Смертельная игра

– Ты говоришь, как настоящий трудоголик.

Ева поморщилась.

– На этом острове трудно стать трудоголиком. Ты же сам знаешь, что все это время у меня почти не было работы.

– Если проблема только в этом, мы могли бы вернуться на континент и поселиться у меня в Монтерее.

– Давай поговорим об этом потом, – снова предложила она.

– Хорошо. – Логан крепко поцеловал ее. – Мне просто хотелось рассказать, что я могу тебе предложить, до того, как Куинн начнет тебя обрабатывать… Чтобы у тебя было из чего выбирать. Если мое предложение тебе чем-то не нравится, я постараюсь придумать что-нибудь еще.

Ева обняла его.

– Хорошо. Увидимся за обедом.

Он покачал головой.

– Подумай как следует, Ева. Не спеши.

Ева кивнула и поспешно вышла из кабинета. Разумеется, она подумает, и подумает очень хорошо. Как же иначе? Логан был ей очень дорог. Она… она почти любила его.

«Но что такое любовь?» – спросила себя Ева. Что она вообще знает о любви между мужчиной и женщиной? Когда-то ей казалось, что она любит отца Бонни, но тогда ей было всего пятнадцать. Впоследствии Ева поняла, что ее чувство имело совсем иную природу. Это была не любовь, а просто примитивное животное желание, на него накладывался страх перед грубым и жестоким миром, от которого ее некому было защитить.

Были у нее и другие встречи с мужчинами, но все они были мимолетными, ничего не значащими и быстро забывались, заслоненные работой. И только встреча с Логаном была чем-то совсем иным. В жизни Евы он сразу занял важное место, к тому же Логан был не из тех людей, которых можно легко забыть. Он умел разбудить в ней страсть, он окружал ее нежностью и заботой, и Еве не хотелось его терять.

Может быть, это и есть любовь?

Разбираться в этом Ева не имела никакого желания. Ни сейчас, ни после разговора с Джо. Сейчас ей необходимо было как-то отвлечься, и она поспешила в мастерскую, чтобы до обеда поработать над возрастной прогрессией Либби Крэндалл, похищенной родным отцом в возрасте восьми лет.

Пройдя по коридору первого этажа, Ева приблизилась к высоким французским окнам, выходящим на террасу позади дома. Ее мастерская находилась чуть дальше – в нескольких десятках метров, и к ней надо было идти через сад – аккуратный и солнечный, как и все на этом острове. Так хотел Логан. Он вырвал ее из мрака и ужаса и окружил солнечным светом, белым песком, безоблачным небом и океаном. Он сделал это, чтобы ее боль поскорее утихла. Может быть, он прав? Пусть успокоится память, пусть затянутся кровоточащие раны, и пусть кто-то другой помогает детям, которые затерялись где-то в другом, мрачном и враждебном мире.

Нет, это невозможно, поняла Ева. Она не сможет забыть Бонни. Никогда. Ни Бонни, ни других детей, которые отныне навсегда вплетены в ткань ее жизни и ее снов. Эти мертвые дети стали важной частью ее существа. Быть может, лучшей частью.

И Логан не мог этого не понимать. Во всяком случае, Еве не верилось, что он до сих пор не понял и не смирился.

Она должна вернуться во тьму. Это ее путь, и она должна его пройти.

Темнота.

Дон всегда любил ночь, и вовсе не потому, что в темноте чувствовал себя в большей безопасности, а потому, что в ночном мраке была своя недосказанность, своя тайна и вечный восторг неизвестности. Ночью все казалось иным, не таким, как днем. В темноте Дон видел предметы даже яснее, чем при свете. Кажется, Сент-Экзюпери писал: "Когда закончен деструктивный анализ дня, все действительно важное снова обретает целостность и становится разумным и правильным. Когда человек снова собирает из кусочков свое раздробленное "я", он снова начинает расти спокойно и прямо, как растут только деревья".

Дон никогда не считал свое "я" раздробленным, фрагментарным, и все же темнота действовала на него благотворно. Ночью он чувствовал себя спокойным и сильным. Правда, подумал он, спокойствие скоро пройдет, но сила будет звенеть и петь в нем, словно могучий, тысячеголосый хор.

Хор… Дон улыбнулся тому, как одна мысль цеплялась за другую. Все к одному… и так и должно быть.

Он снова улыбнулся и выпрямился на водительском сиденье машины. Она выходила из дома. Он выбирал ее очень тщательно, надеясь, что она подарит ему больше удовольствия, чем предыдущая жертва. Дебби Джордан, крупная тридцатилетняя блондинка, мать двоих детей. Она работала казначеем в ассоциации учителей и родителей ближайшей школы, обладала приятным, мягким сопрано и пела по воскресеньям в хоре методистской церкви на Хилл-стрит. Сейчас она как раз направлялась на спевку.

Но Дон знал, что Дебби туда не попадет.

2

За столом Джо и Логан держались сдержанно и внешне любезно, но Ева все равно чувствовала витавшее в комнате напряжение.

И ей это не нравилось, чертовски не нравилось. Больше всего на свете Ева любила открытость и честность во всем. Наблюдать за тем, как эти двое мужчин – холодные и грозные, точно ледяные горы, – медленно дрейфуют навстречу неминуемому столкновению, было ей не только неприятно, но и просто страшно.

Чтобы предотвратить катастрофу, десертом пришлось пожертвовать.

– Вставай, Джо, – сказала она, поднимаясь из-за стола. – Давай пройдемся немного.

– Меня, кажется, не приглашают? – проговорил Логан и прищурился. – Не очень-то это вежливо, Ева. Ведь мы даже не кончили обедать.

– Вообще-то я уже наелся. – Джо бросил на стол салфетку и поднялся. – И ты совершенно прав – мы пойдем вдвоем.

Логан кивнул.

– Ну да, конечно. К чему куда-то идти, чтобы выслушивать то, что я уже знаю. Ведь я знаю, что ты собираешься сказать Еве. Все, от первого до последнего слова. – Он откинулся на спинку кресла. – Давай, Джо, вперед! Делай то, зачем приехал. Я поговорю с Евой потом, когда вы вернетесь.

Джо шагнул к двери.

– По-моему, ты испугался до чертиков.

Ева выскочила вслед за ним в коридор и захлопнула за собой дверь.

– Неужели ты не мог промолчать? – прошипела она.

– Не мог. – Джо улыбнулся. – Я слишком долго сдерживался, и мне необходимо было выпустить пар, чтобы не лопнуть. Знаешь, – добавил он доверительным тоном, – это тот самый случай, когда вежливость становится причиной несварения желудка.

– Но ты же в его доме!

– От этого меня тоже мутит. – Он шагнул по направлению к французским окнам. – Пойдем, в самом деле, прошвырнемся по пляжу.

Ева кивнула. Она тоже была рада уйти из усадьбы. Напряжение в воздухе достигло предела, и ей буквально физически стало не хватать воздуха.

На веранде Ева скинула туфли и некоторое время смотрела, как Джо расшнуровывает ботинки, снимает носки и подворачивает брюки. Эта картина неожиданно напомнила ей, как много месяцев назад он катал их с Дианой на своем скоростном катере.

– Тот коттедж на озере… Он все еще твой? – спросила она.

– Да. – Джо кивнул. – Я сохранил его за собой, а Диане отдал дом в Бакхеде.

– Где же ты теперь живешь?

– Я снял небольшую квартиру в городе. – Он двинулся за Евой по ведущей к берегу дорожке. – Впрочем, я там почти не бываю.

– Понятно. – Ноги Евы погрузились в мягкий белый песок. Верхний его слой нагрелся на солнце, но в глубине песок был прохладным и влажным. Накатываясь на пляж, монотонно шумел прибой, и Ева почувствовала, как напряжение понемногу отпускает ее, к тому же остаться наедине с Джо ей было приятно. Они так хорошо знали друг друга, что его присутствие нисколько не стесняло Еву. С ним ей было почти так же спокойно, как и одной… Почти, но не совсем. Джо никогда не позволял ей забыть, кто он такой и что они друг для друга значат.

– Ты совсем не думаешь о себе, – сказала она. – Ты выглядишь… измотанным.

– У меня выдалась тяжелая неделя. – Джо нагнал ее и некоторое время молча шагал рядом. – Твоя мать рассказывала тебе о Талладеге?