Рассказы

Без стиля

Дмитрий Петрович вышел на террасу.

Утреннее солнышко припекало ласково. Трава еще серебрилась росой.

Собачка любезно повиливала хвостом, подошла и ткнула носом в колено хозяина. Но Дмитрию Петровичу было не до собаки.

Он нахмурил брови и думал:

— Какой сегодня день? Как его можно определить? Голубой, розовый? Нет, не голубой и не розовый. Это пошло. Особенный человек должен особенно определять. Как никто. Как никогда.

Он оттолкнул собаку и оглядел себя.

— И как я одет! Пошло одет, в пошлый халат. Нет, так жить нельзя.

Он вздохнул и озабоченно пошел в комнаты.

— Жена вернется только к первому числу. Следовательно, есть еще время пожить по-человечески.

Он прошел в спальню жены, открыл платяной шкаф, подумал и снял с крюка ярко-зеленый капот.

— Годится!

Кряхтя, напялил его на себя и задумчиво полюбовался в зеркало.

— Нужно уметь жить! Ведь, вот! — пустяк, а в нем есть нечто.

Открыл шифоньерку жены, вытащил кольца и, сняв носки и туфли, напялил кольца на пальцы ног.

Вышло по ощущению и больно, и щекотно, а на вид очень худо.

— Красиво! — одобрил он. — Какая-то сплошная цветная мозоль. Такими ногами плясала Иродиада, прося головы Крестителя.

Достал часы с цепочкой и, обвязав цепочку вокруг головы, укрепил часы посредине лба. Часы весело затикали, и Дмитрий Петрович улыбнулся.

«В этом есть нечто!»

Потом, высоко подняв голову, медленно пошел на балкон пить чай.

— Отрок! — крикнул он. — Принеси утоляющее питье.

Выскочил на зов рыжий парень, Савелка, с подносом в руках, взглянул, разом обалдел и выронил поднос.

— Принеси утоляющее питие, отрок! — повторил Дмитрий Петрович тоном Нерона, когда тот бывал в хорошем настроении.

Парень попятился к выходу и двери за собой прикрыл осторожно.

А Дмитрий Петрович сидел и думал:

«Нельзя сказать ни розовый, ни голубой день. Стыдно. Нужно сказать: лиловый!»

В щелочку двери следили за ним пять глаз. Над замком — серый под рыжей бровью, повыше — карий под черной, еще повыше — черный под черной, еще выше — голубой под седой бровью и совсем внизу, на аршин от полу, — светлый, совсем без всякой брови.

— Отрок! Неси питие!

Глаза моментально скрылись, что-то зашуршало, зашептало, заохало, дверь открылась, и рыжий парень, с вытянувшимся лицом, внес поднос с чаем. Чашки и ложки слегка звенели в его дрожащих руках.

— Отрок! Принеси мне васильков и маков! — томно закинул голову Дмитрий Петрович. — Я хочу красоты!

Савелка шарахнулся в дверь, и снова засветились в щелочке глаза. Теперь уже четыре.

Дмитрий Петрович шевелил пальцами ног, затекшими от колец, и думал:

«Нужно выбирать стиль. Велю по всему балкону насыпать цветов — маков и васильков. И буду гулять по ним. В лиловый день, в зеленом туалете. Красиво! Буду гулять по плевелам, — ибо маки и васильки суть плевелы, — и сочинять стихи».

В лиловый день по вредным плевелам

Гулял зеленый человек.

— Кррасота! Что за картина! Продам рожь, закажу художнику Судейкину, — у него есть дерзость в красках. Пусть напишет и подпишет:

«По вредным плевелам. Картина к стихотворению Дмитрия Судакова».

А в каталоге можно целиком стихотворение напечатать:

В лиловый день по вредным плевелам

Гулял зеленый человек.

Разве это не стихотворение? Что нужно для стихотворения? Прежде всего, размер. Размер есть. Затем настроение. Настроение тоже есть. Отличное настроение.

— Управляющий пришел, — высунулась в дверь испуганная голова.

— Управитель? — томно закинул голову Дмитрий Петрович. — Пусть войдет управитель.

Вошел управляющий Николай Иваныч, серенький, озабоченный, взглянул на капот хозяина, на его ноги в кольцах, часы на лбу, вздохнул и сказал с упреком:

— Время-то теперь уж больно горячее, Дмитрий Петрович. Вы бы уж лучше после.

— Что после?

— Да вообще... развлекались.

— Дорогой мой! Стиль — прежде всего. Без стиля жить нельзя. Каждая лопата имеет свой стиль. Без стиля даже лопата погибнет.

Он поправил часы на лбу и пошевелил пальцами ног.

— Вы, Николай Иваныч, человек интеллигентный. Вы должны со мной согласиться.

Николай Иваныч вздохнул и сказал с упреком:

— В поле не проедете? Нынче восемьдесят баб жнут.

— Жнут? Мак и васильки?

— Рожь жнут, — вздохнул Николай Иванович. — Велели бы запречь шарабан, а то потом жарко будет.

— Это хорошо. Это я приемлю. Отрок! коня!

— Шарабан прикажете? — выпучил глаза рыжий парень.

— Ты сказал! — ответил Дмитрий Петрович с жестом Петрония.

— Так вы переоденьтесь, я подожду, — вздохнул управляющий.

Дмитрий Петрович машинально пошел одеваться. Снял кольца, надел сапоги, косоворотку, картуз. Сели в шарабан. Управляющий причмокнул, лошадь тронула, и Дмитрий Петрович невольно подбоченился.

— Эхма! Хороша ты, мать-сыра земля!

Но тут же устыдился и сказал тоном Петрония:

— На колеснице, о друг мой, следовало бы ехать стоя.

Выехали на поля.

Замелькали, то подымаясь над желтыми колосьями, то опускаясь за них, пестрые платки жниц.

Где-то с края зазвенела переливная и укающая бабья песня.

И снова подбоченился Дмитрий Петрович, усмехнулся, шевельнул бровью, ухарски заломил картуз, ткнул локтем в бок Николая Иваныча.

— А что, Пахомыч, уродил нынче Бог овсеца хорошего, — сказал он, указывая на полосу гречихи. — Ась?

Управляющий молчал.

— Этаких бы овсов побольше, так и помирать не надо. Правда аль нет, Пахомыч? Ась? Прости, если что неладно согрубил.

— Овес плох в этом году, — уныло ответил Николай Иваныч. — Покупать придется.

— А ты, Пахомыч, не тужи, — не унимался Дмитрий Петрович. — Чать, сам знаешь: быль молодцу не укор.

Он спрыгнул с шарабана и молодецки зашагал по сжатому полю.

— Здорово, молодицы!

Сел на копну и долго пел, фальшивя и перевирая слова, единственную русскую песню, какую знал:

Во саду ли, в огороде

Собачка гуляла,

Ноги тонки, боки звонки,

Хвостик закорючкой.

Потом сказал сам себе:

— Эх, малый, спроворить бы сюда жбан доброго квасу нутро пополировать.

Прибежал рыжий Савелка звать к завтраку.

— Може, прикажете еще васильков нарвать, — осведомился парень. — Там Никита принес охапку, да не знает, куда ее девать. Пелагея говорит, припарки из их делать будете. Так, может, еще нарвать.

— Нет, не надо! — отрывисто сказал Дмитрий Петрович и грустно опустил голову.

— Что я наделал! Пел про боки звонки.. сапоги надел, квас пить собирался. Зачем? К чему? Кому это нужно? Разве это мой стиль? Что я наделал! О, красота, как скоро я забыл о тебе!

Он поплелся домой пешком, печально меся ногами бурую, мучнистую пыль.

— И зачем я создал это:

В лиловый день по вредным плевелам

Гулял зеленый человек.

— Зачем? Несчастный я человек. Кручусь без стиля на одном месте, как козел на привязи.

«Зеленый человек»! Далеко тебе, брат, до зеленого человека, как кулику до Петрова дня. Зеленым человеком родиться надо, а насильно в себе зелени не выработаешь. Так-то-с.

Он вздохнул и прибавил шагу.

— Иди, брат, в русской косоворотке на немецком фрыштыке итальянские макароны с голландским сыром есть! Ешь, да похваливай. И так тебе и надо!