Лицо отмщения

— Стоит ли сказывать вам, что лет мне уже немало. Сколько еще проживу, одному Богу ведомо, а только силы уже, чую, не те, что прежде были.

— Отец!.. — встрепенулся было Святослав.

— Молчи, суеслов! — рявкнул на него Великий князь. — Не перебивай, когда о деле глаголю! — Он сделал паузу, пристально глядя на потупивших глаза витязей, точно примериваясь, можно ли поведать им сокровенную тайну. — Скажите мне, дети мои, было ли когда такое, чтобы я кому что обещал да слова не исполнил?

— Не было! — в один голос ответили братья.

— То-то ж, — вздохнул Мономах, — не было такого. Да вот беда какая, есть за мною провина тяжкая, и гнетет она меня хуже злой лихоманки. Чую, коли помру я, той вины не избыв, гореть мне в пекле адовом.

— Только скажи, батюшка… — начал Мстислав.

— Лишь слово молви! — подтвердил его брат.

— Много лет тому назад, в годы молодые свела меня судьба с Гитой, матерью вашей. Она тогда из царства своего бежала. Отца ее, короля бриттов, супостат злой убил, земли и дома захватил. Но, благодарение небесам и тетке моей, Елизавете, королеве свеев, приютила она беглянку и за меня просватала. А та пред самым венчанием и говорит мне: «Пойду за тебя, коль обещаешь земли мои у ворогов отнять». — Великий князь остановился, переводя дух. — Я ей слово дал. А затем вот все как-то случая не представлялось. Все как-то недосуг было — то половцы нагрянут, то в стране недород, то крепости строить надо. Так матушка ваша и померла, обещанного не дождавшись.

Вот и вышло, что невольно или вольно, а клятвопреступление на мне. Желаю я нынче, чтоб один из вас — хотите — жребий мечите, хотите — своею волей идите — отправился за море и, как здесь грудью стоял за отчие земли, так в дальнем краю мечом воротил земли матерные.

Братья переглянулись.

— Не дайте помереть запятнанным. Мечту имею еще до смерти узреть победу вашу. А там и Богу душу отдать легко.

— Я пойду! — поспешно бросил Святослав, всегда норовивший обойти брата, имевшего от роду чуток больше минут, нежели он сам.

— Мне идти, — расправил плечи Мстислав, — что тут гадать.

— Мечите жребий, буяны, — обреченно махнул рукой Владимир.

Василевс ромеев изучающе поглядел на сына. Тот привычно сник под взглядом отца. Казалось, весь его боевой запал ушел в громогласные крики с порога. Иоанн II величаво поднялся с трона и неспешно подошел к Мануилу.

— В тебе говорит человек, — приближаясь к вооруженному с ног до головы кесарю почти вплотную, негромко, с нескрываемой жалостью проговорил император. — Это всегда страшно, когда тебя пытаются убить. И когда убивают кого-то из близких — тоже страшно. Но тебе следует научиться побеждать этот страх. Знать, что он есть, и побеждать. Ты — мой наследник, ты — наместник Бога в этой юдоли слез. И если ты будешь рассуждать и действовать как обычный испуганный смертный, обол цена тебе как правителю и беда державе от такого государя!

Ты кричишь, что какой-то негодяй убил твоего пажа. Тысячи людей гибнут каждый день без всякой вины — такова непреложная истина. Смерть, увы, лишь часть жизни.

Я же слышу в брошенных тобою словах совсем иное. Мертв Алексей Гаврас, юноша, происходящий из рода столь могущественного, что ему вполне под силу противостоять императорской армии. Наверняка и отец мальчика, и его дядя будут возмущены нелепой смертью отрока и заподозрят в ней умысел с нашей стороны. Империи сейчас меньше всего нужно ссориться как с владыками Трапезунта, так и с правителями Херсонеса и Готии. Вот что слышу я. И ты, мой сын, тоже обязан слышать это.

— Но ведь убийца покушался на меня… — потерянно, без прежнего запала напомнил Мануил.

— Ты жив, хвала Господу, и это главное! А Алексей Гаврас мертв, и сие более чем прискорбно, — отрезал Иоанн II. — Теперь же ступай и переоденься. Стены Константинова града еще не штурмуют. Ты должен выглядеть как кесарь и достойный сын императора. А так, — Комнин смерил оценивающим взглядом отпрыска, — ты просто смешон. И помни, Мануил, затверди накрепко — мы окружены врагами. Кто бы ни убил несчастного мальчишку — заговорщики, венецианцы, сицилийцы, турки, персы, да хоть бы и крестоносцы-франки, по сути, все едино, — они попали в цель. Не мни себя центром мира, если хочешь таковым быть. Ступай. — Государь резко повернулся спиной к сыну, давая понять, что аудиенция окончена.

— Мой государь, вы желали меня видеть? — В дверях залы у колонны стоял начальник дворцовой стражи.

— Да, Михаил, — кивнул Василевс, — ты уже слышал, что произошло близ Сладких вод?

— Не только слышал, но и уже побывал там, мой повелитель.

— Вот даже как?

— Убийство сына архонта немало встревожило меня. Похоже, кто-то старается оторвать Херсонес от Византии. Подозреваю, что это — венецианцы, а может — сицилийцы.

— На чем же основана твоя уверенность? — заинтересованно поглядел на него Иоанн II.

— Увы, это не уверенность, а лишь предположение. — Михаил Аргир расстегнул поясную суму и достал небольшой клочок ткани. — Вот, это я нашел поблизости от места убийства.

Василевс принял из рук воина ничем не примечательный лоскут шерстяной материи.

— Очень похоже, — Аргир пустился в объяснения, что это кусок дорожного плаща из тех, которые продают в Венеции. — Сами видите, шерсть некрашеная, руно такого оттенка получают только в Далмации. Оттуда его поставляют в земли дожа.

— То есть, выходит, покушались не на Мануила?

— Вряд ли бы наши враги пошли на такое опасное дело в одиночку.

— Там, что же, был один человек?

— Как вы знаете, государь, я опытный охотник. Я обшарил в округе весь лес и полагаю, что могу утверждать: там был один человек. Потом, конечно, появилось много следов. Но, похоже, мне удалось найти место, откуда убийца следил за тропой.

— Все это очень несвоевременно. — Император сжал пальцами виски. — Враг бьет в самое больное место.

— Мой государь! — Михаил Аргир шагнул вперед, вновь разводя плечи и выпячивая грудь. — Позвольте мне отправиться с посольством в Херсонес, дабы я мог лично растолковать отцу несчастного Алексея козни врагов империи. Мы были с ним близко знакомы в годы недавней войны с половцами. Полагаю, он услышит мои слова.

— Да, пожалуй, — печально кивнул Иоанн II, — нынче же логофет дрома впишет тебя в состав посольства. Твои преданность и доблесть мне известны. Моя племянница, Никотея, отправляется в Херсонес, дабы навестить архонта, ведь по второй супруге он ей тоже дядя. Ты будешь сопровождать юную Комнину. Отбери надежных людей для охраны севасты. Обо всем остальном Иоанн Аксух расскажет тебе лично.

Никотея спешила, насколько позволяло ее высокое положение. Она двигалась по коридору в сопровождении пары дворцовых стражников и дежурного офицера палатинов.

«Что же сказать, — думала она, — быть может, представить все так, что молодой Гаврас был влюблен в меня, а Михаил Аргир взревновал? Тогда получается, что я оказывала благосклонность и тому и другому. Нет, этого допустить нельзя. Навет — словно пятна на леопардовой шкуре — не отмоешь. Значит, надо говорить, что Аргир предлагал мне стать его женой, обещая власть и богатство и говоря, что его ожидает великое будущее. Я полагала, что речь идет о его доблести, а он собирался убить Мануила и свергнуть императора. — Никотея вдруг невольно улыбнулась. — По сути ведь это правда. Как столь простое объяснение сразу не пришло мне в голову?!»

Стража у дверей тронного зала развернула древки копий, готовясь пропустить севасту, однако не успела та сделать и трех шагов, как навстречу ей, рдея едва заметным на смуглом лице румянцем, выскочил Мануил Комнин, а за ним твердой поступью вышел и топотирит палатинов. Увидев любимого начальника, дворцовые стражники вскинули руки в приветственном жесте, но тот лишь едва ответил им кивком головы.

— Государь назначил меня в посольство, преславная севаста, — кланяясь племяннице императора, проговорил Михаил Аргир. — Мне велено сопровождать вас.