Страница 56 из 65
— По-моему, вот этот, справа.
— А, вы к Уилерам? Хорошо, сэр, я вас подвезу.
— Не беспокойтесь, не стоит подъезжать к воротам. Я выйду у поворота и доберусь пешком.
— Хорошо, сэр. — Таксист притормозил, и Эллери достал бумажник. — Знаете, число на моем счетчике похоже на китайский военный долг, — заметил шофер.
— Я сам виноват. Ну вот, мы и в расчете.
— Как скажете. Спасибо.
— Это вам спасибо. За ожидание.
Таксист переключил скорость.
— Все в порядке, мистер. Когда люди приходят на кладбище, то забывают о времени. Да это и неплохо, не так ли?
Он засмеялся, и такси спустилось с холма.
Эллери подождал до тех пор, пока свет задних фар не скрылся за поворотом. А затем начал подниматься на холм, возвращаясь на Норд-Хилл-Драйв.
4
Когда Эллери прошел между двумя колоннами и направился по частной подъездной дороге, на небе появилась луна.
Раньше здесь горели фонари, подумал он.
Но никаких фонарей на дороге теперь не было.
Однако луна светила ярко, и это ему помогло, потому что идти оказалось небезопасно. О запомнившейся Эллери приятной гладкости асфальта можно было только мечтать, и он то и дело натыкался на разбросанные булыжники или оступался о выбоины. Миновав кипарисы и тисы и взобравшись, как по спирали, в гору, он заметил, что редкие кустарники, высаженные по обеим сторонам дороги, рядом с деревьями, полностью исчезли в безумном клубке беспорядочной растительности.
Да, таксист прав, тут все запущено, Настоящий упадок, решил он.
Развалины. Усадьба Ван Хорнов превратилась в развалины.
Фасад центрального особняка покрывала тьма. Темно было и в северном крыле — на террасе, в саду и в доме для гостей. Эллери обогнул террасу, сад и бассейн. И убедился, что бассейн высох и наполовину заполнен сгнившей листвой.
Потом он посмотрел на дом для гостей.
Ставни на его окнах были опущены, а дверь заперта на замок. Сад изменился до неузнаваемости — заросший сорняками, нестриженый, лишившийся стиля.
Он постоял там какое-то время, отдышался и осторожно двинулся к черному ходу. Его внимание привлекли клинья света на земле. Эллери приподнялся на цыпочки и заглянул в окно кухни.
Христина Ван Хорн склонилась над раковиной и мыла посуду. Казалось, ее старую, согнутую спину можно было безошибочно узнать. Но когда она на мгновение повернулась с мокрыми руками, он понял, что это вовсе не Христина, а Лаура.
Ночь выдалась душная, однако Эллери сунул руки в карманы и нащупал там свои кожаные перчатки. Достал их и неторопливо натянул.
Он обошел стену под окнами кухни, стараясь держаться к ней поближе, свернул за дальний угол и остановился. Яркие лучи света, падавшие на эту темную сторону, доходили до железных перил на южной террасе.
А сам источник света был в кабинете.
Эллери пробрался вдоль стены и поднялся по ступенькам на террасу.
Он замедлил шаги поодаль от освещенного кабинета и внимательно оглядел его.
Портьеры были неплотно закрыты.
Он увидел с террасы продолговатый, узкий и невыразительный отсек кабинета. И в части этого отсека на уровне сидящего человека заметил чье-то лицо, а вернее, тоже его часть. Часть лица глубокого старика, с серой, обвисшей кожей. По этой части лица Эллери не узнал никого из живших в особняке.
Но затем лицо немного сдвинулось и Эллери стал виден один глаз, уставившийся в расщелину тьмы. И тогда Эллери догадался. Этот большой, глубоко посаженный, блестящий и очень красивый глаз, несомненно, принадлежит Дидриху Ван Хорну.
Эллери прижал костяшки пальцев в перчатках к ближайшему куску стекла французской двери и резко постучал. Лицо исчезло во мраке. И снова появилось, теперь на него смотрели оба глаза.
Эллери снова постучал и отступил на шаг назад, потому что из кабинета донесся скрипучий голос, похожий на скрежет застоявшихся колес:
— Кто там?
Голос был столь же странным, как и фрагмент лица. И эта странность носила сходный характер. Он принадлежал дряхлому старику.
Эллери приблизил губы к французской двери:
— Квин. Эллери Квин.
Он взялся за дверную ручку, повернул ее и легонько толкнул.
Дверь была заперта. Эллери начал ее трясти.
— Мистер Ван Хорн! Откройте дверь.
Он услышал, как ключ не без труда вставили в замочную скважину, и отпрянул назад. Дверь открылась.
Дидрих сидел в инвалидном кресле, с накинутым на плечи желтым пледом, а его руки вцепились в колеса. Он в упор уставился на Эллери, то прищуриваясь, то напрягая глаза, словно желая получше его разглядеть.
— Почему вы вернулись?
Да, таксист снова оказался прав — он очень старый, не моложе своей матери. И даже старше ее. Вся его сила исчезла без следа, а оболочка тоже растрескалась. Волосы поредели и стали грязно-белыми, их остатки висели безжизненными прядями.
— Потому что я должен был так поступить, — ответил Эллери.
А вот кабинет остался прежним. Стол, лампа, книги, кресло. Только сейчас комната как будто увеличилась. Но потому что уменьшился Дидрих.
Когда он совсем сморщится и умрет, подумал Эллери, продолжая осматриваться, кабинет до того вытянется и в длину и в ширину, что лопнет с треском, точно раздувшийся мыльный пузырь.
Он опять уловил поскрипывание и, повернувшись, увидел, что Дидрих отъехал в инвалидном кресле к центру комнаты, куда не падал свет настольной лампы. Теперь освещены были одни его ноги, а лицо и туловище скрылись в тени.
— Потому что вы должны были так поступить, — повторил Дидрих, явно озадаченный его словами.
Эллери уселся во вращающееся кресло, прижавшись к спинке. Его пальто упало на пол, но он не стал снимать шляпу и положил руки в перчатках на подлокотники кресла.
— Да, я должен был, мистер Ван Хорн, — сказал он. — Сегодня утром я нашел листок в кармане моего старого домашнего пиджака и впервые прочел все, что Говард написал на его обороте.
— Я не желаю вас видеть, ступайте отсюда, мистер Квин, — заявил призрак голосом Дидриха.
Однако Эллери как ни в чем не бывало продолжил:
— Я обнаружил, мистер Ван Хорн, что вы любитель анаграмм. До сих пор я ничего не знал ни о «Лиа Мэсон», ни о «Саломине». Просто не подозревал о вашей изобретательности и тяге к новым, необычным словам.
Инвалидное кресло больше не двигалось. Но голос Дидриха окреп, и в нем послышались теплые нотки.
— А я и забыл. Совсем забыл. Бедная Салли.
— Да.
— И это открытие заставило вас вернуться сюда, мистер Квин, чтобы увидеться со мной? Очень любезно с вашей стороны.
— Нет, это открытие, мистер Ван Хорн, заставило меня позвонить в детективное агентство Конхейвена.
Инвалидное кресло заскрипело. Но голос удивленно произнес:
— Неужели?
— И после телефонного разговора я прилетел в Райтсвилл, мистер Ван Хорн, — начал Эллери, глубже устроившись в вертящемся кресле. — Я побывал на кладбище Фиделити. И долго осматривал надгробный памятник Аарона и Мэтти Уай.
— А, это надгробие. Оно еще стоит? Мы умираем, а камни живут. Ведь это несправедливо, не так ли, мистер Квин?
— Мистер Ван Хорн, вы никогда не обращались в детективное агентство Конхейвена с просьбой отыскать родителей Говарда. Несомненно, вы пытались их найти в раннем детстве Говарда, с помощью этого Файфилда, о котором вы упоминали. Вам хотелось выйти на их след, но, когда он ничего не выяснил, всем поискам настал конец. А остальное вы придумали.
И вовсе не Бермер из Конхейвена нашел могилы Аарона и Мэтти Уай, а вы, мистер Ван Хорн. Не Бермер поведал вам историю рождения Говарда, а вы сами ее сочинили. Бог знает, кем были родители Говарда, но уж точно не супругами Уай. И никакого доктора Сауфбриджа в Райтсвилле никогда не существовало. Вы изобрели целую фантастическую повесть после того, как высекли резцом лишнюю букву «и» на могильном камне Уай, чтобы их фамилия отныне читалась как «У-а-й-и». Вы подарили Говарду фальшивых родителей, мистер Ван Хорн. Вы дали Говарду фальшивую фамилию.