Страница 4 из 49
– Подожди ты о своих партийных делах, – говорит он мне. – Вот послушай-ка лучше. Помню, было это около Борнхольма, штормяга точь-в-точь как сегодня – бьет, колотит по зубам, аж жить не хочется. А тут еще эта мина. Зацепили мы ее. Всплыла она, родимая, – вся в зелени, ракушках – и качается совсем рядом, около самого борта. Того и гляди на теплоход ее волной бросит. И вот...
«Старшему механику – в машину!» – вещает радио.
– Ах, черт! – сокрушается голубоглазый «дед». – Ты приходи попозже, расскажу. Такое у нас тогда было, аж вспомнить страшно!
Проводив Андрея Тихоновича в машину, я поднимаюсь наверх, к капитану судна Араму Агаджановичу Хачатурову. Сосредоточенно нахмурив лоб и обхватив загорелыми руками голову, он читает «Золотого теленка». Капитан черный, смуглый и весь какой-то мохнатый. Густые волосы буйно лезут из его крупного носа, из ушей и разреза рубашки. Только на голове волос маловато: сквозь их поредевшую поросль матово блестит бронзовая пролысина. С сожалением отложив в сторону книгу, капитан надевает китель с золотыми нашивками и кивает мне головой на кресло. Несколько минут мы молча сидим, рассматривая друг, друга. Что я знаю о нем? То, что наш капитан считается неплохим судоводителем, что уже многие годы водит он суда по морям и океанам. Вот, пожалуй, и все. Нет, не все: грубоват он. Но это дело поправимое. Капитан знает обо мне еще меньше, чем я о нем. Научный работник исследовательского института. «Гм... мда! Ну что ж, посмотрим», – читаю я в его глазах.
– Так вот, Юрий Николаевич, – начинает капитан, сосредоточенно сдвинув брови над широкой переносицей, – перед нами стоят очень большие и важные задачи, и вам, как секретарю судовой партийной организации, придется...
Договорившись о дате первого общесудового собрания, капитан, дружески улыбнувшись мне, предлагает пройти в ходовую рубку: ему нужно взглянуть на курс.
Что ж, посмотрим рубку.
Посредине светлого, чистого помещения – стойка рулевого управления, перед ней – магнитный компас, слева гудит, как шмель, гирокомпас, справа – машинный телеграф. Сквозь большие окна-иллюминаторы виден бурлящий залив, у самого крыла капитанского мостика летят чайки. Ветер сейчас дует нам в корму, и чайки парят в воздухе, лишь изредка вздрагивая крыльями, хвостами... вперед. Птицы не любят, когда ветер поддувает им под перья и, сопровождая судно, они всегда поворачиваются клювом навстречу ветру.
На руле стоит самый молодой член судового экипажа – Слава Кротов. На судне все его зовут или «Сявкой», или «Кротом». У него веселая, хитрая физиономия, вся запачканная веснушками, зеленые глаза и рыжие волосы. Облачен Слава в ярко-красную рубаху и узкие, «стильные» брюки.
– Как он стоит на руле? – спрашиваю я вахтенного штурмана Петра Николаевича Долиненкова.
Тот щелчком пальцев откидывает морскую, с широким козырьком фуражку на затылок и, передвинув чубук трубки из одного угла рта в другой, говорит неожиданным для своего невысокого роста густым пиратским басом:
– Преотлично! Кротов – один из лучших матросов судна. Старательный, дисциплинированный парень.
Слава улыбается одними уголками рта и, не спуская глаз с компаса, нажимает на одну из трех кнопок рулевого управления. Судно острым носом врезается в волну, влезает на нее, а потом обрушивается вниз, гулко ударяясь днищем о воду.
Штурман выпускает из ноздрей облако дыма и, надвинув широкий козырек на самые глаза, возглашает:
– Так держать!
– Есть так держать! – отвечает Кротов, а я спускаюсь вниз и иду к матросам.
Самое интересное на судне местечко – это, пожалуй, кормовой матросский кубрик. Здесь всегда шумно. В кубрике собираются почесать языки все судовые острословы и философы. Вот и сейчас свободные от вахты матросы сидят на диванчике, койке, столе и спорят, где лучше работать – в тропиках или на севере.
– Чего и сравнивать, – убежденно говорит невысокий мускулистый парень, которого приятели зовут Викешей. – Знаем мы этот север: вечные туманы – с мостика фок-мачты[1] не видно, того и гляди на айсберг напорешься. Ледяной ветер, холодина. Руки к снастям примерзают, лицо всегда в волдырях.
– Действительно, – убежденно подхватывает другой матрос, – пальцы от холода всегда, как сардельки, роба не просыхает. Всю ночь под одеялом корчишься, а потом вскакиваешь и брючишки мокрые на себя натягиваешь... Брр!.. То ли дело в тропиках: солнышко с утра до вечера, небо синее над головой, синее море. Ходишь себе в трусиках и сандалиях по палубе, закаляешься.
– А в обед – будьте любезны! – вот вам бананы, вот вам ананасы! – с восторгом перебивает его Викеша. – А к ужину: будьте любезны, не выпьете ли стаканчик винца? Курорт! Теперь я только в тропики хожу. Пускай там, у ледников, другие уродуются!
– Кто-нибудь из вас бывал в тропиках? – спрашиваю я.
Все молчат. Нет, туда они идут впервые. Мне хочется сказать, что тропики – это не так все просто, как кажется, но лучше пусть сами узнают.
Уже поднимаясь по трапу, я слышу чей-то голос:
– Чудак ты, Викешка: кричишь – «в тропиках легче!»; поэтому, дескать, и идешь туда. А я, так иду работать к экватору лишь из интереса. Хочется разных диковинных рыб увидеть, по Африке походить, с ее природой познакомиться.
– Брось ты, Васька, – прерывает его глухой голос: по-видимому, он принадлежит судовому электрику, – мне и на рыб и на природу наплевать. Мне бы валюты в лапу побольше: заработок – вот что меня интересует!
– Давно известно, что ты тряпочник!
Парни заспорили, зашумели, голоса стали резче, звонче. Какие же все-таки они все разные! Одного интересует экзотика, другого – валюта.
К вечеру следующего дня проскочили Бискай. Стало заметно теплее. Настроение, как и синяя жилка в термометре, неуклонно поднимается вверх. Качка уже не раздражает, исчезло противное сосущее ощущение в горле, тело становится сильным, послушным, наполняется энергией. Да и погода изменяется: все больше голубых просветов на небе, все ярче краски еще неспокойного океана. Свежий пассат дует нам в корму, пенные волны пытаются обогнать нас, но куда там! Теплоход, подгоняемый порывами ветра, легко и быстро скользит по морщинистой спине океана с каждым днем, с каждым оборотом винта, приближаясь к цели нашего похода – неисследованным районам экваториальной Атлантики.
Вдоль левого борта тянутся затканные прозрачной сиреневой дымкой оранжевые берега Португалии.
Вот и солнце вылезло из-за тучи, а из облака, что над моей головой, упали в океан тяжелые теплые капли. Над нами поднялась радуга. Такой радуги я не видел никогда. Она перекинулась над океаном от горизонта к горизонту крутой семицветной аркой. Радуга плотно, крепко стоит своими краями на волнах, как гигантские ярко раскрашенные ворота в новый, незнакомый мир, ожидающий нас.
И теплоход, вздрагивая всем корпусом, мчится, торопится проскочить сквозь эти чудесные ворота.
1
Фок-мачта – передняя мачта.