Страница 115 из 122
С другой стороны — и в наибольшей степени — эти рассказы отражают иллюзорность представлений Толстого о путях к достижению справедливого социального строя. Поэтому в «Сказке об Иване-дураке…», например, доказывается, что стоит только царю-дураку Ивану и его народу отказаться от денег, войска, заняться одним крестьянским физическим трудом, как установится та счастливая жизнь, о которой мечтает трудовой народ. Критика собственности превращается в проповедь отказа от материальных благ вообще («Ильяс»); непротивление злу преподносится как единственное средство борьбы со злом («Свечка»).
Какой бы источник ни использовал в это время художник — древнерусский письменный или легендарный устный, — он всегда преобразует его в соответствии с принципами своей философии. Изменяя сюжеты церковно-учительной литературы («Прологов» и «Патериков»), Толстой сообщает им антицерковную направленность, устраняет ссылки на божью волю, проявляющуюся в поступках героя, и подчеркивает нравственную силу живущего «во Христе»; преобразуя фольклорный материал, настойчиво вносит в него свои мысли о непротивлении злу насилием.
Традиции древней учительной литературы и устного народного творчества причудливо переплетаются в содержании и стиле народных рассказов. От первой идут евангельские эпиграфы, вся форма рассказа — притчи с религиозно-нравственной сентенцией в конце («Понял я теперь, что кажется только людям, что они заботой о себе живы, а что живы они одною любовью». — «Чем люди живы»; «И понял Авдеич, что не обманул его сон, что, точно, приходил к нему в этот день Спаситель его и что, точно, он принял его». — «Где любовь, там и бог»; «И поняли мужики, что не в грехе, а в добре сила божия». — «Свечка»). Внимательное изучение источников народных рассказов (см. о них в комментариях к каждому рассказу) показывает, что в конечном счете древняя учительная литература, а не устное народное творчество представляла в основном материал для сюжетных заимствований.
Вместе с тем не только в языке, простом и выразительном, сказалось проникновение в стиль народных рассказов фольклорной традиции. Здесь и широкое использование жанра сказки с ее небывалыми превращениями и чудесами, и типично фольклорные художественные приемы: троичность, традиционный зачин («Жил в деревне», «Жил в городе» и т. п.) и концовка («И стали жить-поживать», «И стал он жить-поживать, добро наживать»), пословицы и поговорки и т. п.
Великое искусство Толстого-реалиста дает о себе знать и в народных рассказах. Чувство правды жизни требовало от художника показа реальных сторон действительности. И потому Толстой писал П. И. Бирюкову в 1885 году, имея в виду предложение В. Г. Черткова сглаживать изображение темных сторон жизни: «Нельзя и не должно скрывать лжи, неверности и дурное» (т. 63, с. 283). Следуя этому принципу, Толстой рисует безысходную бедность в семье сапожника Семена («Чем люди живы»), эгоистическую жизнь «хозяйственного мужика» Ильяса («Ильяс»), злоключения сапожника Мартына («Где любовь, там и бог»), неприглядную жизнь крестьян, у которых из-за куриного яйца разгорелась жестокая вражда («Упустишь огонь не потушишь»), голодную украинскую деревню («Дна старика»), дикую жадность, собственнические инстинкты «выбившегося в люди» Пахома («Много ли человеку земли нужно») и т. д. В портретных характеристиках, пейзажах, диалогах — множество тех метких реалистических деталей, которые являют уменье Толстого — скупыми средствами, часто одним словом, создавать неповторимый художественный образ.
Простоту, сжатость описаний Толстой считал непременным условием в рассказах для народа. Чтобы рассказ был понятен, он должен быть безыскусен, прост. Поэтому каждая стилистическая деталь вносится в повествование с учетом того, что читателями будут простые, а слушателями часто неграмотные люди.
Высокое достоинство рассказов — в их простом, сжатом, строгом, чеканном слоге. Говорить художественно и в то же время лаконично, просто — большое искусство, и замечательные образцы именно этого искусства дал Толстой в своих рассказах для народа.
Однако в целом стремление писателя упростить художественную форму, если произведение предназначается для народа, имело противоречивые последствия. Прелесть простоты языка, экономия изобразительных средств, которые так высоко ценил Толстой в поздний период творчества и которые считал необходимым условием народной литературы, сочетаются в этих рассказах с нарочитым упрощением художественной формы.
Приемы, выработанные в период создания рассказов для народа, составили часть богатейшего разнообразия стиля позднего Толстого, в котором новые требования писателя к искусству соединились с многолетним писательским опытом великого художника. И на этом пути многостороннего, а не узкотенденциозного искусства Толстой создал в поздний, послепереломный период своего творчества подлинно народные произведения.
3
И в начале, и в конце 70-годов Толстой много и увлеченно работал над историческими романами. В разделе «Незаконченное. Наброски» широко представлены фрагменты этих незавершенных романов.
Закончив в 1868 году печатание «Войны и мира», Толстой не возвратился к замыслу «Декабристов», который привел его к созданию романа-эпопеи об Отечественной войне 1812 года. Творческое воображение художника волновали другие исторические темы: то «взятие Корсуни Владимиром» — сюжет для эпопеи; то драма: «Меншиков женит Петра II на дочери, его изгнание и смерть» (т. 48, с. 344); то история подпоручика Мировича, пытавшегося в 1764 году освободить из Шлиссельбургской крепости Иоанна Антоновича[31]. То рисуется план романа о былинных богатырях — с главным героем Ильей Муромцем; то вдруг мелькнул (23 февраля 1870 г.) «тип женщины, замужней, из высшего общества, но потерявшей себя»[32] — зерно будущей «Анны Карениной». Но постепенно творческие интересы сосредоточиваются на времени Петра I.
В «мучительных», по словам самого писателя, размышлениях о задуманном романе из эпохи Петра I присутствовали, как всегда у Толстого, «дерзкие замыслы невозможного или непосильного и недоверие к себе» и «упорная внутренняя работа» (т. 61, с. 242). Примечательно, что предварительная «глубокая пахота того поля», на котором художник «принужден сеять», сопровождалась не только напряженными раздумьями о будущем, но и строгой переоценкой созданного ранее. Только что законченный роман «Война и мир» представляется Толстому «многословной дребеденью». Начинаются поиски иных художественных принципов; заново определяются цели и стимулы литературной работы.
Отправив в конце сентября 1872 года раздел «Арифметика» для четвертой книги «Азбуки», Толстой признавался: «…последние дни насилу, насилу удерживал потребность начать свою настоящую работу» (т. 61, с. 323). «Настоящая работа» — это задуманный в 1870 году роман о Петре I и его эпохе.
24 февраля 1870 года С. А. Толстая отмечала в своем дневнике: «Сейчас, утром, он написал своим частым почерком целый лист кругом. Действие начинается в монастыре, где большое стечение народа и лица, которые потом будут главными»[33]. Письма и записные книжки самого Толстого за этот период рассказывают об интенсивном чтении разнообразных исторических источников.
Интерес к истории, характерный для всего творческого пути Толстого, никогда не становился у него самодовлеющим. В изумление приводили его слова драматурга А. Н. Островского о том, что «Козьма Минин» написан белыми стихами, чтобы «стать в отдаление» (т. 62, с. 150). Толстой не умел и не хотел становиться в отдаление.
К художественному постижению эпохи конца XVII — начала XVIII века Толстой пришел, размышляя над современностью и всем ходом русской истории. «Весь узел русской жизни сидит тут», — заметил он о Петровском времени в самом начале работы над романом (т. 61, о. 349). «Вы говорите, — возражал Толстой своей двоюродной тетке, — время Петра не интересно, жестоко. Какое бы оно ни было, в нем начало всего. Распутывая моток, я невольно дошел до Петрова времени, — в нем конец» (т. 61, с. 291). Как справедливо пишет М. Б. Храпченко, «слова эти ясно показывают, что замысел нового романа из эпохи Петра I находился в известной преемственной связи с творческой концепцией «Войны и мира»[34].
31
Анна Иоанновна объявила в 1740 г. годовалого сына своей племянницы наследником русского престола, а спустя год вступившая на престол Елизавета Петровна арестовала всю семью Иоанна Антоновича.
32
Толстая С. А. Дневники, в 2-х томах, т. 1, с. 497.
33
Там же. По-видимому, запись относится к фрагменту, рассказывающему о переходе власти от царевны Софьи к Петру (см. с. 395–418 наст. тома), или к несохранившемуся фрагменту, по содержанию близкому к этому отрывку.
34
Храпчепко М. Б. Лев Толстой как художник, изд. 4-е. М., 1978, с. 161.