Диснейленд

– Ну, тогда до свидания, – сказал я. – Очень рад, что встретил тебя.

Агнешка с минуту стояла молча. Глядя на носки своих туфель, она вертела в руках рулон, который чуть было не упал. Мне очень хотелось, чтобы он упал в грязь и испачкался. Наверно, какая-то работа, которую пришлось бы переделывать заново. Но в последний момент она ловко подхватила его, посмотрела мне в глаза и сказала:

– До свидания.

Мне показалось, она хочет что-то добавить. У нее были полуоткрыты губы и слегка прищурены глаза. Но она ничего не сказала. Повернулась и ушла. Я был в отчаянии. Я никогда не предполагал, что можно так отчаиваться. Это была не Агнешка. Взгляд прищуренных глаз был взглядом Йовиты. Последние сомнения, что Агнешка – это Йовита, окончательно развеялись. Короткий миг я видел только глаза. Те же глаза, которые глядели на меня тогда на рассвете в Академии. Когда она сказала: «Получишь все, что захочешь. Ну, я бегу переодеваться. Жди меня у подъезда».

И побежала по коридору.

Почему эта девушка откалывала со мной такие странные номера, словно дьявол в сказке с обреченной на муки душой? Так ли это? На самом деле, пожалуй, все обстояло проще, чем я думал. Судьба свела меня с Агнешкой случайно. Под влиянием настроения и алкоголя, она пришла ко мне в ту ночь. А теперь не может себе этого простить. Не желает меня видеть. Вот и все.

Я постоял еще немного на этом проклятом углу. Словно ждал, что Агнешка, которая свернула на улицу Июльского Манифеста, возвратится и скажет, что я ошибаюсь, что она меня любит и хочет быть со мной. Но я не стал ждать. Я знал, она идет в темноте с рулоном в руках. Идет торопливым шагом. Может, спешит на свидание и будет просить у него прощение за то, что у нее было со мной. Она наверняка не вернется. Не пойдет мне навстречу. Она хочет быть не поближе, а подальше от меня.

Стремление человека вечно истолковывать все происходящее в свою пользу можно, пожалуй, объяснить инстинктом самосохранения. Это, вероятно, очень стойкий инстинкт, вроде инстинкта материнства. Что бы ни говорили факты и ни диктовал разум, человек на какое-то время всегда подпадает под коварную власть этого инстинкта. Поэтому мы часто совершаем безрассудные поступки, и очень редко оказывается, что инстинкт нас не подвел и что ему стоило подчиниться.

Проснувшись на следующее утро, я стал думать об Агнешке. Первая моя мысль по утрам всегда была о ней. И мне стало ясно, что я вел себя, как выжившая из ума истеричка. Взвесив все трезво, холодно и беспристрастно, я пришел к бесспорным выводам. Мне казалось, что Агнешка меня избегает, не хочет продолжать отношений со мной. Но какие у меня основания считать, что она не думала точно того же обо мне? Недоразумения распространенные, можно сказать, классические между влюбленными. Подобное часто видишь в кино или в театре. У Мольера почти каждая любовная коллизия построена на этом. Впрочем, должен признаться, это всегда казалось мне чертовски глупым и наивным. И Мольер не смешил меня и не развлекал. Мне было его жаль в чисто личном плане. Кажется, он всю жизнь страшно мучился с женой, порядочной вертихвосткой и потаскухой. Но чего ради он так отчаянно цеплялся за нее? Тоже инстинкт. Проклятый инстинкт, заставляющий толковать все происходящее в свою пользу. Я готов биться об заклад, что это именно так. Чем войти в историю с клеймом жалкого рогоносца, лучше остаться неизвестным.

Разве у Агнешки не было оснований считать, что я отнесся к ней не серьезно? Что я пресытился ею после одной ночи? Что хотел от нее избавиться? И разве она не вправе была ожидать, что я ее провожу? Спрошу, когда мы увидимся? Запишу номер ее телефона? Мне казалось, надо проститься без слов, без лишних вопросов. Я думал, это соответствует настроению и желанию Агнешки. Но неизвестно, воспринял ли я это так, как следовало. Ну, а если даже так? Все равно я должен был разыскать ее, а не пассивно ждать, пока она разыщет меня сама. Совершенно ясно и очевидно, я вел себя как последний кретин. Пожалуй, никто никогда так не радовался, как я, убедившись, что вел себя по-кретински. Агнешка, вероятно, страдала. Страдала из-за меня, как я из-за нее. И зачем все это? Зачем продолжать глупую мольеровскую сцену любовных ошибок? Я решил разыскать Агнешку.

Я отправился в клуб в надежде встретить там доктора Плюцинского. Разумеется, он был там. Играл в бридж. Подойти к нему и просто так, ни с того ни с сего, спросить в присутствии посторонних об Агнешке, было затруднительно. Вечно эти деятели играют в бридж. Неизвестно, когда они занимаются вопросами спорта, не говоря уже о служебных делах. Если бы я заболел, то ни за что не стал бы лечиться у доктора Плюцинского. Неожиданно мне повезло, он раздал карты и отошел от столика.

– Как я рад, что встретил вас, – сказал я, – у меня к вам, доктор, небольшая просьба.

Насчет этой просьбы получилось не очень удачно. Но мне было все равно. Я и так уже приготовился к его глупым шуткам.

– Слушаю тебя, Марек, – сказал он, – для тебя я готов сделать все. Тебе нужны деньги? Могу одолжить немного.

– Да нет… Не могли бы вы дать телефон Агнешки? Я обещал найти ей книгу… об этом… о Леонардо да Винчи. II вот как раз сейчас нашел, но потерял ее телефон. Не могли бы вы…

– Разумеется, – сказал доктор Плюцинский, достал записную книжку и начал листать ее, отыскивая номер телефона. Он не обнаруживал никакого желания отпустить глупую шуточку, хотя всем своим видом я так и напрашивался на это.

– Пять семьдесят семь тринадцать. Но Агнешки нет в Кракове.

– Как это?

– Очень просто. Она уехала. Пять семьдесят семь тринадцать. Да. Не знаю. Мне она не докладывает. Уехала в Варшаву, в связи с поездкой в Соединенные Штаты. Вернется, вероятно, завтра – послезавтра. Марек, ты серьезно думаешь бежать на длинные дистанции?

– Я ничего не думаю. За меня Ксенжак думает.

– По-твоему, этого достаточно?

– Вполне. Я могу пробежать сто и двести метров, могу восемьсот, тысячу пятьсот, пять тысяч, и десять тысяч, могу прыгать или метать диск, а если угодно, участвовать в барьерном беге для женщин на восемьдесят метров.

– Марек, зачем ты паясничаешь?

– Я не паясничаю.

– Мы хотим, чтобы ты бежал три тысячи метров на предстоящем мемориале. Что ты об этом думаешь?

– Я готов. Почему бы и нет?

– Но что ты об этом думаешь?

– Ничего не думаю. Побегу, и все.

– Ох, Марек, Марек! Ты что-то сегодня не в себе. Хорошо, что я тебя знаю. А этот номер – пять семьдесят семь тринадцать.

– Пять семьдесят семь тринадцать. Спасибо, доктор.

– Запиши, а то забудешь.

– Не забуду.

– Ну, будь здоров.

– До свидания, доктор.

Я вернулся домой. По пути я повторял: пять семьдесят семь тринадцать. Дома снял трубку и набрал номер. Я знал, что Агнешки нет, но мне хотелось услышать длинный гудок, который в ее пустой квартире отзовется телефонным звонком. Может, это глупо и сентиментально, но я уже дошел. Едва я набрал номер, как кто-то снял трубку. Я не ожидал этого. И до того испугался, что чуть не положил трубку.

– Алло? – раздался женский голос.

– Простите, – сказал я, – я не туда попал.

– Откуда вы знаете, что попали не туда?

– Знаю, и все.

– А с кем вы хотели говорить?

– Не все ли равно, если я не туда попал?

– Вы, наверно, человек самонадеянный, категоричный, уверенный в себе. Кроме того, в семейной жизни вы тиран. Не хотела бы я быть вашей женой.

– Кажется, вам такая опасность не угрожает.

– Спасибо, вы меня очень утешили.

– Очень рад. До свидания и простите меня.

– Не за что. Но с кем вы все-таки хотели говорить?

– Почему вас это так интересует?

– Знаете, вы – странный человек. Звоните мне, а потом удивляетесь, когда вас спрашивают, с кем вы хотели говорить.

– Я звонил вовсе не вам.

– А выходит, мне.

– Почему вы так уверены в этом?

– Факты налицо.

– Лишнее доказательство, что факты могут быть обманчивы. Это ошибка.