Страница 51 из 145
– Папа проявился, – тем временем сообщила Яна, сузившимися глазами разглядывая брата. – А то бы я тебе показала, какой у меня голосок!
– Вы еще подеритесь с применением подручных средств! – насмешливо сказал вошедший в столовую мужчина. – Только имейте в виду, что разбитую посуду вычту из карманных денег, будете неделю лапу сосать.
– Вот так всегда, – вздохнул Палек. – Зажимают молодежь, не дают выплеснуть избыток энергии. Ну ладно. Янка, дуэль! В "сто сорок четыре" на традиционной раскладке, я хожу первым.
– Заметано! – кивнула девица. – Если я выигрываю, сегодня вечером дежуришь по кухне вместо меня.
– А если я, то ты завтра весь день вместо меня.
– Нечестно! – оскорбилась девушка. – И вообще у меня завтра в театре репетиция, я туда сразу после занятий иду. Вечером в твое следующее дежурство, идет?
– Девчонки! – покровительственно заметил юноша. – Никогда достойно проигрывать не умеют. Ладно, согласен. Итак, сударыня, дуэль!
– Дуэль! – сверкнув глазами, согласилась Яна, вскакивая. – Пошли.
И они плечом к плечу вышли из столовой, едва не застряв в дверях, поскольку не желали уступать друг другу дорогу.
– Молодежь… – хмыкнул новоприбывший мужчина, усаживаясь за стол напротив репортера. – И так круглые сутки. Но, между прочим, от чужого друг друга грудью заслонить готовы. Ну что, господин Вай, ты все-таки наткнулся на это место…
Вай во все глаза разглядывал его. Типичный южанин, лет двадцати пяти-тридцати на первый взгляд. Невысокий, худощавое гибкое тело, ежик жестких темных волос, высокие скулы, бездонно-черные глаза. И едва заметные морщинки возле глаз, выдающие внимательному наблюдателю истинный возраст: не менее сорока, а то и побольше.
Да, он определенно тот же человек, которого он заприметил тогда в Институте. И голос – тот же голос, что тогда по пелефону.
– Да, господин, – согласился репортер. – Я все-таки на него наткнулся. И, похоже, для тебя это не удивительно.
– Разумеется, нет. Тодзи под перманентным наблюдением, о котором он не подозревает. Вся информация, которую он сливает на сторону, проходит и через меня. Да и тебя, господин репортер, по старой памяти из поля зрения я тоже не выпускаю.
– Давай начнем по порядку, господин, – вежливо сказал Вай. – Правильно ли я понимаю, что ты – Дзинтон Мураций, приемный отец девиантов Яны Параки и Карины Сереновой?
– Правильно, – кивнул тот. – И еще много кто еще. Я – тот, кто спланировал и провел операцию по ликвидации Института. Тот, кто из всех жуликов, мошенников, обманщиков и крикунов среди репортеров желтой прессы выбрал именно тебя для освещения штурма. Тот, благодаря кому из рядового журналиста занюханного провинциального канала ты превратился в скандальную звезду национального масштаба.
– И ты можешь это доказать? – осторожно осведомился репортер.
– Ты мне и так веришь. Впрочем, можно и доказать…
Он поднял руку ладонью вверх, и в комнате зазвучал жесткий, не допускающий возражений голос:
"Вай Краамс? Бери резервную группу, две камеры и через полчаса будь возле ворот Института человека. И зарезервируй у руководства прямой эфир начиная с десяти сорока. Плевать, что стоит в программе в это время. Запомнил?"
– Достаточно?
– Вполне, – кивнул Вай. Он решил не думать. Вообще не думать, только запоминать и реагировать на вопросы. Время осмысливать придет потом. – Я верю тебе, господин.
– Хорошо. Зачем ты пришел?
– Я хотел взять интервью. У тебя, у госпожи Карины и госпожи Яны. Хотел сделать репортаж.
– Понятно. Чего еще ждать от журналиста… – пробормотал Дзинтон. – Ну как же – сразу двое из Двадцати! Я надеюсь, господин, ты уже понял, что тебе оно не светит?
– Господин Дзинтон, – Вай наклонился вперед. – Ты просто не представляешь, от чего отказываешься. Суммы, которые тебе и твоим подопечным выплатят за такой репортаж, огромны. А еще и слава…
– Вай, ты же не дурак, – утомленно остановил его Дзинтон. – Ты слышал мои слова: я организовал ликвидацию Института. Вышел грандиозный скандал – и ты хоть раз встречал упоминание моего имени? Как думаешь, свидетельствует это о моем стремлении к славе? Что же до денег, то забудь сразу и навсегда: при необходимости я могу купить твой телеканал с потрохами. Он и сейчас принадлежит мне более чем наполовину. Забудь про интервью и репортажи. У всех моих подопечных есть свои цели в жизни, и дешевая популярность, уверяю тебя, среди них не значится.
– Значит, я зря сюда пришел, господин Дзинтон, – вздохнул репортер. – Могу я уйти?
– Разумеется. Или ты думаешь, что я сверну тебе шею и прикопаю в парке? Так это не мой стиль – понадобилась бы мне твоя жизнь, умер бы ты в тот момент, когда решил лететь в Масарию. Сейчас ты волен уйти и вернуться к своей жизни. Но предупреждаю тебя: любая попытка хоть как-то упомянуть в репортажах меня или моих воспитанников и подопечных очень плохо для тебя кончится. За нарушение Закона о тайне личности ты показательно пойдешь под суд, получишь тюремный срок и не доживешь до его конца. Понял?
Вай молча кивнул. Он ничуть не сомневался, что это не пустая угроза. Для человека, в сорок третьем за пару недель буквально уничтожившего тогдашнюю политическую элиту государства, вряд ли является проблемой ликвидировать надоедливую муху в лице репортера, пусть и знаменитого.
– Тогда я пойду, господин, – он поднялся. – Приношу нижайшие извинения за вторжение.
– Погоди, – остановил его Дзинтон. – Сядь.
Журналист послушно сел.
– Как я уже сказал, шесть лет назад я выбрал тебя. Кандидатов имелось много, но ты оказался наиболее подходящим. Знаешь, почему? Потому что ты, как ни странно, действительно профессионал. И обладаешь совершенно удивительной профессиональной порядочностью, которую умудрился сохранить даже за несколько лет в столице. Недавно в Оканаке Цукка скормила тебе информацию о практикующихся в научной среде обманах. Это была проверка. Ты не воспользовался жареными сведениями, чтобы сляпать сенсационный репортаж, хотя большинство твоих коллег этим не побрезговали бы. Самое удивительное, что ты действительно уважаешь заявление "не для публикации". Ты можешь публично унизить и растоптать в пыль человека, если у него хватит глупости связаться с тобой, но никогда не используешь сведения, которые он тебе сообщил конфиденциально. Поэтому ты вполне меня устраиваешь.
Дзинтон хлопнул ладонью по столу.
– Я запрещаю тебе делать брать интервью и делать репортажи. Однако я не стану связывать тебе руки. Ты можешь собирать информацию о девиантах и хранить ее – не используя. Я даже не стану стирать твои сегодняшние записи. И обещаю, настанет время, когда ты сможешь воспользоваться собранным материалом на всю катушку. Тебе придется ждать годы, возможно, десятилетия. Но однажды твой звездный час настанет, надо лишь запастись терпением. Устраивает?
– А у меня есть выбор? – Вай снова поднялся.
– Выбор есть всегда, – хмыкнул Дзинтон. – Другое дело, что не всегда находятся приемлемые альтернативы. Кстати, в ближайшее время у меня могут найтись для тебя и другие сюжеты. Не такие сенсационные, но вполне достойные… если, конечно, ты не возражаешь против грязных политических игр.
– Жду с нетерпением, – вздохнул Вай и тут же вздрогнул от приглушенного победного вопля, раздавшегося где-то в недрах отеля.
– Я выиграла! – заявила Яна, врываясь в столовую. – Лика сегодня додежуривает вместо меня! Ты уже уходишь, господин?
– Да, госпожа, – кивнул ей Вай. – До свидания.
Он поклонился Дзинтону, Яне и вошедшему вслед за ней кислому Палеку и вышел. Уже покинув двор отеля, он остановился и оглянулся. Юноша с девушкой, осененные цветением беспечной юности, плечом к плечу стояли в дверях старого отеля и глядели ему вслед. И внезапно он остро осознал, что ему самому уже под сорок, а жены и детей у него нет и, скорее всего, никогда не появится. Слишком много и слишком долго он копается в чужом грязном белье, чтобы завести свое собственное. Он кивнул им на прощание и быстро зашагал по дорожке.