Наследство для двоих

– Да-да, помню, но зачем ты ее сюда привез? – Она, все еще недоуменно хмурясь, повернулась к нему.

– Я хочу, чтобы она стала твоей.

Рейчел недоверчиво отстранилась от него, но Росс продолжил:

– Я же помню, как сильно ты хотела получить ее, но я сказал тебе, что она не продается, причем сказал вполне серьезно. У нее никогда уже не будет жеребенка от Сирокко, тут уж ничего не поделаешь. Поэтому я отдаю ее тебе просто так. В подарок.

– Нет! – Она отступила от него еще на шаг. На ее лицо набежала черная тень гнева и возмущения.

Удивленный подобной реакцией, Росс взял повод у работника и протянул ей:

– На же, бери.

Однако она затрясла головой и поспешно спрятала руки за спину.

– Я действительно хочу, чтобы она стала твоей, Рейчел. Я знаю, она не заменит тебе Сирокко и… Может быть, я и не в силах загладить свою вину за то, что не остался с тобой после того несчастного случая, но прошу, дай мне хотя бы шанс.

Внутри ее вдруг словно что-то надломилось.

– Почему все без устали дарят мне подарки? – зловеще начала Рейчел. – Ты что, думаешь, что можешь купить меня? – сорвалась она в следующую секунду на крик. – Никакие подарки не возместят мне долгие часы одиночества! Я не ребенок, которому можно дать погремушку и думать, что все его огорчения пройдут сами собой. Больше этому не бывать!

– Да что с тобой, Рейчел? – удивился Росс, для которого эта вспышка гнева была полной неожиданностью. – О чем ты? Не собираюсь я тебя покупать. Я просто…

– Как же еще тогда ты это назовешь? Ты чувствуешь за собой вину, вот и хочешь всучить мне эту кобылу для очистки собственной совести. Да только не нужна она мне! И ты мне не нужен! Забирай свою лошадь и выметайся отсюда! И не вздумай возвращаться! Слышишь? Чтобы я тебя больше не видела! – Ее руки сжались в кулаки, а сама она стояла перед ним, трясясь от гнева, и крупные слезы катились по ее щекам.

– Рейчел, ты не можешь так поступить со мной. Я понимаю, у тебя горе, но все же… – Ошеломленный, Росс никак не мог уразуметь, что вызвало в ней столь резкую перемену. – Ты сама не понимаешь, что говоришь.

– Я отлично отдаю себе отчет в том, что говорю, – отрезала Рейчел голосом, звенящим от гнева и слез. – И если ты в ближайшие пять минут не погрузишь свою лошадь обратно в прицеп, чтобы тотчас убраться отсюда, я вызову шерифа.

Резко повернувшись на месте, Рейчел быстро пошла к конюшне. Последние метры, остававшиеся до ворот, она преодолела бегом.

– Рейчел… – Росс сделал нерешительный шаг следом за ней, еще не веря, что все это происходит не во сне, а наяву.

– Я думаю, это серьезно, – прозвучал за его спиной голос конюха.

И Росс был вынужден с ним согласиться.

Рыдая, Рейчел побежала прямиком туда, где стояли кобылы, и остановилась у стойла, третьего с конца. С лихорадочной поспешностью она отодвинула засов сетчатой калитки и вошла внутрь. Столь же торопливо закрыв за собой калитку, она обвила руками шею серой в яблоках кобылы, уткнувшись мокрым от слез лицом в пепельную гриву.

– Ах, Саймун, Саймун, – зарыдала Рейчел с новой силой. – Ну почему они все заодно? Почему?! Почему то и дело подсовывают мне подарки, когда мне нужно от них только одно – любовь! Никто не любит меня. Никто!

Изливая в слезах боль и горечь, она чувствовала, как осторожно толкает ее головой лошадь, всхрапывая тихо и обеспокоенно.

– Что, неправда, говоришь? Неправда? Ты любишь меня? Ты, хорошая. Ты, красавица моя, – бормотала Рейчел, держа голову лошади обеими руками и заглядывая ей в глаза. Она слабо улыбнулась, когда кобыла, настороженно обнюхав ее заплаканные щеки, слизнула с них мягким языком соленую влагу. – И я тебя люблю, моя Саймун. Ведь ты никогда не предашь меня, правда, никогда?

В соседнем стойле захрустела солома, и старый красный мерин, притиснувшись к перегородке, заржал, требуя, чтобы и ему уделили внимание.

Просунув руку в промежуток между досками, Рейчел почесала ему под седой губой, продолжая другой гладить кобылу.

– Ты тоже любишь меня, Ахмар. Знаю, знаю… Я и о тебе не забываю, – умиротворенно шептала она, хотя боль в душе еще не прошла до конца.

Над головой вращались мощные лопасти вентилятора, разгоняя по конюшне крепкий запах лошадиного пота, сена, навоза и зерна. Рейчел опять повернулась к кобыле и ласково потрепала ее по щеке. Рядом с этой лошадью ей вдруг стало хорошо и спокойно. Так приятно было гладить ее атласную кожу, ощущать тепло ее большого тела, вдыхать ее запах. Ей казалось, что соприкосновение с животным вселяет в нее новую силу, возвращает к жизни.

– С вами все в порядке, мисс Кэнфилд?

Появление двуногого существа сейчас было совсем некстати. Вздрогнув от неожиданности, Рейчел заметила у стойла конюха и тут же спряталась за лошадью, чтобы он не видел ее слез. Ей не нужна была ничья жалость. Пусть оставят свое сочувствие самим себе!

– Да, в порядке, – твердо произнесла она. – Мне просто хочется побыть одной. Прошу вас, уйдите.

– Слушаюсь, мэм.

Ахмар всхрапнул, когда конюх проходил мимо его стойла. Затем мерин снова повернулся к ней. Для Рейчел это был знак, что они опять остались одни.

– А ведь мы всегда держались втроем, помните? – напомнила она «собеседникам», однако тут же поправилась: – Нет, не всегда. Когда-то нас было четверо. А теперь… Нет больше с нами Сирокко. Господи, до чего же я тоскую по нему. – Рыдания с новой силой начали сотрясать ее, и Рейчел опять уткнулась лицом в шею кобыле. Только тут она могла поплакать всласть, дать волю горю, вызванному смертью любимого коня и предательством человека, который, как оказалось, и не любил ее вовсе.

Фыркнув, Саймун качнула головой в сторону калитки. Это было предупреждение: кто-то идет сюда. Поспешно вытерев глаза и щеки, Рейчел постаралась изобразить нечто, похожее на невозмутимость.

– Мама? – услышала она робкий голос Алекса. Опасливо озираясь, мальчик медленно продвигался вдоль широкого прохода. – Мамочка, ты здесь?

Ей захотелось притвориться, что она не слышит его, забиться в самый дальний угол стойла, спрятаться – от него, ото всех. Однако она понимала, что не сможет сделать этого.

– Да, Алекс. В чем дело? – спросила она голосом твердым, но осипшим от недавних слез.

Поначалу он не понял, из какого именно стойла донесся до него голос матери, но потом все же увидел ее.

– А-а, вот ты где. – Алекс радостно подбежал к решетчатой калитке, тщательно пряча за спиной лист бумаги. – Я тебя везде искал.

– Если уже пора обедать, скажи Марии, что я не голодна, – резко выпалила она. Ей не терпелось спровадить его отсюда, чтобы снова остаться в одиночестве. Скрывать горечь и боль, терзавшие ее душу, уже не было сил. В памяти всплыли все вопросы, которыми засыпал ее сын, когда они летели домой. Это было хуже пытки. А почему Сирокко умер? А почему он сломал себе шею? А почему мама выпустила его на скачки? А почему мамочка плачет? А почему она так любила Сирокко? Почему? Почему? Почему? Сама мысль о том, что подобное может повториться, была невыносима. Хоть бы Лейн взялся откуда-нибудь и ответил на все эти дурацкие вопросы. Во всяком случае, тогда, в самолете, это ему удалось.

– Нет, обедать еще не зовут. То есть меня не звали. Я просто принес тебе одну вещь. – Сияя простодушной улыбкой, он протянул ей над калиткой бумажку, которую до этого держал за спиной. – Это тебе. Я хотел завернуть ее в красивую обертку, чтобы бантик был и все такое. Но миссис Уэлдон сказала, что праздничная обертка у нас кончилась.

«Еще один подарочек, – язвительно подумала Рейчел. – Ну когда же они уймутся! Все пытаются купить меня, буквально все!»

– Ничего мне от тебя не нужно.

Его личико словно опрокинулось.

– Но папа сказал…

– Мало ли что сказал папа. Он ошибся! Не нужно мне никаких подарков! В том числе и от тебя. Ясно? – Она была ослеплена слезами, снова обильно хлынувшими из глаз, а потому не видела, как изменилось его лицо. – Иди! Иди к своему папочке! Ты мне здесь не нужен.