Страница 56 из 66
Бывший царский поселенец получил, наконец, возможность работать рядом с крупнейшими русскими учеными. А ученые встретили его как достойного собрата, советовались с ним, отдавали ему на суд свои труды. Он был обаятельным и сердечным, этот бледный, больной, истерзанный царской ссылкой человек. Он знал, что болен туберкулезом и что астма постепенно душит его. Он боялся умереть раньше, чем успеет закончить свой труд по исследованию Восточной Сибири.
Забывая о болезнях, он работал по шестнадцати часов в сутки. По ночам, сидя над рукописями, обобщал факты, анализировал их, выдвигал и отвергал собственные гипотезы о строении Азиатского материка.
Черский с радостью согласился писать дополнения к Риттерову труду. Пять лет работали Семенов и Черский над пятым и шестым томами «Землеведения Азии». Как и раньше, переводчики и дополнители не были только комментаторами чужого труда.
Пятый и шестой тома «Землеведения Азии» — самостоятельные географические произведения Семенова и Черского.
С научной строгостью и последовательностью, ярко и красочно описывалась природа разных областей Сибири, народов, живущих в ней.
Когда-то Гоголь мечтал о живом поэтическом изображении России. Он писал о том, что нам нужна «говорящая ее география, начертанная сильным, живым слогом, которая бы поставила русского перед лицом России».
Эти мечты Гоголя о русской географии претворяли в жизнь Семенов и его ученик.
Широко рисовали Семенов и Черский природные ландшафты Сибири, народную жизнь, нравы, обычаи, звериный промысел, рыбную ловлю, земледелие, скотоводство. Они показывали, как влияет человек на природу и как природа подчиняется человеку.
Из дополнений к «Землеведению Азии» читатели узнавали не сухие схемы и факты, а полнокровную жизнь природы и человека.
Вот где-то в непроходимых саянских лесах и сопках затерялась Тункинская долина. С незапамятных времен живут в ней буряты — охотники и скотоводы. В царствование Алексея Михайловича пришли в Тункинскую долину русские переселенцы. Русские учили бурят земледелию, буряты русских — звериному промыслу. Вместе с бурятами русские кочевали, промышляли куницу, лису, соболя. Устраивали ловушки на кабаргу и сохатого, засады на медведей. Помогали друг другу в постройке жилищ, зимовий, в раскорчевке тайги для полей, в сборе кедровых орехов.
Описывая сибирскую природу, Семенов и Черский говорили не только о протяженности, о красоте ее просторов, но и о пригодности их для хозяйственной деятельности. Они рассматривали вопросы будущей колонизации. Природные условия, климат, растительный покров, земные богатства были в центре внимания Семенова и Черского. И опять это было не простое перечисление видов флоры или родов фауны. Все рассматривалось в бесконечном разнообразии и взаимосвязи.
А в это время Географическое общество получило уже второе необыкновенное известие.
На далекой сибирской реке Анабаре охотники нашли труп мамонта. Не бивни, не кости, а целиком сохранившийся труп доисторического великана; вечная мерзлота хранила его миллионы лет. Но пока шел спор, как перевезти мамонта в Петербург, труп растащили дикие звери.
Перед учеными встал вопрос: как быть дальше? Такие редкие находки требовали и тщательного сохранения и внимательнейшего изучения. Академия наук и Географическое общество создали особую комиссию. На свое первое заседание комиссия пригласила Черского.
— На поиск доисторических ископаемых нельзя посылать кратковременные экспедиции. Они принесут небольшую пользу, — ответил Иван Дементьевич. — Натуралисты должны прожить годы внутри Полярного круга. Постоянная деятельность натуралиста, который может периодически менять места своего пребывания, только постоянная деятельность, — подчеркнул Иван Дементьевич, — даст науке ощутимую пользу. Пока же следует послать экспедицию сроком на три года…
Петр Петрович слушал Черского, согласно кивая головой. Шутка ли, послать человека на несколько лет! Где найти такого энтузиаста?
— Ваше предложение разумно, — сказал Семенов. — К сожалению, я не знаю такого ученого, который рискнул бы отправиться в суровый край.
— Я готов хоть завтра, — ясно, даже весело объявил Черский. — Я могу назвать места, в которых может находиться натуралист. Вот они — Яна, Индигирка, Алазея, Колыма…
— Да вы же больной, Иван Дементьевич!
— Не настолько, чтобы не ехать на Север. Я почту за честь, если меня пошлют в длительную экспедицию.
Петр Петрович молчал. Черский двадцать два года провел в сибирской ссылке. И эти годы страданий, нужды, бесправия подорвали его здоровье.
— Мое решение непреклонно. А все мои болезни отступят перед любимым делом, ради которого я живу, — повторил Черский.
Глава 28
РАДОСТИ И БЕДЫ
В 1892 году Генуя праздновала четырехсотлетие со дня открытия Америки.
На родину Христофора Колумба со всего света съехались гости. Петр Петрович прибыл в Геную официальным представителем русского правительства и Географического общества.
Вначале праздничная атмосфера старого итальянского города увлекала его.
Генуя цвела флагами, грохотала салютами, озарялась сполохами фейерверков. На фасадах общественных зданий и частных домов висели огромные портреты Колумба, на банкетах и званых обедах звучали тосты в честь открывателя Америки. Никогда еще люди не славили так путешественников, не интересовались так географическими открытиями. И всеобщая заинтересованность эта волновала Петра Петровича. Когда же он вглядывался в мелочи Колумбовых торжеств, то предприимчивость торгаша и пошлость обывателя оскорбляли его чувства.
Колумб хмурился с сигарных коробок, валявшихся по генуэзским улицам. Колумб мелькал на шейных платках щеголей, на чулках модниц. Великий мореплаватель призывал с рекламных щитов покупать колбасу «Колумб», рисовую водку «Кристобаль», посетить модный кафешантан «Каравелла».
Петру Петровичу было странно думать, что четыре века назад по узким улочкам Генуи бродил молодой Колумб. Его башмаки топтали эти же самые каменные плиты, тень его ломалась на этих мостовых.
Италия приурочила к Колумбовым празднествам свой национальный географический конгресс. Петр Петрович выступал на нем с докладом о русских географических открытиях.
— После открытия Америки путем, проложенным Христофором Колумбом, — говорил Петр Петрович, — на запад устремились испанские завоеватели, голландские и английские купцы. Люди всех наций, населяющих Европу, двинулись на запад в поисках новых земель, сказочных богатств, золота, пряностей.
В то же послеколумбово время русские устремили свои взоры, но не в сторону Америки, а на восток, к неизвестным далям Азиатского материка. Русские землепроходцы, начиная с Ермака, Семена Дежнева, Василия Пояркова, Ерофея Хабарова, кончая путешественниками наших дней, открыли необозримые земли, лежавшие до самого Тихого океана. Европа узнала от русских землепроходцев и географов о Сибири, о Камчатке, о Ледовитом океане. Благодаря нашим путешественникам стали доступны Аляска, Центральная Азия, горные страны Тянь-Шаня и Памира. Русские открыли Новый Свет с Востока, так же как Колумб открыл его с запада. В этом я вижу взаимосвязь и взаимное обогащение науки во все времена. В этом я вижу необходимость народов совместно познавать и устраивать наш мир для лучшей жизни…
Из Генуи Петр Петрович возвращался домой через Париж. Как обычно, он посетил Лувр, приобрел несколько картин голландских мастеров, заглянул в антикварные лавки. Он уже давно перестал мечтать о «своем Рембрандте» — зачем желать невозможного?
Блуждая по набережным Сены, он равнодушно наблюдал торговцев, художников, таких же любителей-коллекционеров, как и сам. То и дело слышал имена новых знаменитостей, но Мане, Курбе, Ренуар ничего не говорили ему. Глаза безразлично скользили по картинам импрессионистов.
— Мосье, уделите минутку. — Кто-то потянул Семенова за полу сюртука, осторожно, просяще.
Петр Петрович оглянулся: перед ним стоял седой старичок.