Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 138 из 160

Формулируя свои идеи о технике, Хайдеггер отчасти облекал в слова тайные – впрочем, тогда уже не совсем тайные – страхи своих современников. Он был не единственным, кто это делал. В эпоху «холодной войны», когда как бы сама собой напрашивалась мысль о том, что политика это и есть судьба, все чаще и громче раздавались голоса тех, кто критиковал такую чрезмерную сосредоточенность на политическом аспекте жизни, как самообман, и говорил, что в действительности нашей судьбой стала техника. Более того, мы уже не можем воздействовать на эту судьбу политическими средствами – прежде всего потому, что цепляемся за унаследованные от прошлого политические понятия, такие, как «плановая экономика» или «рынок». Конечно, в пятидесятые годы сказывалась «неспособность» немцев (на которую позже будет жаловаться Мичерлих[414]) к осмыслению своей общей ответственности за преступления национал-социализма, о тревожном и страшном прошлом старались забыть, однако вопреки «экономическому чуду» и азарту строительства нового благоустроенного общества люди все с большей тревогой думали о будушем нашего технизированного мира. Этой теме посвящались многочисленные заседания евангелических академий, она звучала в воскресных речах политиков, широко обсуждалась на страницах журналов. Ее непосредственным политическим выражением стало движение «Борьба против атомной смерти». Появился и целый ряд важных книг, так или иначе связанных с проблемой технизации. Первая после войны волна интереса к Кафке прокатилась под знаком метафизической критики техники и жестко управляемого мира. Гюнтер Андерс в 1951 году приобрел известность благодаря своему эссе «Кафка, за и против», где он изобразил Кафку как поэта, который пришел в ужас от «сверхвластия овеществленного мира» и превратил этот ужас в «священный» страх; как своего рода мистика технической эпохи. В 1953 году появилось немецкоязычное издание «Прекрасного нового мира» Олдоса Хаксли[415], бестселлера пятидесятых годов. Этот роман – кошмарное видение некоего мира, в котором людей создают в пробирках, заранее программируя их на ощущение счастья и на их будущую профессию; мира, судьба которого заключается в том, что он не может иметь никакой судьбы, и который складывается в тоталитарную систему – без всякого воздействия со стороны политики, только за счет технического развития. В том же году вышла книга Альфреда Вебера[416] «Третий или четвертый человек». Она вызвала большой интерес, так как в ней страшная картина будущей технической цивилизации людей-роботов описывалась языком научной социологии и философии культуры. Кроме того, книга давала читателю почувствовать, что он является современником эпохального перелома – третьего в истории человечества. Сначала были неандертальцы, потом их сменили первобытные (дикие) люди, объединявшиеся в орды и племена, и наконец появился человек высокоразвитой культуры (der Hochkultur[417]), который и стал создателем западной техники. Однако, как считает Альфред Вебер, нынешнему человечеству, уже достигшему ступени высокоос-нащенной технической цивилизации, опять грозит душевная и духовная деградация. Ибо происходящее сейчас с нами, по мнению Вебера, есть не что иное, как социогенез некоей мутации человеческого вида. В конце этого процесса останутся только два типа людей: «башковитые животные» (Gehirntiere), функционирующие подобно роботам, и новые дикари, которые будут бродить в искусственном мире как в джунглях, не умея сдерживать своих инстинктивных порывов, не понимая, что с ними происходит, и постоянно испытывая страх. От подобных прогнозов становилось жутко – и именно потому они отчасти воспринимались как развлекательная литература.

Опять-таки в 1953 году была опубликована книга Фридриха Георга Юнгера[418] «Завершенность техники» («Die Perfektion der Technik»). Юнгер разработал свою теорию еще в тридцатые годы, в ответ на большое эссе «Рабочий», написанное его братом в 1932 году. Эрнст Юнгер в этой работе утверждал, что технический мир до тех пор будет оставаться чуждой человеку и внешней по отношению к нему силой, пока мы не достигнем «завершенности техники»[419] посредством технизации внутреннего мира человека. Эрнст Юнгер мечтал о «новом человечестве», воплощение которого видел в «гештальте рабочего»[420]. Человеку нового типа, разумеется, соответствует ландшафт, характерные признаки которого – «ледяная геометрия света», «доведенный до белого каления металл»[421]. Такой человек отличается быстротой реакции, он хладнокровен, точен, мобилен, легко приспосабливается к техническим ритмам. Однако он остается господином машин, потому что обладает внутренней техничностью: то есть он обращается с самим собой как с техническим средством; он может, подобно «свободному человеку», который однажды пригрезился Ницше, использовать свои «добродетели» как «орудия», «выдвигать и снова прятать их» – по своему желанию и в соответствии со своими целями[422]. Такие люди, полагал Эрнст Юнгер, не будут воспринимать как катастрофу наступление ситуации, когда исчезнут «последние остатки комфорта» и в их жизненном пространстве появятся «участки, которые пересекаешь как окрестности вулкана или вымершие лунные ландшафты»[423]. Что ж, авантюрные сердца[424] не боятся холода…

Мы все погибнем в этом холоде, отвечал Фридрих Георг Юнгер своему брату (который, впрочем, и сам уже к тому времени перешел из лагеря апологетов техники в лагерь ее противников, «любителей лесных прогулок»). Главный тезис Фридриха Георга Юнгера: техника уже перестала быть только «средством», или инструментом, которым современный человек пользуется для достижения своих целей. Поскольку техника внутренне преобразила человека, те цели, которые он может перед собой ставить, уже технически детерминированы. К промышленному производству относится и производство потребностей. Зрение, слух, речь, поведение и способы реагирования, даже сам опыт восприятия времени и пространства коренным образом изменились после появления автомобилей, кино и радио. Собственная динамика этого процесса более не оставляет ничего «по ту сторону» техники. Основная черта технической цивилизации – не эксплуатация человека человеком, а принявшая гигантский размах эксплуатация Земли. Индустриализм повсюду выискивает энергетические ресурсы, которые накапливались на протяжении всей естественной истории нашей планеты, хищнически потребляет их и тем самым делает своей судьбой энтропию: «Техника в целом и обусловленный ею универсальный рабочий план, ориентированный на совершенную техничность, этот рабочий план, который связан с универсальной механизацией, подчиняются законам учения о теплоте и несут описанные этими законами потери ничуть не в меньшей степени, чем любой единичный механизм». Поскольку техника все делает доступным, не признавая неприкосновенности или святости чего бы то ни было, она разрушает тот планетарный фундамент, на котором сама же зиждется. Этот фундамент пока еще вьщерживает тяжесть несомой им конструкции, часть населения Земли еще наслаждается преимуществами обеспечиваемого цивилизацией комфорта, и потому цена, которую приходится платить за «завершенность техники», пока представляется приемлемой. Но, как известно, видимость обманчива. По словам Фридриха Георга Юнгера, «не началу, а концу приходится нести на себе тяжкое бремя». Эти Кассандровы крики обличителей технического прогресса кое-кому из современников казались смехотворными. «В кабинете ужасов техники» – так называлась статья, опубликованная в журнале «Монат», автор которой пытался доказать, что зло заключено не в самой технике, а в человеке. «Злыми» могут быть только цели, для достижения коих используется техника, к самой же технике понятие «злое» неприменимо. Следует остерегаться демонизации техники – и, значит, нужно внимательнее приглядываться к «технике демонизации». «В страхе перед техникой сегодня повторяется – на более высоком духовном уровне и в более сублимированной форме – средневековое безумное поветрие ведь-мобоязни». Те, кто критикует технику, утверждали «антикритики», не принимают всерьез вызов времени и уклоняются от разработки новой этики, соответствующей современной технике. А между тем, если бы мы уже располагали такой этикой, мы могли бы ничего не бояться. Одним из выразителей идей «антикритики» был Макс Бензе. «Мы построили мир, – говорил он, – и вся традиция, уходящая чрезвычайно далеко в глубь времен, свидетельствует о том, что он действительно порожден усилиями (даже самыми давними) нашего интеллекта. Однако сегодня мы уже не способны господствовать над этим миром посредством теоретического осмысления, духа, интеллекта и рационального мышления. Отсутствует теория мироустройства, а значит, и ясная «техническая» этика, то есть возможность иметь адекватные бытию этические суждения, находясь внутри этого мира… Мы, возможно, еще усовершенствуем этот мир, но мы не в состоянии усовершенствовать человека этого мира – для этого мира. Такова гнетущая ситуация нашего технического существования». Выявленное Бензе «несоответствие» между человеком и созданным им техническим миром Гюнтер Андерс (в своей вышедшей в 1956 году книге «Устарелость человека») назовет «стыдом Прометея». Человек «стыдится» своих произведений, которые более совершенны и способны оказывать большее влияние, чем он сам: если, скажем, обратиться к примеру атомной бомбы, то человек даже не способен в полной мере представить себе характер возможного воздействия этого своего создания. Итак, все тогдашние рассуждения о технике сосредоточивались вокруг одного вопроса: должен ли человек научиться быть адекватным технике, как предлагал Бензе, или, наоборот, технический прогресс следует притормозить, чтобы техника снова стала соразмерной человеку, чего хотели бы Фридрих Георг Юнгер и Гюнтер Андерc.

Note 414

Имеется в виду Александр Мичерлих, автор книги «На пути к обществу безотцовщины. Идеи к социальной философии» (A. Mitscherlich. Auf dem Weg zur vaterlosen Gesellschafi. Ideen zur Sozialphilosophie), опубликованной в Мюнхене в 1963 г.

Note 415

Антиутопия английского писателя Олдоса Хаксли (1894-1963) «Прекрасный новый мир» впервые была опубликована в 1932 г.

Note 416

Альфред Вебер (1868-1958) – немецкий социолог культуры и экономист, брат Макса Вебера. Профессор Пражского (1904-1907) и Гейдельбергского (с 1907 г.) университетов. После прихода к власти национал-социалистов был отстранен от преподавания и целиком посвятил себя написанию научных трудов. После войны снова стал профессором Гейдельбергского университета (и работал там до 1958 г.). Основные труды: «Культурная история как культурная социология» (1935), «Принципы исторической и культурной социологии» (1951).

Note 417

Этот термин в немецкой историографии используется применительно к цивилизациям, которые обладают государством, письменностью, религией, – например, к первым древневосточным государственным образованиям.

Note 418

Фридрих Георг Юнгер (1898-1977) – младший брат Эрнста Юнгера, известный поэт, писатель и социальный философ.





Note 419

Юнгер Э. Рабочий. С. 262. Э. Юнгер пишет: «Завершенность техники есть не что иное, как один из признаков тотальной мобилизации, ходом которой мы захвачены… здесь совершается переход от изменчивости к постоянству… Поэтому завершенность представляет собой сегодня нечто иное, нежели в иные времена… Во всяком случае, ее нет там, где ссылаются на культуру, искусство, на душу или на ценность. Речь об этом либо еще, либо уже не ведется… Добродетель, приличествующая этому состоянию, есть добродетель героического реализма, который не может поколебать даже перспектива полного уничтожения и безнадежности его усилий» (там же, с. 261-262).

Note 420

Ср.: «Гештальтом мы называем высшую, смыслопридающую действительность. Явления получают значение символов, представителей, оттисков этой действительности. Гештальт – это целое, которое охватывает больше, чем сумму своих частей» (там же, с. 423); «Господство, то есть преодоление анархических пространств посредством нового порядка, возможно сегодня только как репрезентация гештальта рабочего, выдвигающего притязание на планетарную значимость» (там же, с. 291). Основные признаки «гештальта рабочего», по Юнгеру, таковы: «Ценностное противопоставление массы и единичного человека, или «коллективной» и «личной» инициативы, не имеет никакого значения… Свободу можно ощутить лишь в случае причастности к целостной и исполненной смысла жизни… притязание на свободу выступает как притязание на работу… Соразмерный рабочему принцип, или язык рабочего… [это] работа как способ жизни, который формирует особый стиль… Рабочий более не имеет никакого отношения к культурной деятельности, достигающей своего пика в культе гения… Господство рабочего впервые заявляет о себе в замене либеральной или общественной демократии рабочей или государственной демократией… Эту замену осуществляет активный тип, использующий… в частности, формы ордена… На место бюргерских конституций выступает рабочий план, к которому предъявляются требования завершенности, гибкости и оснащенности» (там же, с. 424-429).

Note 421

Там же. С. 256.

Note 422

Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое. Соч. в 2 т.: Т. 1. С. 236-237 (пер. С. Л. Франка).

Note 423

Юнгер Э. Рабочий. С. 256.

Note 424

«Авантюрное сердце» – название эссе Э. Юнгера, впервые опубликованного в Берлине в 1929 г. Вскоре публицисты и поклонники стали называть самого автора книги «Авантюрным Сердцем».