Страница 5 из 36
Социал-демократические и либерально-демократические писатели пишут много правильного о хозяйственном кризисе в Италии и Германии, о люмпенизации мелкой буржуазии, о деклассировании масс безработных в городах и вырванных из привычной колеи крестьян. Все это служит им доказательством, что "иначе быть не могло", что фашизм являлся натуральным развитием этих объективных процессов. Эти же источники пишут много лживого о недостаточной, якобы, демократической культуре итальянцев или немцев, об их склонности к силовому решению проблем, и т. д. По их недалекому анализу, не будь хозяйственного кризиса, не выросло бы и фашистское движение. Это механическое и грубо объективистское мнение оставляет в тени тот немаловажный факт, что они сами являлись значительным фактором событий, часто были в правительстве или голосовали за него, и совершенно замалчивает их собственную ответственность за бездействие пролетариата. Социал-демократы ведут политику "тише воды, ниже травы" и призывают рабочих "не пугать" средний класс своими "чрезмерными требованиями". Такая примирительная, вегетарианская политика вызывает презрение радикализированных народных масс, разнуздывает наглость фашистских молодчиков, сдает позиции без боя.
Основное преступление социал-демократии в отношении фашистской угрозы заключалось, и сегодня заключается в том, что она усыпляет пролетарские массы под ее руководством, ведет их к апатии и бездействию. Социал-демократы и тогда и сегодня заявляют, что основная защита против фашизма заключается в буржуазной законности, в силе демократических конституций и законов, в действиях буржуазной полиции и судов против фашистских агитаторов. Совсем недавно мы наблюдали, как европейские социал-демократы пробовали бороться с возрождением фашизма в Австрии. Их меры экономического воздействия и ограниченного бойкота в отношении фашистско-коалиционного правительства Австрии имели прямо противоположный эффект. Гайдер и его партия завоевали в результате этого бойкота добавочный авторитет; другие правые радикалы, например в Бельгии и в Дании, тоже выросли в популярности из-за того, что народные массы не доверяют правящим элитам новой Европы и рассматривают эти крайне правые партии как борцов против статуса-кво.
Апологеты сталинизма в тридцатые годы вообще не понимали своеобразия фашистского движения. Для вождей Коминтерна фашизм являлся лишь наиболее аггрессивным и военизированным отрядом капитализма. Не только Муссолини, но и бонапартистское правительство Пилсудского в Польше, Брюнинга и Папена в Германии и Франко в Германии, все они в пропаганде Коминтерна вырисовывались как фашистские режимы.
Отношение сталинизма к социал-демократии определялось внутренними потребностями правящей клики в Советском Союзе. В середине двадцатых годов, несмотря на критику со стороны большевиков-ленинцев, Сталин склонялся к союзу с определенными социал-демократическими течениями, например Англо-Русский профсоюзный комитет; и с оппортунистами-народниками, например, Чан-Кай-Ши в Китае. Но, когда эта право-оппортунистическая политика привела к хозяйственному кризису внутри России (рост кулака и кризис хлебозаготовок в 1927-28 гг.) и Сталин, чтобы спасти режим, был вынужден сделать крутой крен налево в сторону индустриализации и коллективизации, он механически проделал такой-же поворот и на международной арене. Послушный Коминтерн объявил, что наступил "Третий период" крушения капитализма, заявил, что революции созрели и призвал к непосредственной борьбе за власть и к борьбе "класса против класса". Было запрещено всякое сотрудничество с социал-демократическими организациями, Коминтерн принялся насаждать отдельные от социалистов массовые организации: профсоюзы, студенческие союзы, союзы безработных, и такими мерами усилил раскол в рабочем движении.
За истекшие десятилетия со времени победы фашизма и Второй Мировой войны социал-демократия не изменила свою стратегию "борьбы с фашизмом", наоборот, она еще теснее интегрировалась в буржуазное государство и дальше ушла от идей классовой борьбы пролетариата, или даже классового давления пролетариата на буржуазию. Сталинизм, с другой стороны, уже давно отбросил теории "третьего периода" и классовой борьбы за власть. Сегодня сталинистские партии в своей политике, стратегии, мировоззрении мало отличаются от социал-демократических, сталинисты лишь более цинично врут о собственной истории. И те и другие расхваливают буржуазную демократию, питают надежды на те или другие реформы, призывают государство с его полицейскими, судами и парламентом прийти рабочим на помощь и усмирить фашистов. Что опаснее всего, это преклонение этих самозванных вождей пролетариата перед фетишем государства, перед национальными суверенитетами, национальными возможностями развития. Это преклонение перед патриотизмом и национализмом открывает дорогу национал-социализму. Национал-патриотические излияния лже-коммунистов и лже-социалистов полностью противоречат реальной интернационализации производства и рынка труда, повседневной жизни и культуры человечества. Поэтому их национально-реформистские программы лишены какой-либо убедительности, внутренне противоречивы и лживы. Все это вместе ведет к занижению сознательности рабочего класса и широких народных масс.
Перед вами работа, которая подходит к вопросам, связанным с фашизмом, с совершенно другой точки зрения, чем сталинисты и социал-демократы. Троцкий продолжал традицию наступательного рабочего движения, которое достигло своей кульминации в Октябрьской революции. В фашизме он видел структурный кризис капиталистической системы и буржуазно-парламентских методов правления в мировом масштабе, но также и кризис пролетарского руководства, призванного и обязанного вести рабочий класс к захвату власти, но по ряду причин неспособного выполнить эту историческую задачу.
Предоставим слово Льву Троцкому.
Предисловие автора
Русский капитализм оказался самым слабым звеном империалистской цепи вследствие своей крайней отсталости. Германский капитализм обнаруживает себя в нынешнем кризисе, как самое слабое звено, по противоположной причине: это самый передовой капитализм в условиях европейской безвыходности. Чем большая динамическая сила заложена в производительные силы Германии, тем более они должны задыхаться в государственной системе Европы, похожей на «систему» клеток захудалого провинциального зверинца. Каждый поворот конъюнктуры ставит германский капитализм перед теми задачами, которые он пытался разрешить посредством войны. Через правительство Гогенцоллерна немецкая буржуазия собиралась "организовать Европу". Через правительство Брюнинга-Курциуса она сделала попыткуи таможенной унии с Австрией. Какое страшное снижение задач, возможностей и перспектив! Но и от унии пришлось отказаться. Вся европейская система стоит на курьих ножках. Великая спасительная гегемония Франции может опрокинуться, если несколько миллионов австрийцев присоединятся к Германии.
Европе, и прежде всего Германии, нет движения вперед на капиталистическом пути. Временное преодоление нынешнего кризиса автоматической игрой сил самого капитализма — на костях рабочих — означало бы возрождение на самом близком этапе всех противоречий, только в еще более сгущенном виде.
Удельный вес Европы в мировом хозяйстве может только снижаться. Со лба Европы и так уже не сходят американские ярлыки: план Дауэса, план Юнга, мораторий Хувера. Европа прочно посажена на американский паек.
Загнивание капитализма означает социальное и культурное загнивание. Для планомерной дифференциации наций, для роста пролетариата, за счет сужения промежуточных классов, дорога закрыта. Дальнейшая затяжка социального кризиса может означать лишь пауперизацию мелкой буржуазии и люмпенское перерождение все больших слоев пролетариата. Острее всего эта опасность держит за горло передовую Германию.
Самой гнилой частью загнивающей капиталистической Европы является социал-демократическая бюрократия. Она начинала свой исторический путь под знаменем Маркса и Энгельса. Своей целью она ставила низвержение господства буржуазии. Могущественный подъем капитализма захватил ее и поволок за собою. Она отказалась сперва на деле, потом и на словах, от революции во имя реформы. Каутский, правда, долго еще защищал фразеологию революции, приспособляя ее к потребностям реформизма. Бернштейн, наоборот, требовал отказа от революции: капитализм входит в эпоху мирного процветания, без кризисов и войн. Образцовое пророчество! Могло казаться, что между Каутским и Бернштейном непримиримое противоречие. На самом деле они симметрично дополняли друг друга, как левый и правый сапог реформизма.