Страница 14 из 25
«Пришёл мой конец, — подумал Доминик. — Мне суждено погибнуть на охоте. Я спал, как дурак, а меня тем временем окружили... Теперь выхода нет. Прощайся с жизнью, Доминик! Сейчас ты услышишь «ба-бах»! Может, даже и не услышишь? Хоть с Пиней попрощаться!»
Доминик поднял хобот и затрубил что есть мочи:
— Пиииннняяяяяяяя!
И тогда один из охотников заволновался:
— Что такое, чёрт побери, с этим микрофоном? Почему до сих пор не включён? Он заговорил, а микрофон не работает! Вот помощнички!
Доминик не знал, что такое микрофон, да у него и не было времени задумываться над этим, потому что из дома уже выбежал Пиня в одной пижаме и спросил:
— Что случилось?
— Охота, — ответил Доминик.
— Где? — спросил Пиня, озираясь.
— Здесь!
— На кого?
— На меня, — ответил полным отчаяния голосом Доминик.
— С чего ты взял?
— То есть как с чего? Смотри: ты видишь ружья?
— Это вовсе не ружья, — ответил Пиня, протирая заспанные глаза.
— Не надо меня утешать... — скорбным голосом сказал Доминик.
— Говорю я тебе, это не ружья, — повторил Пиня.
— Не ружья, не ружья, что ж это такое?
— Телевизионные камеры.
— Впервые слышу, — изумился Доминик. — Значит, это не «ба-бах»?
— Какое там «ба-бах»!
— Значит, в меня не будут стрелять?
— Конечно, не будут, тебя будут фотографировать, вернее, снимать в кино.
— Зачем?
— Не могу тебе точно сказать зачем, но думаю для того, чтобы показать тебя тем людям, которые тебя ещё не знают.
— Разве эти люди не могут прийти сюда?
— Все они тут не поместятся. Не больно-то велик наш садик.
— А как меня будут показывать?
— По телевизору.
— Вот как!
Весь этот разговор вёлся вполголоса, и руководитель телевизионной бригады, который тем временем направился к Доминику, не смог из его разговора уловить, вероятно, ни слова.
— Простите, пожалуйста, — обратился он к Пине, — кажется, я имею честь разговаривать с хозяином этого феноменального животного?
— Ага, — подтвердил Пиня.
— Моя фамилия Объективницкий, я руководитель телевизионной бригады, которая готовит программу «Пробуждение слона». Ваш слон завоевал неслыханную популярность. Мы читали о славном подвиге пожарников. Потрясающе! Мы решили показать его нашим телезрителям. А так как мы стараемся действовать врасплох — с моей точки зрения это лучший метод, — то мы позволили себе незаметно, с раннего утра, установить камеры возле слона. Поразительным было пробуждение этого величественного животного...
— Его зовут Доминик, — прервал Пиня Объективницкого, — а меня зовут Пиня.
— Очень приятно, — ответил Объективницкий и тотчас вернулся к своей прежней мысли. — Итак, я сказал: поразительным было пробуждение этого величественного животного. Нашим микрофонам не удалось, увы, уловить его голоса, а это было бы, смею сказать, настоящим событием! Больше того, это было бы событием в мировом масштабе! Если бы Доминик изволил повторить свой крик ещё раз, мы были бы ему чрезвычайно признательны.
— Повторишь? — спросил Пиня у Доминика.
Но Доминик ничего не ответил, только покачал головой.
И это была, как мне кажется, положительная черта его характера. Доминик не любил красоваться. Он мог при желании поболтать о том о сём с Пиней, но не ощущал ни малейшей охоты блистать своим красноречием даже перед миллионами телезрителей.
— Разве это так трудно? — воскликнул Объективницкий. — Хорошо бы повлиять на него... — Он вопросительно посмотрел на Пиню.
— Может, передумаешь, Доминик? — снова обратился к слону Пиня.
Но Доминик опять помотал головой.
— Видите, ничего не выходит. — И Пиня развёл руками. — Если заупрямится, его не переубедишь.
— Ничего не поделаешь, — вздохнул Объективницкий, — значит, Тафтуся придётся прогнать в три шеи.
— Кто такой Тафтусь? — несмело спросил Пиня.
— Звукооператор, мой мальчик, звукооператор. Он не включил вовремя микрофона, из-за него пропал самый главный эффект, — пояснил Объективницкий. — Завтра можете не приходить в студию, Тафтусь! — крикнул он одному из своих работников, который сидел в стороне с убитым видом. — Мне это уже надоело!
Тафтусь очень понравился Доминику. Ему вдруг стало жаль звукооператора, хоть он не вполне понимал, что значит звукооператор.
— Пиня... — шепнул Доминик.
— Что?
— Жаль мне его.
— Мне тоже.
— Наверно, это очень неприятно, когда гонят в три шеи.
— Наверно...
— Я до сих пор не могу забыть, как меня выгнали из аптеки...
— А меня чуть не выгнали из школы. Из-за Рыбчинского...
— Пиня...
— Ну что?
— Сделай чего-нибудь.
— Что именно?
— Понятия не имею. Поговори с руководителем.
— Будет он меня слушать...
— Если не будет, махну хоботом, опрокину все их камеры...
— Это ты брось, — сказал Пиня слону, — нельзя. Такая камера стоит кучу денег. Один раз перевернётся, потом уже не починишь.
— Тебе жалко этой дурацкой камеры, — рассердился Доминик, — а Тафтуся не жалеешь?
— Я-то жалею, а вот ты не жалеешь!
— Я? — изумился Доминик.
— Разумеется, ты. Если бы ты подал голос, как просил тебя руководитель, не было бы всей этой истории. Но ты упрям, ты всё время мотал головой: дескать, нет и нет.
— Пиня...
— Что?
— Так я повторю... — прошептал Доминик. — Скажи им, что я повторю.
— Послушайте, — сказал Пиня, — Доминик согласен, он повторит!
— Повторит? Великолепно! — завопил вне себя от радости Объективницкий. — Внимание! Приготовить камеры. Тафтусь, включайте микрофон!
— Уже включён! — со вздохом облегчения сказал Тафтусь. Его лицо расплылось в улыбке.
— Раз, два, три! Начинаем! Пожалуйста! — крикнул руководитель и подал знак Доминику.
Доминик набрал в грудь побольше воздуха и как можно громче завопил:
— Пииинняяяяяяяя!
За забором собралась толпа, люди с любопытством следили за телевизионной передачей с красавцем Домиником в главной роли. Точно такую же сцену увидели и миллионы зрителей на экране своих телевизоров. Телевизионная передача «Пробуждение слона» имела грандиозный успех. В студию было прислано множество писем, все очень хвалили Доминика.
XIII
Как по воде всё шире расходятся круги от брошенного камня, так всё шире расходилась молва о Доминике.
Сперва о нём знали только в Пининой семье, потом во всём доме, потом во всём районе, потом во всём городе, пока, наконец, телевидение не прославило его на всю страну. Но и это ещё не конец!
Не знаю, то ли по радио, то ли из газет, то ли старым испытанным способом «послушал — передай дальше», только о Доминике пронюхал мистер Грейтест.
Мистер Грейтест узнал, что есть такая страна, что в этой стране есть такой город, что в этом городе есть такой район, где живёт мальчик, у которого есть живой фарфоровый слон, белый-белый и вдобавок больше всех слонов, населявших когда-либо нашу планету.
Узнав об этом, мистер Грейтест тотчас утратил сон и аппетит. Ничто было ему не мило: ни бананы, ни апельсины, ни кокосовые орехи, ни халва, ни шоколад, ни ананасное мороженое, которое он когда-то так сильно любил, что мог съесть восемь порций подряд. А когда ночью ложился спать, к нему не шёл сон. Бедный мистер Грейтест волчком вертелся в постели, вздыхал, бормотал, закрывал глаза — напрасно! Сон так и не приходил.
Прошло несколько дней. Мистер Грейтест исхудал, побледнел. Наконец он вызвал своего секретаря.
Секретарь был тощий, высокий, одевался во всё чёрное.
— Вы меня звали? — осведомился он, входя в спальню мистера Грейтеста.
Надо вам сказать, что мистер Грейтест так ослаб от недоедания и бессонницы, что уже не вставал с постели.
— Да, я звал вас, — шёпотом отозвался мистер Грейтест.
— Я в вашем распоряжении, — сказал секретарь.