Страница 3 из 22
У следующего стенда он задержался надолго, поскольку разделял известную мужскую слабость к оружию. Тут было чем погордиться за Родину; и все позволяли потрогать, примерить и приложить к плечу. Через десять минут Петр Иванович облачился в бронежилет и каску из отечественного кевлара и в таком прикиде пострелял в мишень из электрической снайперской винтовки с лазерным прицелом. Глядя на свое отражение в зеркале, Петр Иванович испытал мучительное желание хотя бы сфотографироваться на память – до того он себе понравился, хоть на обложку «Братишки» помещай. Даже взгрустнулось немного – такой весь из себя герой, и лицом и голосом, а вынужден торговать видеокамерами да отлавливать «толстых клиентов»… Привычно вспомнились сволочи-демократы – не развали они армию, остался бы на сверхсрочку, гонял бы сейчас свой Т-80 по полигону и чувствовал себя человеком. Впрочем, не в характере Петра Ивановича было всерьез и подолгу на кого-нибудь злиться, пускай даже и за дело, и на демократов. А тут еще поставили диск с такими залихватскими военными маршами, что от первых же звуков всякая печаль бесследно исчезла, уступив место бодрому и приветливому настроению.
Из-за этих маршей произошла небольшая стычка. Стоявший рядом с Петром Ивановичем пожилой джентльмен, до включения музыки любовно щупавший выставочный образец автомата «АК-103», на первом же такте переменился в лице и громко, с надеждой быть услышанным, заявил:
– Дожили! Советское оружие под фашистские марши рекламируют!
Петр Иванович, услыхав, что марши фашистские, немного смутился. Во-первых, музыка ему понравилась, а во-вторых, почему-то казалось, что во время службы в 21-й Краснознаменной ордена Суворова Таганрогской мотострелковой дивизии он частенько маршировал под нечто подобное. Впрочем, возражать он не стал, не полагаясь на свою память и музыкальный слух. Но молодой человек, заправлявший музыкальным центром, отреагировал живо:
– Не может быть! Диск называется «Советская военная музыка». «Егерский марш», если хотите знать.
Пожилой джентльмен побагровел от возмущения.
– Да? С каких это пор егеря в Советской Армии появились? Да если хотите, мой отец… этих егерей фашистских… на Кавказе… из трехлинейки… в сорок втором году…
Против сурового отца с трехлинейкой возразить было нечего, и молодому человеку ничего не оставалось, как повторить, неловко пожимая плечами:
– Так написано. Советский марш, егерский.
Пожилой джентльмен не унимался:
– При Сталине за такое расстреливали. И правильно делали. За идеологическую диверсию…
И он принялся пространно объяснять про врагов, которые зачем-то намереваются воспитывать молодое поколение на фашистской музыке, коварно выдавая ее за нашу, отечественную. Управляющий музыкальным центром помалкивал, демонстрируя профессиональную терпимость; критик между тем распалялся все больше и больше. К счастью, в спор вмешался какой-то интеллигентного вида мужчина из толпы. Он предложил парадоксальную версию, согласно которой этот марш мог быть и советским, и фашистским одновременно. Мол, в то время авторского права не признавали, и композиторы не стеснялись тянуть друг у друга мелодии. В качестве доказательства он пропел приятным баритоном отрывок из «Хорста Весселя» «Мой фюрер, мой фюрер, мой фюрер» на мотив «Все выше, все выше, все выше». Этот музыкальный экспромт почему-то сразу убедил потомка героического стрелка, высказывания его стали заметно либеральнее и окончились утверждением, что музыка не виновата, она строить и жить помогает, а что строить и как жить – на то надо самому голову иметь на плечах.
К моменту окончательного примирения и согласия из динамиков уже раздавались политкорректные звуки «Прощания славянки», под которые Петр Иванович, терпеливо дожидавшийся окончания интересной дискуссии, бодро и весело отправился дальше. Посвистывая в такт, он весело шел мимо куцых экспозиций криптографов и электриков и минут через пять оказался в самом дальнем углу выставки. Мало кто отваживался бросить столь дерзкий вызов огромности 14-го корпуса; основная масса посетителей тусовалась вокруг ярких экспозиций, расположенных в центре зала. И Петр Иванович не дошел бы, не преодолел бы скучнейших стендов, увешанных синими схемами и серыми чертежами, малодушно свернул бы налево или направо, но волнующие душу звуки маршей буквально дотолкали его до конца коридора – само движение под музыку радовало, доставляло почти забытое после армии удовольствие от ходьбы в такт.
Глава 3
В конце пути его ожидала щедрая награда. Там, куда почти не забредали посетители, нашлось весьма интересное местечко – выставка-продажа самодельных рыцарских доспехов, мечей и прочих муляжей орудий убийства и защиты, искусно исполненных «под старину». Все это великолепие хищно поблескивало вокруг небольшого похожего на гнома мужичка в меховой телогрейке, который смирно дремал на обитой кожей табуреточке, нисколько не интересуясь происходящим вокруг. Впрочем, и Петр Иванович поначалу не обратил на хозяина экспозиции никакого внимания: взгляд его, минуя прочие предметы, любовно заскользил по завораживающим стальным поверхностям, наслаждаясь скупой красотой благородного, надежного металла.
– Нравятся игрушки?
Петр Иванович вздрогнул при звуке внезапного низкого голоса – кто бы мог подумать, что у крошечного старичка в телогрейке вдруг прорежется такой шаляпинский бас, да еще и с волжским окающим акцентом. С некоторым усилием оторвавшись от созерцания гибельного изгиба алебарды, он повернулся к продавцу и почему-то смущенно ответил:
– Да ничего, красивые… Только к чему они? Какая от них польза?
Старичок усмехнулся, лукаво взглянул на Петра Ивановича и ничего не ответил, предоставляя посетителю любоваться дальше. Насмотревшись на алебарды, Петр Иванович направился к мечам и задержался там особенно долго. Ему захотелось проверить, остры ли они; коснувшись пальцем лезвия, он с разочарованием обнаружил, что они не только не остры, но даже, напротив, нарочито тупы. Это его почему-то расстроило, и он даже собрался было уходить, но, уже пересекая порог, вновь услышал за спиной могучий бас:
– У каждого меча есть свое название.
Петр Иванович обернулся и спросил с какой-то непонятной ему самому надеждой:
– Ну и что?
Старичок неторопливо поднялся с табуреточки и, подойдя к витрине, принялся тыкать пальцем в выставочные образцы.
– Вот этот, с изогнутой гардой, называется «Конан». «Конанов» у меня четырнадцать штук на складе. Вот этот, с изогнутым клинком, – «Сальмонтазара», их у меня восемь штук – они хуже раскупаются, потому что форма оригинальная. А вот этот, полутораручный, – «Хризамер». Он хорошо идет. Таких двадцать штук имеется.
– Я не собираюсь покупать. Тем более двадцать штук. Просто любопытствую, – хмуро отвечал Петр Иванович.
Оружейник утробно засмеялся.
– И правильно. Это не мечи, это барахло, чтобы на стенку вешать.
С этими словами он вернулся на табуретку, закутался в свою меховую душегреечку и снова замолчал. Петр Иванович немного побалансировал в дверном проеме и вдруг, сам не зная зачем, вернулся к витрине.
– А что, есть у вас настоящие мечи?
Старичок открыл глаза, внимательно осмотрел Петра Ивановича, как будто видел его впервые, и ответил:
– А как же. Специально держим. Для знающих людей.
– А какие они, настоящие? И почем стоят?
– Нипочем не стоят, – передразнил старичок. – Настоящие мечи не продаются.
Петр Иванович усмехнулся:
– А как же их заполучают-то? Сами, что ли, мастерят?
– Это по-разному бывает. Кто сам мастерит, а кто и не сам. Мечи или дарят, или находят, или убивают прежнего владельца и забирают себе. Даже красть не рекомендуется. Хотя некоторые крадут.
– Кто это – некоторые?
– Некоторые, которые толк знают, а владеть недостойны.
Старичок снова замолчал, а Петр Иванович не знал, о чем спросить, хотя какой-то важный вопрос и вертелся у него в голове. Так и не сумев его сформулировать, он уже решил уйти, но стоило только ему двинуться, как старичок продолжил, будто и не прерывался на добрых пять минут: