Жизненная сила

Но если им в чем-то и повезло, так в том, что земля под ними наконец перестала вздрагивать. Они могли себе позволить ничего не делать, а только лежать и восстанавливаться, поедая остатки своих пайков. Позднее Салюки даже удалось найти пару подвесных палаток, пакеты с НЗ плюс уцелевшую бриллиантовую флягу с шампанским. Шампанское нагрелось, но не стало от этого менее восхитительным.

Сидя в палатках, шесть капитанов осушили флягу до дна.

И, воображая, что сейчас ночь, обсудили планы на завтра, выбирая и взвешивая все за и против, зная, что надежды остается немного.

Было принято коллективное решение - ждать и наблюдать.

- Мы даем Миоцен на наши поиски три дня, - прикинула Уошен и поймала себя на том, что пытается проверить время по своим имплантированным часам. Но все имплантаты, включая связь, были выжжены тем электрическим огнем, что упал на них с неба.

Как определить три дня в мире, где нет ночей?

Однако им пришлось ждать гораздо больше, даже по самым щедрым меркам. Не было видно ни Миоцен, ни прочих товарищей. Сила, что разрушила их кар, неизбежно оставила беспомощными и всех остальных. И, не видя иного выхода, Уошен, посмотрев на своих коллег, смущенно улыбнулась и предложила:

- Если мы хотим оказаться дома, нам, видимо, просто придется прогуляться.

Глава двенадцатая

Если вам приходится заниматься чем-то новым - и ничем другим - и делать это безостановочно, причем преодолевая боль, опасности и неизвестность, то память начинает играть с вами старые подленькие штучки.

Уошен не могла представить себе, что когда-то жила где-то еще.

Стоя на вершине какой-нибудь только что рожденной горы или пробираясь сквозь черную утробу джунглей, она не могла избавиться от ощущения, что вся ее прошлая жизнь была всего-навсего изысканным, невозможным сном, теперь уже совершенно забытым, и все мечты о возвращении к ней, по большей мере, смешны.

Их путь продолжал оставаться смертельно опасным. Преодоление любого расстояния сопровождалось тяжкой работой даже тогда, когда капитаны научились всяческим уловкам, помогавшим им двигаться в том направлении, которое казалось верным.

Медулла оссиум презирал их. Он хотел, чтобы они умерли, и неважно каким образом. И эта ненависть ощущалась всеми без исключения. Уошен начинала чувствовать ее,

едва только просыпалась, но все еще отказывалась признаться в этом, по крайней мере, перед остальными. Она только чертыхалась, что в счет не шло. «Чертовы горы, чертов ветер, чертово дерьмище этих зарослей!» У каждого находились свои излюбленные ругательства. «Тупое железо! Не железо, а дерьмо! Я ненавижу тебя, слышишь!? Ненавижу, как ты ненавидишь меня!» - слышалось то и дело вокруг.

Каждый день был тяжелым маршем, прерываемым лишь постоянными поисками пищи. То, что они однажды съели в виде церемониальной трапезы, стало теперь их ежедневным рационом; они ловили гигантских насекомых, обрывали им крылья и варили над дымящимися лужами. В жестком мясе было достаточно калорий и белков, чтобы все капитаны вернулись к своим прежним размерам и почти возвратили прежнее здоровье. Уошен постепенно научилась определять, чье мясо более или менее прилично на вкус. Давно потеряв древние охотничьи навыки, она теперь следила за охотой одних насекомых за другими и таким образом обнаруживала наилучшие способы их поимки - и спустя год или чуть больше она уже никогда не ложилась спать голодной. Да и никто, в общем-то, с голоду не умирал. Мечта и Обет собирали какие-то травы, научившись неизменно отрыгивать самые горькие, а из всех остальных готовить нечто вполне съедобное.

Где приспосабливается желудок, там постепенно обвыкается и душа.

Наступил второй год путешествия. Стоял чудесный день. Действительно - чудесный. Он начался с самого пробуждения. Завтрак был готов. Поев, они двинулись по направлению к горизонту, неся свое небогатое имущество на плечах в больших рюкзаках. Не имея никакой карты, они ориентировались на шаткие воспоминания о каком-нибудь необычном вулкане, странной формы ущелье или минеральном море. Медулла оссиум торжествовал, высушивая эти моря и взрывая горы. И это неизбежно вызывало путаницу, сомнения и задержки. Довольно часто приходилось обходить непредвиденные завалы, а при малейшем сомнении в правильности направления нужно было останавливаться и вновь производить рекогносцировку. Не видя ни солнца, ни звезд, всегда можно было совершенно сбиться с пути и заново отшагать уже пройденные сотни километров. Но в этот прекрасный день они сразу взяли нужное направление.

Дью обнаружил острую гряду, по которой вполне можно было идти в полевых ботинках, а с неба неожиданно потянул свежий ветерок, доставляя телу почти блаженную прохладу. Выкладываясь до последнего, шестеро капитанов быстро добрались до очередного ориентира - пустого черного провала, нависшего над ними как окончание дня.

Лагерь разбили в глубокой тени на краю чего-то, отдаленно напоминавшего долину. Дождевая вода, текшая сверху, проделала в породе узкое ложе, видимо, совсем недавно, не более чем пятьдесят лет назад. А дождевая вода всегда лучше, чем растаявший лед. Правда, в каждом глотке чувствовалось железо, а на этот раэ еще и привкус серы, но все же это не была забитая минералами и бактериями жидкость, обычно сочившаяся из-под земли. И к тому же эта вода оказалась настолько негорячей, что в ней можно было даже искупаться с некоторым роскошеством. Уошен отмылась, оделась и вытянулась под огромным зонтообразным деревом, не надевая истоптанные ботинки. Она смотрела на свои голые длинные ступни, которые ласкала спокойно плескавшаяся вода, и вдруг почувствовала в себе какие-то неожиданные желания и мысли. И они, несмотря на всю их нелепость, очень напоминали удовлетворение. Даже счастье, если здесь уместно употребить это давно вышедшее из моды слово.

Появился Дью. Он подошел откуда-то сбоку, его форма была расстегнута и наполовину снята и тянулась за ним, как крылья невиданного насекомого. В одной руке он держал свой обед - жука, черного, как железо, и в локоть толщиной. Увидев Уошен, он улыбнулся ей той улыбкой, которая говорила, что он давно знал о ее присутствии. Он улыбнулся, и его обед задрыгал всеми восемью ножками, словно на что-то сетуя. Но Дью не обратил внимания, подошел ближе, загадочно рассмеялся..

- Разделим?

Дью был хорош. Хороша была его мощная грудь, совершенно гладкая и скульптурно вылепленная благодаря тяжелой физической работе последнего года. Хороши были серые глаза, вспыхивавшие зеленью и загоревшиеся еще ярче, как только он вступил под сень зонтичного дерева.

- Давай. Спасибо.

Дью по-прежнему улыбался.

И вдруг на какую-то секунду Уошен почувствовала себя неуютно. Ей даже показалось, что она больна. Но найдя

причину, поняла, что это был лишь один из тех странных моментов, предугадать которые невозможно. Прожив тысячу сотен лет, она тем не менее никогда не могла представить себя сидящей в подобном месте в таких обстоятельствах - и при этом глядеть на мужчину по имени Дью. Ее рот стал влажным в предвкушении… Чего? Хорошо приготовленного жука или чего-то иного?

Удивившись себе, Уошен призналась вслух:

- Не могу припомнить, чтобы за последнее время я была так счастлива. - Дью быстро усмехнулся. - Какой прекрасный, действительно прекрасный день.

- О да,- тихо ответил он.

- Тогда положи своего друга на землю. Пока, - услышала она свой и одновременно совершенно чужой голос и потянула Дью на себя. - Но только, если ты сам хочешь. Не думай ни о чем. Я хочу видеть вас без этих одежд, мистер Жукоед.

Последним их ориентиром стал мост. Он стоял, залитый ярким светом, видимый с высокого горного кряжа, темный и иллюзорный на фоне серебристо-белой стены шара. Упирающийся в стратосферу, он тянулся от шаровидной капсулы на сотни километров. Иного пути для них не существовало. Это был их конечный пункт, к которому они шли больше трех лет, желая только одного - добраться до него любыми путями. И это давало силы идти, преодолевая опасности и усталость. Они видели мост и шагали к нему, перебираясь через кипящие потоки и рвы, продираясь через старые джунгли и хитросплетения новой поросли.