Лорд Хорнблауэр

Потом появилась новая помеха — немолодой офицер в темно-зеленом мундире, размахивающий листком бумаги. Это был — как же его зовут… Да, Хоу — капитан Шестидесятого стрелкового. Никто не знает, к какой же нации принадлежит он на данный момент, возможно, даже он сам. Шестидесятый стрелковый, с тех пор как он утратил свое наименование Королевский Американский, стал прибежищем для всех иностранцев на службе короля. Кажется, до французской революции он был каким-то судебным чиновником в одном из бесчисленных крошечных государств на французской стороне Рейна. Его государь уже в течение двадцати лет являлся изгнанником, подданные этого государя стали за это время французами, а сам он в течение этих двадцати лет исполнял особые поручения британского правительства.

— Прибыл пакет из министерства иностранных дел, сэр, — сказал Хоу, — а это сообщение помечено грифом «Срочно».

Хорнблауэр отвлекся от вопроса о подборе новой кандидатуры на должность juge de paix,[21] призванного заменить прежнего, который, по всей видимости, сбежал на бонапартистскую территорию, чтобы заняться новой проблемой.

— Они посылают нам принца, — сказал Хорнблауэр, прочитав письмо.

— Какого именно, сэр? — спросил Хоу, с чрезвычайным любопытством.

— Герцога Ангулемского.

— Законный наследник по линии Бурбонов, — со знанием дела заявил Хоу. — Старший сын графа Артуа, брат Людовика. По материнской линии он отпрыск Савойского дома. И женат на Марии-Терезии — Пленнице Тампля, дочери замученного Людовика XVI. Хороший выбор. Ему сейчас должно быть около сорока.

Хорнблауэр смутно представлял, что будет для него означать приезд принца. В некоторых случаях удобно иметь формального начальника, однако Хорнблауэр предвидел (он старался избавиться от пустых иллюзий), что присутствие герцога частенько будет создавать для него дополнительные и ненужные трудности.

— Если ветер будет благоприятным, он прибудет завтра, — сказал Хоу.

— Это так, — произнес Хорнблауэр, глядя через окно на флагшток, где бок о бок развевались флаги Соединенного королевства и Бурбонов.

— Он должен быть принят со всей подобающей данному случаю торжественностью, — заявил Хоу, незаметно для себя перейдя на французский, видимо, в соответствии с направлением мыслей. — Впервые за двадцать лет нога Бурбонского принца ступает на французскую землю. На причале его должны приветствовать все официальные лица. Королевский салют. Процессия идет к церкви. Там исполняется «Te Deum».[22] Затем все идут в Отель де Виль, где проводится большой прием.

— Это все ваша забота, — сказал Хорнблауэр.

Стоял лютый зимний холод. Здесь, на причале, где Хорнблауэр ждал подхода фрегата, доставившего герцога, дул леденящий северо-восточный ветер, насквозь пронизывавший плотный плащ. Хорнблауэру было жаль матросов и солдат, выстроенных в шеренги, и других матросов, расположившихся на реях стоявшего в гавани линейного корабля. Сам он только что прибыл из Отель де Виль, оставаясь там до самого последнего момента, пока посыльный не сообщил, что герцог вот-вот прибудет, а гражданские чины и младшие офицеры провели здесь уже некоторое время. У Хорнблауэра создалось впечатление, что он звучащее в унисон клацанье зубов.

Он с профессиональным интересом наблюдал, как верпуется фрегат, до него доносилось звяканье брашпиля и отрывистые команды офицеров. Корабль медленно подходил к молу. Траповые и помощники боцманов засуетились, спуская трап, за ними следовали офицеры в парадных мундирах. Почетный караул из морских пехотинцев построился. С трапа на причал были перекинуты сходни, появился герцог — высокий, важный человек в гусарском мундире, с голубой лентой на груди. На корабле заиграли бацманские дудки, пехотинцы взяли «на караул», офицеры отдали честь.

— Подойдите и поприветствуйте Его королевское высочество, сэр, — подсказал Хоу, стоявший рядом с Хорнблауэром.

На сходнях располагалась магическая линия, перейдя которую герцог покинул британский корабль и оказался на земле Франции. Французский королевский штандарт пополз вниз с грот-мачты фрегата. Издав последний экстатический взвизг, замолкли дудки. Сводный оркестр разразился торжественным маршем, зазвучали приветственные крики, моряки и солдаты почетного караула салютовали оружием в манере, присущей двум различным видам войск и двум разным нациям.

Хорнблауэр вышел вперед, приложив к груди шляпу с плюмажем жестом, который он с таким трудом разучивал под руководством Хоу этим утром, и поклонился представителю Его наихристианнейшего величества.

— Сэр Орацио, — прочувствованно произнес герцог: за все годы пребывания в изгнании он так и не избавился от проблем с придыханием, свойственных французам. Оглядевшись вокруг, он произнес:

— Франция, прекрасная Франция.

Хорнблауэру трудно было представить себе что-то менее «прекрасное», чем набережная Гавра при северо-восточном ветре, но герцогу было виднее, кроме того, эти слова очень подходили для занесения в анналы. Не исключено, что их герцогу подсказал кто-то из степенных, облаченных в мундиры сановников, вслед за герцогом проследовавших по сходням. Одного из них герцог представил как месье …(Хорнблауэр не разобрал имени), кавалера ордена …, а этот джентльмен, в свою очередь, представил конюшего и военного секретаря.

Краем глаза Хорнблауэр видел толпу чиновников, стоящих позади него, которые распрямились после долгого поклона, но все еще продолжали держать шляпы в руках.

— Наденьте шляпы, господа, прошу вас, — произнес герцог, и седины и плеши скрылись из глаз, как только сановные чины получили милостивое разрешение укрыть их от зимнего ветра.

У герцога зубы тоже, наверняка, клацали от холода. Хорнблауэр бросил взгляд на Хоу и Лебрена, которые, сохраняя вид невозмутимой вежливости, старались локтями оттеснить друг друга так, чтобы оказаться ближе к нему и герцогу, и принял решение свести дальнейшие мероприятия к минимуму, проигнорировав обширную программу, которую предложили ему Хоу и Лебрен. Какой смысл было присылать сюда бурбонского принца и позволить ему умереть от пневмонии? Ему необходимо представить Мома — имя барона, конечно, должно войти в историю, и Буша, старшего морского офицера — по одному от каждой страны, чтобы продемонстрировать согласие между ними, что было весьма кстати, так как Буш обожал высокопоставленных персон и преклонялся перед монархией. Герцог займет важное место в памятном списке Буша, который открывал царь всея Руси. Хорнблауэр обернулся и сделал знак, чтобы подвели лошадей, конюший бросился, чтобы подержать стремя, и герцог вскочил в седло — прирожденный наездник, как и все в его семье. Хорнблауэр оседлал спокойную лошадку, которую выбрал для себя, остальные последовали его примеру: кое-кто из гражданских испытывал неудобства из-за непривычки носить шпагу. До церкви Богоматери было каких-то четверть мили, и Лебрен предусматривал, что каждый ярд этого пути должен выражать верноподданнические чувства по отношению к Бурбонам: белые флаги в каждом окне, украшенная лилиями триумфальная арка у западного портала церкви. Однако крики собравшихся на улице людей казались жидкими на пронизывающем ветру, да и сама процессия не выглядела очень торжественной, так как каждый старался протиснуться вперед в поисках убежища. Церковь милостиво предоставила им такое убежище — как в переносном смысле она служит таковым для грешников — подумал Хорнблауэр, прежде чем лавина дел снова захлестнула его. Он занял свое место позади герцога, держа в поле зрения Лебрена, специально разместившегося здесь для удобства Хорнблауэра. Наблюдая за ним, Хорнблауэр мог понять, как нужно себя вести: когда стоять, а когда опуститься на колени, ведь это был первый раз, когда он находился в католическом храме и присутствовал на католическом богослужении. Ему было немного жаль, что вереница мыслей не позволила ему наблюдать за происходящим с должным вниманием. Одеяния, вековые обряды могли заинтересовать его, если бы не размышления о том, на что надавил Лебрен, чтобы убедить священников преодолеть страх перед гневом Бонапарта и вести службу, и том, какую же толику реальной власти захочет получить этот отпрыск рода Бурбонов, а также о том, какая доля правды содержится в начавших стекаться к нему сведениях, говорящих, что императорские войска, стали, наконец, продвигаться к Гавру.

21

Мировой судья (фр.)

22

Тебя, Бога, хвалим (лат.) — католический гимн.