеров, сумок, сверкают золотые и серебряные изделия, переливаются ярко раскрашенные посудные сервизы. Для русского «коллеги» или «дорогой Маши» (так нас кличут турки на базаре) переворошат все товары, перевернут всю лавку, но обязательно всучат что-либо, а на прощанье угостят чашечкой кофе или чая, тут же за прилавком. Обалдевший «коллега», знает, то ли радоваться дефицитному в наших «комках» товару, то ли надо проверить его сомнительное «фирменное» качество. Но, подозрительно пощупав тонковатые джинсы или грубоватую, плохо выделанную кожу на куртках, махнет рукой, не вступая в перепалку: на российском рынке и не такое барахло можно сплавить.
Это действо разворачивается в закоулках базара, где от товаров, отраженных в сотнях зеркал, рябит в глазах, и вокруг звучит не только турецкая, но и русская, польская, украинская, болгарская, румынская и сербская речь. А если захочется обстоятельнее осмотреться, то можно пройтись по улочкам, примыкающим к базару. Здесь нищенки с детьми просят милостыню, скрипят тормозами автофургончики, в них, буквально лоб в лоб, упираются ишаки, тянущие поклажу. Тут можно обнаружить и источники, питающие базар: сзади лавок приютились мастерские и небольшие фабрички по изготовлению разных изделий: от трикотажных кофточек, на которые потом пришлепнут иностранную «знаменитую» лейблу, до медных кастрюль и неясного назначения куполов с полумесяцами. И всюду взрослым помогают мальчишки: разносят воду и торгуют в розницу всякой мелочью, чистят обувь и подносят товар, зазывают в лавочки и бегают за стаканчиками чая для покупателей.
Поднимаясь в гору по одной из таких улочек, я столкнулся с нашими моряками.
– Вот, собираем Вовчика в дорогу… – сказал старпом Слава.
– В какую дорогу? – ахнул я.
– Домой будем отправлять, – коротко и горько отрубил Слава.