Диснейленд

– Почему вы улыбаетесь? – спросила девушка.

– Я?

– А кто же?

Я взглянул на нее. Она была красива. И главное, у нее были карие глаза. Не такие огромные и черные, как у Йовиты, но большие и темные.

– Потому что мне приятно танцевать с вами.

– Глупый.

– Я?

– А кто же?

– Почему глупый?

– Наверное, родились таким.

– Вы на меня за что-то сердитесь?

– Да, сержусь.

– За то, что я отбил вас у этого верзилы?

– Нет. Я вообще сегодня злая. Я уже два дня злюсь.

– Почему?

– А вам-то что? Это мое личное дело.

– Вы сами заговорили об этом.

– Нет, вы.

– Я?

– Ну а кто же?

Красивая, но ведет себя, как дура. А я терпеть не могу дур, даже самых красивых. Впрочем, на дуру она не похожа и на чувиху, пожалуй, тоже. У нее были коротко остриженные светло-каштановые волосы, небрежно зачесанные за уши и немного растрепанные. Пожалуй, умышленно. Когда она говорила, на щеках появлялись ямочки, и это придавало ей детскую непосредственность. Красота ее не бросалась в глаза, и, если бы не Леон Козак, я не обратил бы на нее внимания. По совести говоря, чудо-красотки немногого стоят: посмотришь на них, и сразу все ясно. По-настоящему ценишь красоту, которую познаешь постепенно, после каждой встречи открывая в ней что-то новое. У девушки, с которой я танцевал, мне больше всего нравились глаза. Они напоминали глаза Йовиты. Но между ними была существенная разница. У Йовиты глаза глубокие, таящие в себе нечто загадочное. У этой девушки глаза ничего не таили. Она глядела на меня без всякого выражения, и даже чепуха, которую она несла, не отражалась в ее взгляде.

– Почему вы молчите? – спросила она. – Вам со мной скучно? Если вам не хочется, мы можем больше не танцевать.

Я мечтал об этом, потому что не терпел вальса. Играли его невыносимо долго. Казалось, ему конца не будет.

– С какой стати? Я счастлив, что танцую с вами. Я молчал, размышляя, почему вы назвали меня глупым.

– Простите, если я вас обидела. А вы такой обидчивый?

– Я не обидчивый. Просто мне интересно, что вы имели в виду?

– Разве всегда надо что-то иметь в виду? Я сказала просто так. А вы кто?

Она не знает, кто я? Ну что ж, можно развлечься.

– Я инженер из Новой Гуты.

– И спортивный болельщик?

– С чего вы взяли? Спорт меня не интересует.

– Чего же вы тут делаете?

– Я любитель вырезать фигурки из бумаги. Это мое хобби. А доктор Плюцинский, председатель здешнего клуба, который лечил меня от печени, попросил меня украсить зал.

– А что такое «хобби»?

– Как? Вы не читаете «Пшекруя»?[2]

– Конечно, читаю. Ага, знаю. Это такая мания, да?

– Что-то вроде этого. А у вас есть хобби?

– Не знаю. Я собираю фотографии кинозвезд. Это хобби?

– Да. Типичное хобби. А чем вы вообще занимаетесь?

– Я легкоатлетка.

– Что вы говорите? Очень приятно. Первый раз так близко вижу настоящую, живую спортсменку.

– Тут прямо в глазах рябит от них.

– Я только что пришел. По обязанности. Доктор Плюцинский попросил меня последить за оформлением зала. А еы член этого клуба?

– Да. Я прыгаю с шестом.

– Что вы говорите? И высоко?

– По-разному. Иногда беру семь метров. Иногда восемь.

– Невероятно!

– Что же тут такого?

– Я не взял бы и пяти метров.

– А вы попробуйте. Надо только как следует оттолкнуться от земли и перебирать в воздухе ногами.

– Конечно, если иметь такие ноги, как у вас.

– А вам бы только плоские комплименты отпускать. Думаете клюну? Как бы не так! Вы мои ноги и разглядеть-то не успели!

Я не знал, что ответить, да и отвечать не хотелось. А вальс все не кончался. Неподалеку танцевал доктор Плюцинский. Он был в отличном настроении и метнул в нас конфетти.

– Берегись, Агнешка! – крикнул он. – Смотри, как бы этот Казанова не вскружил тебе голову. Арене, почему ты вздумал соблазнять именно мою племянницу? Агнешка, почему у тебя такой глупый вид? Ты что, никогда не танцевала с известным спортсменом?

– Пожалуй, да, – невыразительно ответила Агнешка и отвернулась.

Мы долго танцевали молча.

– О чем вы так напряженно думаете? – спросила она наконец.

– О том, кто же я, собственно, такой? Я совсем запутался.

– Все очень просто. Вы – известный спортсмен. А я племянница доктора Плюцинского. Но с таким же успехом вы могли бы быть инженером из Новой Гуты, который ничего не смыслит в спорте, а я – легкоатлеткой.

– Правильно. Не кажется ли вам, что это обязывает нас выпить на брудершафт?

– Пить это отвратительное десертное вино? Нет. Я специально пошла с вами танцевать, чтобы не пить с тем верзилой.

– Мы найдем что-нибудь получше. Только бы этот проклятый вальс поскорее кончился.

– Вам так тягостно со мной танцевать? Какой же вы глупый.

– Я?

– Ну а кто же?

Агнешка остановилась.

– А я тоже не люблю вальс, – сказала она. – Пойдемте посидим где-нибудь.

Я соображал, где можно было бы с ней выпить? Вспомнил про кладовую спортинвентаря. Она находилась в коридоре, который вел к гардеробной и душевой. Кладовая, разумеется, была заперта, но возле нее стоял завклубом Цыпрысяк и пил из плоской фляги. Заметив нас, он смутился. Разлил водку и принялся вытирать подбородок.

– Пан Цыпрысяк, – сказал я, – дайте на минуточку ключ от кладовой.

Цыпрысяк запихивал фляжку в задний карман. Сконфуженный, что его застигли на месте преступления, он сделал вид, что смущен моей просьбой.

– Марек, мне очень неприятно. Но вы же знаете, что это запрещено. – Он наклонился ко мне. – Неужели вам для этого нужна кладовая?

Я махнул рукой.

– У вас только одно на уме! – воскликнул я. – Сочувствую вашей жене. К счастью, эта дама не понимает по-польски. Она представительница американского Олимпийского комитета. Я хочу показать ей наш клуб.

Я решил рискнуть и сказал Агнешке несколько слов по-английски. Как-то во время спортивной встречи в Лондоне меня разозлило, что я не могу поговорить с англичанами, и я стал изучать английский язык. Агнешка ответила мне довольно бойко. На Цыпрыся-ка это произвело впечатление. В Олимпийский комитет он, правда, не поверил и остался при своем мнении. Но что моя спутница – американка, поверил. А гостеприимство поляков по отношению к иностранцам безгранично. Он достал из кармана ключ.

– Я вас очень прошу, Марек, как только эта пани осмотрит наш спортинвентарь, тотчас верните мне ключ.

– Будьте спокойны.

– Я не могу быть спокойным. От таких представительниц Олимпийского комитета можно всего ожидать!..

Мы вошли в кладовую. Агнешка взяла с полки скакалку и начала прыгать. Она делала это с обаянием девочки, резвящейся в парке.

– Откуда вы так хорошо знаете английский?

– Где там хорошо! Я беру уроки английского языка, так как собираюсь в Соединенные Штаты.

– На соревнования по легкой атлетике? Прыгать с шестом?

– Нет, у меня там дядя. Он пригласил меня.

– У вас богатый выбор дядюшек.

– Это брат доктора Плюцинского. Он эмигрировал еще до войны. Сейчас он живет в Нью-Йорке и занимается коммерцией.

– Мы намеревались выпить.

Я извлек из кармана флягу.

– В самом деле.

Она положила скакалку и вспрыгнула на козла. Я встал возле нее и протянул ей фляжку. Она сделала приличный глоток и даже не поморщилась.

– Для спортсменки вы пьете недурно.

Я отхлебнул тоже. Она улыбнулась и слегка ударила меня скакалкой по спине.

– Может, вы как-нибудь заглянете на спортплощадку и попробуете прыгнуть с шестом?

Мы оба рассмеялись.

– Чего ради вам пришло в голову выдавать себя за легкоатлетку?

– А почему вам захотелось выдать себя за инженера из Новой Гуты?

– Не знаю. Просто так, от скуки.

– И я тоже от скуки. Но вы мне поверили.

– Вот уж нет! Во-первых, я знаю всех легкоатлеток в Кракове, во-вторых, даже если я их не знаю, они меня знают.

2

«Пшекруй» («Обозрение») – популярный иллюстрированный еженедельник, выходящий в Кракове.