Страница 93 из 100
367
Вместе с тем поскольку воспринимаемое человеком воспринимается или внешним чувством и через простое столкновение, или мыслью, то и число, если оно воспринимаемо человеком, будет обязательно воспринято или чувством, или мыслью. Но чувством и простым впечатлением оно не может быть воспринято, так как бытие исчисляемых вещей вводит некоторых людей в заблуждение, поскольку эти последние, видя вещи белыми или черными или вообще чувственными, предполагают, что и число есть некий чувственный и видимый предмет, в то время как истина не такова. Ведь белое и черное и, если угодно, растение, камень, бревно и каждое из перечисляемых вещей видимо и воспринимается чувством, а число, как число, нечувственно для нас и невидимо.
Однако рассмотрим дело таким образом. Чувственное, как чувственное, воспринимается нами без научения этому. Ведь никто не учится видеть белое и черное или воспринимать шероховатое и гладкое. Число же, как число, не воспринимается нами без научения. Что дважды два составляют четыре, трижды два - шесть и десятью десять - сто - это мы узнали из изучения. Следовательно, число не есть нечто чувственное. Если же оно познается памятью в результате комбинации каких-то вещей, то впадет в апорию тот, кто [в данном случае] отойдет от чувственного, как и Платон затруднялся в диалоге "О душе" относительно того, каким образом два, взятые в отдельности, не мыслятся двумя, а, соединившись в одно целое, становятся двумя [40].
Если они таковы же после соединения, каковы были до соединения, а каждое из них до соединения было одним, то и после соединения каждое из них будет одно, потому что если мы допустим, что к ним прибавляется после их соединения что-либо кроме того, что было, например двойственность, то соединение этих двух будет четверкой.
Ведь если к соединению одного и одного прибавится, кроме того, еще двойка, то, поскольку в ней мыслится единица и единица, при соединении одного с другим должна получиться четверка, ввиду того что мыслятся, с одной стороны, две единицы, вступающие в соединение, а с другой - прибавляемая к ним двойка - двойная [уже] по [самой своей] природе. И еще: если к тому, что образует после соединения десятку, прибавляется [помимо входящих сюда единиц] нечто большее, [а именно] десятка [как новое свойство], то поскольку в десятке мыслятся девять, восемь, семь и прочие числа в нисходящем порядке, то десять станет бесконечное число раз бесконечностью, как у нас показано выше [41].
368
Платон хочет доказать это еще и иначе. Если единое, говорит он, когда оно разделяется и отделяется, мыслится как два, то упомянутое соединение каждого из них по одному воедино, конечно, не будет мыслиться как два. Ведь вторая причина противоположна первой причине, и если то, что выделяется из одного и того же, есть два, тогда и то, что сводится к тому же самому и что одно к другому присоединено, уже не может быть двумя. То, что у него сказано, имеет следующий вид: зов "Я удивляюсь тому, что когда каждое из них было одно вне другого, то каждое из них было одним и они тогда не были двумя; а когда они приблизились один к другому, то это явилось для них причиной того, чтобы стать двумя. И если кто-нибудь раздробит единицу, то я все равно не могу еще убедиться в том, что раздробление подобным же образом является [здесь] причиной возникновения двух. Ведь тогда причина возникновения двух была противоположной [этому]. Тогда это происходило потому, что они соединялись близко друг с другом и одно прикладывалось к другому, а теперь потому, что одно от другого отводится и отделяется" [42].
Этими словами он ясно говорит, что если простое соединение одного и одного и простое их сопоставление есть причина того, что стали двумя не бывшие прежде двумя [единицы], то как можно еще верить, что единое, когда отделяется и расчленяется, становится двумя? Ведь раздробление и разделение противоположны соединению.
Таково рассуждение Платона. Можно составить и такой аргумент. Если существует число, то, когда оно прилагается к другому, например к единице единица, тогда или прибавляется что-либо к объединившимся единицам, или что-либо отнимается, или ничего не прибавляется и не отнимается. Но если ничто не прибавляется к ним и ничто не отнимается от них, то после приложения одной к другой двойки не получится, как не было ее и до их объединения.
Если же что-нибудь отнимается после складывания, то произойдет уменьшение одной единицы и уже не будет двух. Если же что-нибудь к ним прибавляется, например двойка, тогда то, что должно быть двумя, станет четырьмя. Ведь прибавляющаяся двойка была единица плюс единица. Прибавившись к единице и единице (когда последние складываются), она должна создать число четыре. А это нелепо. Следовательно, никакого числа не существует.
369
[V. О ВОЗНИКНОВЕНИИ И УНИЧТОЖЕНИИ]
Исследование о возникновении и уничтожении появляется у скептиков против физиков почти относительно всего универсума, имея в виду, что из рассматривающих состав вселенной одни порождают все из единого, а другие из многого и из первых - одни из бескачественного, другие из качественного, причем из тех, кто порождает из качественного, - одни из огня, другие из воздуха, третьи из воды, четвертые из земли, и из тех, кто порождает из многого, - одни из исчисляемого, другие из бесконечного, и из тех, кто порождает все из исчисляемого, - одни из двух, другие из четырех, третьи из пяти, четвертые из шести, и из тех, кто из бесконечного, - одни из того, что подобно порождающемуся, другие из того, что ему не подобно, и из этих последних - одни из бесчувственного, другие из чувственного.
Стоики предполагают возникновение универсума из бескачественного и единого тела. Ведь начало сущего, по их мнению, есть бескачественная материя, во всех направлениях изменяемая; при изменении же ее возникают четыре стихии: огонь, воздух, вода и земля. Последователи Гиппаса, Анаксимена и Фалеса признают возникновение универсума из качественно единого. Из них Гиппас, а по некоторым сведениям, и Гераклит Эфесский допускали возникновение из огня, Анаксимен - из воздуха, Фалес - из воды, Ксенофан, по мнению некоторых, - из земли:
Ибо все из земли и в земле же все умирает [43].
Из многого, и притом исчисляемого, именно из двух - земли и воды, [производит все] поэт Гомер [44], когда он говорит то
...Видеть бессмертных отца Океана и матерь Тефису...
то
Но погибните все вы, рассыпьтесь водою и прахом!
370
Очевидно, с ним согласуется, по мнению некоторых, и Ксенофан Колофонский, поскольку он говорит:
Все мы ведь произошли из земли и воды совокупно [45].
Из земли и эфира [производит все] Еврипид, как можно понять из его слов:
Эфир и Землю, всех родившую, пою [46].
Из четырех [элементов производит все] Эмпедокл:
Прежде всего узнай бытия четыре основы:
Светлый Зевес, жизненосная Гера, Аидоней сам,
И Нестида, что мочит слезами наш смертный источник [47].
Из пяти [производят все] Оккел Луканский и Аристотель. Ведь они прибавили к четырем элементам пятое вращающееся по кругу тело, из которого, по их словам, происходят небесные тела. Из шести предполагает возникновение всего школа Эмпедокла. Там, где Эмпедокл говорит о четырех корнях всего, там он производит возникновение из четырех; когда же он прибавляет:
Вне их губительный Спор, одинаково равный повсюду,
С ними Любовь, равномерная вширь и также длиною [48],
то он учит о шести началах сущего - четырех материальных (земля, вода, воздух, огонь), а двух действующих (Любовь и Вражда).
Из беспредельного полагали возникновение вещей 8 приверженцы, Анаксагора Клазоменского, Демокрита и Эпикура и многие другие. Но Анаксагор - из того, что подобно рождающемуся, Демокрит же и Эпикур - из того, что непохоже на рождающееся, и из нечувствительного, т.е. из атомов; а Гераклит Понтийский и Асклепиад - из непохожего на рождающееся, но подверженного страданию, именно из несцепленных масс.