Чисто пивная история

Александр Маслов

Чисто пивная история

Кто бы мог подумать, что ключом к Двери в другие миры может стать обычное пиво. Впрочем, пиво не совсем обычное… Я говорю о марке «Оболонь». Сейчас об этом многие знают: моя теща, соседи по подъезду, участковый и некоторые зеленые лопоухие уроды. И в системе Лиры тоже знают – немало разговоров было, причем неприятных.

Ну а ежели вы с этим архиважным свойством «Оболони» не знакомы, то расскажу все по порядку.

Дело вышло так. У Зинки – жены моей День рожденья 13 января, ровно под старый Новый Год. И решил я, как заведено, поздравить ее. Сначала досрочно: на работе за здоровье благоверной с ребятами немного выпили. Потом по пути домой купил букет гвоздик, духи дорогие и восемь бутылок «Оболони Пшеничное» – частью для гостей, частью лично для себя.

Шел я к автобусной остановке. А путь мой мимо сапожной мастерской Павла Глотова лежал. И отчего-то так случилось, что я не смог его мастерскую никак миновать.

Зашел. Пашка сидит, подошву на дамские туфельки клеит. Меня с цветами увидел, весь просиял, туфельку отставил и ко мне навстречу с расспросами – ведь не виделись недели три.

– Ты, – говорю я, – закрывай свою лавочку. Дело есть, – улыбаюсь и ставлю на стол две бутылки пива.

– Понял, – ответил Павел, проворно щелкнул задвижкой двери, зашуршал свертком – на столе появилась колбаса.

– Ничего ты не понял. День рожденья сегодня у Зинки моей. Вот, иду поздравлять. Наверное, уже гости там, теща, моя двоюродная сестра. Давай быстренько, Паш, – я пробки ножичком поддел, колбасу надрезал и дожидаюсь, когда он настроится на всю торжественность момента.

Выпили мы по одной, закусили слегка. Потом еще открыли, впуская в душу радость, разомлев и разговорившись. Знаете ли, пиво – не водка: его можно пить для своего удовольствия весьма много, без всякого ущерба настроению и даже уму. В процессе его приятного усвоения обязательно наступает момент, когда самое далекое становится близким, понятным словно откровение друга. И после того, как я открыл еще по бутылочке, такой момент сполна настал – далекое приблизилось к нам вплотную.

– Ну, поехали! – словно заклятие проговорил Пашка, наша посуда встретилась с волшебным звоном.

Тут-то и случилось. Воздух над обувной полкой стал плотным, будто куриное яйцо и засветился пшенично-золотистыми отблесками. И за этим Дверь открылась – невидимая прежде Дверь в другой мир. Причем, открылась так мощно, что Павел икнул и сел мимо стула.

– По-ехали, – повторил он, судорожно сжимая бутылку и глядя, как за сияющим овалом, черт его знает как и почему возникшем посреди мастерской, просматривается крайне чужеродный пейзаж.

– Ерунда какая-то, – пробормотал я, вытянув руку и пробуя на ощупь странное образование. – Брехня это, Паш. Галлюцинация… Хотя в День рожденья моей жены может всякое быть.

– Или под Новый год, если теща под елкой, – ляпнул зачем-то Глотов. – Серега, а давай поглядим чего это там. Давай!

– Ну и давай, – согласился я, взял сумку с «Оболонью», букет цветов и шагнул к призывно-светящейся Двери.

В общем, признаюсь я вам честно, зря мы туда вошли. Во-первых, жара там как в бане. А во-вторых, воняет в некоторых местах так, что глаза на лоб лезут. Но пейзаж ничего, красивый и в меру странный: грибочки малинового цвета, большие, величиной с пятиэтажный дом, за ними бугры начинаются, блестящие, будто из стекла. Небо оттенка яркой бирюзы, и бабочки многокрылые летают. Я изловчился, поймал одну, хотел ей усики оторвать, но она оказалась существом агрессивным – нагадила мне на руку.

Пошли мы с Пашкой по дорожке мимо этих здоровенных грибов, мимо зарослей, одетых клочками синей шерсти, и мимо красных пальм с какими-то шарами на верхушках. Идем, сами на Дверь оглядываемся – вдруг захлопнется, оставит нас навсегда в чужеродном мире. Только любопытство было выше всякого страха, шли мы дальше, обливаясь потом и морща носы от неблагодатного наполнения воздуха. Когда добрались до бугорков тех стеклянных, Павел заметил, что рядом из земли то ли ветка, то ли проволока толстая торчит, а на ней штуковины вроде дамских бус с разноцветными камушками и крошечными непонятными знаками.

– Удивительные штучки, – восхитился Глотов и, хитро покосившись на меня, предложил: – Возьмем, а? Исключительно, как память об инопланетном мире.

– Чего ж не взять. Зинке подарю, комплектом к духам и букету, – согласился я, не видя особых препятствий.

Пашка из-за пояса пассатижи вынул и давай эти бусы откусывать. Пока он откусывал, я их разглядывал, удивляясь чужепланетной ювелирной работе, разглядывал и рассовывал по карманам.

Когда на проволоке «бус» осталось немного, случилось совсем непредвиденное. Один из стеклянных бугров дернулся, заскрипел и отъехал в сторону. Выскочило из образовавшегося отверстия трое коротышей. Каждый ростом метра с полтора, все лысые, лица зеленые, уши огромные – видно по всему, народ не наш. Выскочили, галдят о чем-то и в нас пальцами тычут.

Я перепугался крепко, хотел броситься к Двери, которую было едва видно за местной порослью, но пересилил себя и говорю им:

– Привет, дорогие братья! Мы к вам с планеты Земля с целью исключительно дружеской и познавательной!

После моих слов ушастые еще больше всполошились. Какой-то приборчик достали, верещат будто голодные поросята.

– Эй, мы с Земли! Земляяяяяяяя! – попытался объяснить им Пашка, рисуя пальцем в воздухе круг и поднимая руку к небу. – Вот, черти! Не понимают. Тупые, наверное, – заключил он после третьей попытки контакта и стал пятиться к тропе.

Тем временем наши братья по разуму приборчик свой настроили, нацепили его на шею старшему, как выяснилось потом, и обратились к нам на вполне понятном языке:

– Эй, безухие! Чего вам здесь надо?! Вы нарушили границы территории Бербенбом и подлежите расчленению!

– В смысле: «расчленению»? – Павел вопросительно глянул на меня, и когда через мое трагическое молчание до него дошел смысл сказанного зеленым, ноги Глотова ослабли, и рухнул он с возгласом: – Братья, помилуйте! За что?!

– Надо так, – глухо ответил старший из братьев и подошел ближе.

– Земляяя… черти тупые… – продолжил он, с подозрением поглядывая на сумку с оскудевшим запасом «Оболони».

– Пивка хотите? – робко предложил я. – Пивка… – и щелкнул себя пальцем по шее.

– Угрожаешь, безухий? – гуманоид нахмурил тонкую, подвижную будто червяк, бровь.

– Что вы! При нашем-то миролюбии! – поспешил я успокоить его. – Просто пивка ради праздничка…

– Дринк! – пришел на помощь Пашка. – Бир гуд дринк-дринк! – он, открыл рот, тыча туда большим пальцем, потом наклонился к сумке, в которую косился чертов инопланетянин, и проворно достал прохладную бутылку «Оболони».

– Мудрейший Крюбрам, он нам выпить предлагает, – догадался второй зеленомордый, стоявший за старшим. – А что? Я согласен. Испытаем их продукт.

– Потом выпить, – сказал мудрейший Крюбрам, но бутылку у Павла взял. – Потом… после расчленения. Нет, лучше гермутации – с этими словами он усмехнулся почти по-людски, извлек из-за спины устройство, похожее на крошечную дрель. – С тебя начнем, – мудрейший направил острие в сторону Глотова.

– Братцы! – Павел на секунду застыл от страха и осознания всей межпланетной несправедливости, потом завопил и бросился по тропинке, приведшей нас сюда.

Я бежал за ним, высоко выпрыгивая и петляя, как сайгак при ружейной пальбе, – фиолетовые разряды из устройства Крюбрама со свистом проносились мимо. До Двери, светящееся спасительным золотистым отблеском, оставалось меньше половины пути, когда фиолетовая молния настигла меня. Ударила между лопаток и разлилась по телу колючей, смертельной истомой. В глазах потемнело, весь мир стал окутываться синеватые тона, превращаясь в огромную трагическую гематому. Мои ноги передвигались медленнее, будто укорачивались. И весь я сам стремился к земле, но все же бежал, бежал, изо всех сил матерясь и размахивая букетом гвоздик.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.