Страница 118 из 120
Секунданты хотя и употребляли все меры к примирению ссорящихся, но никак успеть в том не могли, а не дали они об этом знать местному начальству потому, что дали ссорящимся слово никому о том не говорить. Спрошенные под присягою крепостные люди: поручика Лермонтова Илья и Ермолай Козловы, Иван Смирнов, майора Мартынова — Иван Вертюков и Иван Соколов,[609] показали, что в этот день, когда у господ их назначена была дуэль, они ничего не знали, куда и зачем поехали тоже не знают, а узнали об этом тогда, когда корнет Глебов приехал с места происшествия в квартиру и приказал из них Илье Козлову и Ивану Вертюкову ехать за телом Лермонтова, кои отправились туда и привезли оное в квартиру во все же время соседственного квартирования их, они, Мартынов и Лермонтов, жили дружелюбно и ссоры никогда никакой между ними не было, а Иван Смирнов и Ермолай Козлов находились в тот день безотлучно в квартире и о происшествии сем не знали до тех пор, пока не было привезено в квартиру тело убитого Лермонтова; Иван же Соколов в это время находился в Железноводске.
За неимением о подсудимых майоре Мартынове и корнете Глебове формулярных списков, ни о летах, равно и службе, видеть ничего нельзя, ибо таковые требуются комиссиею, отколь следует и по получении будут мною доставлены вслед за делом.
Титулярный советник князь Васильчиков от роду имеет 22 года, в службе с 1839 года, из российских князей, в походах и штурмах не бывал.
Военный суд дело это производивший, согласно свода военно-уголовных постановлений части 5-й, книги 1-й, статьями 392, 393 и 398, подсудимых майора Мартынова, корнета Глебова и титулярного советника князя Васильчикова приговорил к лишению чинов и прав состояния.
Я также соглашаюсь с приговором коммиссии военного [суда] во всей его силе и потому судное о них дело, обще с пистолетами, имею честь представить на рассмотрение вашего превосходительства, докладывая при том, что издержанные презусом, ассесорами и аудитором прогонные и суточные деньги, всего 154 рубли 72 1/2 копейки ассигнациями, взыскать с подсудимых. № 1260. Октября 10-го дня 1841 года. Г. Пятигорск.
Полковник Ильяшенков.
В должности адъютанта поручик Турдаковский.
[Ракович. Приложения, стр. 34–35]
Когда Мартынова перевели на гауптвахту, которая была тогда у бульвара, то ему позволено было выходить вечером в сопровождении солдата подышать чистым воздухом, и вот мы однажды, гуляя на бульваре, встретили нечаянно Мартынова. Это было уже осенью; его белая черкеска, черный бархатный бешмет с малиновой подкладкой произвели на нас неприятное впечатление. Я не скоро могла заговорить с ним, а сестра Надя положительно не могла преодолеть своего страха (ей тогда было всего 16 лет). Васильчикову и Глебову заменили гауптвахту домашним арестом, а потом и совсем всех троих освободили; тогда они бывали у нас каждый день до окончания следствия и выезда из Пятигорска. Старательно мы все избегали произнести имя Лермонтова, чтобы не возбудить в Мартынове неприятного воспоминания о горестном событии.
[Э. А. Шан-Гирей. «Русский Архив», 1889, т. II, стр. 319–320]
Между нами будь сказано (entre nous soit dit) я не понимаю, что о Лермонтове так много говорят; в сущности он был препустой малый, плохой офицер и поэт неважный. В то время мы все писали такие стихи. Я жил с Лермонтовым в одной квартире, я видел не раз, как он писал. Сидит, сидит, изгрызет множество карандашей или перьев и напишет несколько строк. Ну, разве это поэт… Да и сам он писанное бросал или отдавал другим, но этим не дорожили…
[Неизвестный сановник в передаче П. А. Висковатого. «Русская Старина», 1885 г., т. XV, стр. 476]
2 августа 1841 г. Село Воробьево
31-го было рождение матери Мартыновой. Нашел ее в большом горе. Сын ее Николай застрелил мерзавца Лермонтова на дуэли. Как мне жаль бедной бабки его [Арсеньевой]. Всю жизнь ему посвятила и испила от него всю чашу горестей до дна. Жалко и Мартынова. Николай давно в отставке и жил там по-пустому. Теперь сидит в остроге. Лермонтов в последнем письме к Мартынову писал сюда, что он кидал вверх гривенник, загадывал, куда ему ехать. Он упал решетом. Сие означало в Пятигорск, и от того там погиб. Пишет: «Хочу ехать к истинному моему другу, который более двадцати наших русских зарезал и теперь смирный!» Довольно этого, чтобы знать каков был. Он был трус. Хотел и тут отделаться, как с Барантом прежде, сказал, что у него руки не поднимаются, выстрелил вверх, и тогда они с Барантом поцеловались и напились шампанским. Сделал то же и с Мартыновым, но этот несмотря на то убил его.
[Из письма А. А. Кикина к М. А. Бабиной.[610] «Русская Старина», 1896 г., кн. 2, стр. 316]
Прибыв на Кавказ, в ожидании экспедиции, Лермонтов поехал на воды в Пятигорск. Там он встретился с одним из своих приятелей, который часто был жертвой его шуток. Он снова начал свои проделки с ним, и в течение нескольких недель Мартынов был мишенью всех безумных выдумок поэта. Однажды увидев на Мартынове кинжал, а может и два, по черкесской моде, что вовсе не шло к кавалергардскому мундиру, Лермонтов, в присутствии дам, к нему подошел и, смеясь, закричал:
— Ах, как ты хорош, Мартынов! Ты похож на двух горцев!
Последствием этой шутки было то, что уже и без того полная чаша перелилась через край; последовал вызов и на другое утро два приятеля дрались на дуэли. Напрасно секунданты употребили возможные усилия к примирению, даже сам Лермонтов верить не хотел, что он будет драться с Мартыновым. Но судьба свое взяла.
— Возможно ли, — сказал он секундантам, когда они передавали ему заряженный пистолет, — чтобы я в него целил?
Целил ли он? Или не целил? Но только то известно, что раздалось два выстрела, и что пуля противника смертельно поразила Лермонтова.
Таким образом окончил жизнь в 28 лет, и тою же смертью, поэт, который один мог облегчить утрату, понесенную нами смертью Пушкина. Странная вещь! Дантес и Мартынов оба служили в кавалергардском полку.
[Перевод из французского письма Е. П. Ростопчиной к Ал. Дюма. «Le Caucaese. Nouvelles impressions de voyage par Alex. Dumas», 1859, Leipzig, pp. 261–262]
Он не имел ни начитанности Пушкина, ни резкого проницательного его ума, ни его глубокого взгляда, ни чувствительной, всеобъемлющей души его. Его характер не был еще совершенно сформирован, и беспрестанно увлеченный обществом молодых людей, он характером был моложе, чем следовало по летам. Он еще любил шумную, разгульную жизнь, волочиться за дамами, подраться на саблях, заставить об себе говорить, подтрунить, пошутить и жаждал более славы светской, остряка, чем славы поэта. Эта молодость убила его. Все приятели Лермонтова ожидали сего печального конца, ибо знали его страсть насмехаться и его готовность отвечать за свои насмешки. Невзирая на то, его смерть поразила всех, как неожиданная новость. И в какую минуту он был похищен! В то время, когда его талант начал созревать. Нет сомнения, что если б он прожил еще несколько лет и если б мог оставить службу и удалиться (как он хотел) в деревню, он близко бы достиг высоты Пушкина.
[Н. М. Смирнов. Из памятных записок. «Русский Архив». 1882 г., кн. 2, стр. 240]
Этот печальный исход был почти неизбежен при строптивом, беспокойном его нраве и при том непомерном самолюбии или преувеличенном чувстве чести (point d'ho
[А. Васильчиков. «Русский Архив», 1872 г., кн. 1, стр. 213]
Одаренный от природы блестящими способностями и редким умом, Лермонтов любил преимущественно проявлять свой ум, свою находчивость, в насмешках над окружающею его средою и колкими, часто очень меткими остротами, оскорблял иногда людей, достойных полного внимания и уважения.
609
Ошибочно переписчиком коменданта слуги Лермонтова приписаны Мартынову и наоборот.
610
Мария Алексеевна, по мужу Бабина, дочь Алексея Андреевича Кикина. Кикин, по общественному положению своему, принадлежал к так называемой — «Грибоедовской Москве» и состоял в родстве с такими родовитыми фамилиями, как Трубецкие и Волконские.