Страница 1 из 78
Айрис Джоансен
Гадкий утенок
Пролог
Грипбрайар,
Северная Каролина
– Я нечаянно! – Щеки Нелл были мокрыми от слез. – Мама, честное слово! Я держала его в руках, а оно упало и разбилось.
– Сколько раз я тебе говорила не притрагиваться к моим вещам. Твой отец подарил мне это зеркало в Венеции! – Мать зло поджала губы – инкрустированная перламутром ручка зеркала была разбита. – Испортила такую красоту!
– Мамочка, я все исправлю. – Девочка потянулась к зеркалу. – Ведь разбилась только ручка. Я склею, и она будет как новенькая.
– Нет, вещь безнадежно испорчена. Что ты вообще делала в моей комнате? Я же говорила твоей бабушке, чтобы она тебя туда не пускала.
– Она не знала. Она не виновата. – Нелл захлебывалась от рыданий. – Я просто хотела посмотреть, как я выгляжу… Я сделала себе венок из жимолости.
– Я вижу. – Мать неодобрительно дотронулась до венка, украшавшего голову девочки. – Ну и вид у тебя. – Она поднесла зеркало к лицу Нелл. – Ты на это хотела полюбоваться?
– Я думала, что в венке стану… красивей.
– Красивей? Да ты посмотри на себя. Толстая, уродливая. И будешь такой всю жизнь.
Мама права. Из зеркала на Нелл смотрело опухшее от слез лицо с налитыми кровью глазами. Ярко-желтые цветы, еще недавно такие милые, казались жалкими и чахлыми на фоне растрепанных каштановых волос. Вот какая она уродина – даже цветы утратили свою красоту.
– Прости меня, мама, – прошептала Нелл.
– Зачем вы так, Марта? – В дверном проеме остановилась бабушка. – Ведь девочке всего восемь лет.
– Ничего, пусть учится смотреть на жизнь трезво. Раз уж ей выпала такая судьба – быть серой, уродливой мышкой, – нужно как-то приспосабливаться.
– Все дети красивые, – тихо произнесла бабушка. – Может, сейчас она и не очень хорошенькая, но, как знать, может быть, все еще переменится.
Мать вырвала из рук Нелл зеркало и сунула его дочери под нос:
– Ты сама-то как считаешь? Красивая ты или нет?
Нелл отвернулась, чтобы не видеть своего отражения.
Тогда мать резко повернулась к свекрови:
– И нечего засорять ей голову всякими сказками и фантазиями. Гадкие утята в лебедей не превращаются. Из некрасивых детей вырастают некрасивые взрослые. Чтобы окружающие обращались с тобой прилично, нужно быть чистой, аккуратной и покладистой. – Она крепко взяла девочку за плечи и посмотрела ей прямо в глаза. – Ты меня поняла, Нелл?
Да, Нелл поняла. «Прилично обращаться» – это значит «любить». Такой красивой, как мама, она все равно не будет, а это значит, что нужно стараться всем угодить – иначе любить не будут.
Девочка судорожно кивнула.
Мать выпустила ее, взяла лежащий на кровати кейс и, уже направляясь к двери, скороговоркой сказала:
– У меня через двадцать минут совещание, я из-за тебя опаздываю. Не смей больше никогда входить в мою комнату, поняла? – Она раздраженно взглянула на свекровь. – Я не понимаю, неужели нельзя уследить за ребенком? – И с этими словами мать Нелл удалилась.
Бабушка обняла девочку, чтобы утешить и успокоить ее. Нелл с удовольствием уткнулась бы носом в ее теплое плечо, однако сначала нужно было сделать дело.
Наклонившись, девочка подобрала осколки перламутра. Она склеит все так аккуратно, что никто и не заметит. Нужно быть аккуратной, не раздражать маму, и тогда все устроится само собой.
Прилежание – единственное достоинство гадкого утенка. Все равно ему никогда не стать лебедем.
1.
4 июня, Афины, Греция
Танек был недоволен.
Коннер сразу это понял, едва увидев Николаса, появившегося из-за стойки таможни. Лицо Николаса Танека сохраняло всегдашнюю невозмутимость, но Коннер давно знал своего босса и умел чувствовать его настроение по мельчайшим, едва уловимым деталям. По волевому, неизменно бесстрастному лицу Танека не так-то просто было догадаться, что он раздражен и обуреваем нетерпением.
– Надеюсь, информация достоверная, – сказал Танек по телефону.
Информация, увы, была явно недостаточной, но ничего больше Коннер раздобыть не сумел.
Он шагнул навстречу и напряженно улыбнулся:
– Полет прошел приятно?
– Нет, – отрывисто бросил Танек и, не останавливаясь, зашагал к выходу. – Риардон в машине?
– Да, он вчера прилетел из Дублина. – Коннер замялся. – Но на банкет он с вами пойти не сможет. Мне удалось раздобыть только одно приглашение.
– Я же сказал: два.
– Вы не понимаете…
– Я понимаю одно: если действительно операция назначена на сегодня, я остаюсь без прикрытия. И еще я понимаю, что вы плохо отрабатываете свое жалованье.
– Банкет в честь Антона Кавинского, приглашения рассылались за три месяца! Ведь речь идет о президенте государства! Вы не представляете, сколько мне пришлось заплатить за то приглашение, которое я раздобыл. – Коннер поспешно добавил: – К тому же Риардон вам, вероятно, не понадобится. Я же говорил, что информация не проверена. Наш человек обнаружил в компьютере Агентства по борьбе с наркотиками сообщение, в котором лишь сказано, что удар может быть нанесен на острове Медас.
– И больше ничего?
– И еще список.
– Что за список?
– Шестеро из гостей. Подозрение вызывают лишь двое: Мартин Бренден, который устраивает этот банкет, и один из телохранителей Кавинского. Одна фамилия в списке помечена кружком. Это женщина.
– С чего вы взяли, что люди, включенные в список, подлежат уничтожению?
– Фамилии выделены синим. Наш человек предполагает, что у Гардо существует специальный цветовой код, обозначающий то или иное действие.
– Предполагает? – вкрадчиво спросил Танек. – Я что же, притащился сюда, чтобы выслушивать о чьих-то там предположениях?
Коннер нервно облизнулся:
– Вы же сами велели сообщать вам любые сведения, имеющие отношение к Гардо.
Как и надеялся Коннер, упоминание о Филиппе Гардо несколько урезонило Танека. Босс неоднократно заявлял, что любое дело, хотя бы косвенно касающееся Филиппа Гардо, требует особого отношения.
– Ладно, вы правы, – сказал Танек. – От кого было послание?
– У Джо Кэблера, директора АБН, среди людей Гардо есть свой осведомитель.
– Можно выяснить, кто это? Коннер покачал головой:
– Сколько я ни пытался, пока не получается.
– Что намерен делать с этим списком Кэблер?
– Ничего.
– То есть как это «ничего»? – уставился на него Танек.
– Кэблер считает, что это список людей, состоящих у Гардо на содержании.
– Значит, Кэблер не верит в теорию «рокового синего цвета»? – саркастически осведомился Танек.
Коннер глубоко вздохнул – «мерседес» был уже совсем рядом. Пусть теперь с боссом объясняется Риардон – они друг друга стоят.
– Список у Риардона, в машине, – поспешно произнес Коннер, распахивая дверцу. – Вы можете поговорить с ним сами, пока я доставлю вас в отель.
– Привет, ковбой. – Джейми Риардон тщетно попытался изобразить протяжный среднеамериканский акцент – с его ирландским прононсом это было бесполезно. – Я вижу, сапоги ты оставил дома.
Николас немного расслабился и откннулсяГна спинку.
– Надо было взять их с собой. Сапоги – незаменимая вещь, когда нужно дать кому-нибудь пинка.
– Это кому же – мне или Коннеру? – удивился Джейми. – Должно быть, Коннеру. Вряд ли ты захотел бы обидеть мою почтенную задницу.
Коннер нервно хихикнул, трогая с места. Длинная физиономия Джейми лукаво скривилась.
– Я понимаю, почему ты недоволен Коннером, – ехидно заметил ирландец. – Притащиться из Айдахо на другой конец света – и при этом непонятно для чего.
– Я предупреждал, что тревога может оказаться ложной, – подал голос Коннер. – Я ведь не говорил, что нужно приезжать.
– Но ты и не говорил, что приезжать не нужно, – возразил Джейми. – А молчание – знак согласия. Правда, Ник?