Гибельный мир

Аир не знала, насколько легенды, связанные с Пустошью, истинны, но то, что там было очень много развалин, изобилующих ценностями, оставалось фактом. Туда ходило немало людей, которых кто-то называл рейнджерами, а кто-то — охотниками, они приносили необычные и красивые предметы, очень многие не возвращались, но все равно появлялись новые, потому что если дело сулит выгоду, желающий рискнуть всегда найдется. И, понятно, люди, занимавшиеся этим хоть сколько-нибудь долго, становились объектом общего интереса и персонажами сказаний. И воинами были великолепными. Не в том смысле, что фехтовали, как боги, а в том, что умели выживать. Их уважали.

Девушка торопливо распахнула калитку, отступила, и почти сразу из дома появилась мать с тремя лепешками и кувшином холодного кваса в руках. Гости — двое отставших подошли тоже — по очереди разломили сытные, вкусные лепешки, прожевали, запили из кувшина. Традиция была соблюдена, гости дали понять, что безобразничать не станут.

— Мама, отец идет! — крикнула Аир, углядев, что из-за поворота появились наконец сельские мужики.

На стол подавала Гиада, старшая жена хозяина — они с Ироей менялись каждый день. Перед хозяином, Рауном, супруга поставила большую миску, остальным — на двоих. Каша для всех была одинаковая, сытная, щедро сдобренная говяжьим жиром. Ели молча, отламывая куски от лежащего посредине стола каравая. Потом Гиада подала суп, налила в те же миски, вычищенные хлебом. Это была похлебка, сваренная из толики солонины, овощей и зелени. Наваристая похлебка, окунув в нее ложки, гости оживились, переглянулись, видно, давненько уже, шатаясь по своей Пустоши, не ели нормального домашнего супа. Да и нормального хлеба наверняка не ели, обходясь лепешками, поскольку нормальный хлеб можно испечь не в любой печи, не любые руки с этим справятся.

Запив сытную трапезу квасом, перешли к разговорам. Поболтать после ужина — самый лучший отдых и единственное развлечение в страду. А тут такие гости подвернулись! Теперь, когда последние крохи подобраны и остался только квас, когда Гиада, соскребя из горшков все, что осталось, ушла за занавеску в бабий кут доедать свою порцию, можно было побеседовать. В деревне, где жизнь монотонна, и каждый день похож на любой предыдущий, ничто не ценится так дорого, как занимательный рассказ.

Гости переглянулись между собой, и один из них — тот, который первым подошел к калитке, принялся развлекать общество. Аир тихонько встала, взяла свою рубашку с неоконченной вышивкой и пристроилась у лучины, рядом сели жены брата, а поодаль, воткнув другую лучину, занялась шитьем Ироя. Не прошло и получаса, как, негромко постучавшись для приличия, в горницу стянулись, сгорая от любопытства, почти все жители деревни, из пяти других домов. Они устроились поодаль, женщины запалили еще несколько лучин, занялись рукоделием, мужчины тоже сложа руки не сидели, а гость вдохновенно повествовал о Черных Ветрах, о нежити, выползающей из древних курганов, о тучах мошкары размером с кулак взрослого мужчины, от которых приходилось отмахиваться огнем, о ползучих, бегающих, прыгающих и летающих гадах и о героических битвах рейнджеров со всем этим добром. Аир слушала с любопытством, пришивая витой шнур на грудь рубашки, но никак не могла отделаться от ощущения, что этот человек беззастенчиво врет…

— А что вы там ищете? — спросила его Аир.

Они лежали рядом на траве, в углу огорода, и смотрели в небо. То есть это он смотрел в небо, даже не щурясь, а она поглядывала то вверх, то вбок, то совсем в другую сторону, словом, вертелась, будто девятилетний мальчишка с шильцем в мягком месте.

Гости жили в деревне уже третий день. Отдыхали, наверное. Они с удовольствием отмылись в бане, потом долго чистили и правили свое оружие, перебирали стрелы, проверяли тетивы и луки. Обитатели селения не возражали против того, чтоб путники задержались, поскольку те никогда не отказывались помочь перетащить что-нибудь тяжелое с места на место, порубить дрова, пока деревенские мужчины работали в поле. Летом лишние рты — это не страшно, летом с едой все обстоит хорошо. К тому же ежевечерние рассказы гостей были до крайности занимательны, а за один такой вечер, как известно, любой крестьянин отдаст многое. Потому крестьяне и гостеприимны ко всяким безобидным либо же миролюбивым путникам. А эти были миролюбивы.

— Да как тебе сказать, — ответил он (Аир уже знала, что зовут его Хельд). — Мы — я имею в виду нашу компанию — предпочитаем ходить в Пустошь по заказам, чтоб не тянуть что попало, а потом не знать, куда девать.

— Но ведь украшения, золотые и серебряные вещи можно продать где угодно, разве не так? — удивилась она.

Он усмехнулся.

— Девочка моя, золота и серебра, как и камушков, там не так и много. Если подобное добро попадается, мы его, конечно, сбываем легко. Но гораздо больше в этих развалинах встречается совершенно непонятных вещиц. Никогда не знаешь, стоит ли такая хоть сколько-нибудь или нет. Потому мы предпочитаем заказы получать предварительно. Тогда человек сам подробно объяснит — как выглядит, сколько стоит…

— Вы — это ты и твои два товарища?

— Нас не трое. Нас пятеро. Священное число.

— Пятеро? А где же остальные?

— Они в городе. Кое-что продать, кое-что купить, новости узнать. Мы должны с ними встретиться дня через два неподалеку отсюда.

— И тогда отправитесь обратно в Пустоши?

— Неизвестно. В зависимости от новостей.

Они еще немного полежали молча.

— Интересная у вас жизнь, — осторожно сказала Аир, рассчитывая дождаться новых рассказов.

— Опасная.

— Ну, это понятно…

— Знаешь, я хотел бы взять тебя с собой, — сказал он.

Она сперва даже не поняла, о чем он, а когда поняла, подпрыгнула и села. Он смотрел на нее немного искоса.

— Меня? — заикаясь от изумления, переспросила она.

— Тебя.

— А-а… почему? Подожди, ведь я не рейнджер, и ты не можешь этого не знать…

— Да, конечно. Но неужели ты думаешь, что рейнджерами рождаются? Ими становятся. Так же, как приобретают новую профессию.

— Но я же… женщина.

— И что? В Пустошах, да будет тебе известно, больше всего решает ловкость, а не сила. Ловкости женщинам с таким сложением, как у тебя, не занимать.

Она задумалась.

— Я не понимаю, — призналась Аир наконец. — Зачем я тебе сдалась?

Легко оттолкнувшись рукой от земли, поросшей колючей, подсохшей на солнце травой, он сел.

— Все очень просто. У тебя есть чутье на магию, а такое свойство, да еще врожденное, встречается очень редко. И оно очень ценно для рейнджеров. Понимаешь, многие из тех ловушек, в которые попадают даже опытнейшие из нас, — магические, и самое главное, что это чувствуется с трудом. И тогда может помочь только человек с чутьем. Вроде тебя.

— С чего ты взял, что у меня чутье?

Он посмотрел хитро.

— А я заметил, как ты смотрела на мою фибулу. Она искрила, верно же?

— Искрила. Красиво так…

— Вот именно. Так вот, можешь теперь посмотреть и убедиться, что камень на фибуле матовый и совсем не искрит. — Он снял безделушку с плеча, подал ей, и только теперь Аир поняла, что он, оказывается, носит ее с собой постоянно, хотя плаща на нем нет, нет даже куртки, и фибула приколота прямо к рубашке.

Она взяла украшение и посмотрела на него. Фибула была серебряная, с чернением, и камень, вставленный в нее, оказался совсем некрасив, какой-то темно-серый, ноздреватый, даже, кажется, запыленный — ну булыжник и булыжник, на дороге подобрали. Понятное дело, не было на нем ни единой полированной грани, могущей поблескивать. Аир только пожала плечом.

— Так вот, — забрав у нее фибулу, продолжил Хельд, — ты видела магию. Это именно она поблескивала. Вот в чем дело.

— Но как ты понял, что я вижу?..

— Нетрудно догадаться. Пряжечка моя на вид, особенно если издалека, не так уж хороша, так что если человек на нее пристально, зачарованно, удивленно смотрит, он определенно увидел что-то необычное. Вот я и понял. И надо тебе сказать, что магии в моей игрушке мало, совсем чуток, а раз ты ее разглядела, да еще издалека… Это чутье, ничто иное.