Единственный мужчина

— Дай лучше мне. — Взяв у Филипа платок, Дори стала аккуратно вытирать кровь с виска и щеки. Она с облегчением отметила, что рана неопасная — обыкновенная царапина, хотя и довольно глубокая. А ведь Эдип мог попасть по виску подковой, и тогда неизвестно, чем бы все это кончилось. — Зачем ты бросился под копыта Эдипа? Надо было дать мне спокойно уехать.

— Никогда, — тихо произнес Филип. — Пока мы живы — этому не бывать.

— Если ты будешь и дальше вести себя так глупо, мы проживем недолго. — Она быстро заморгала, сдерживая подступившие к глазам слезы.

— Господи, как ты меня напугала! Мне показалось, что этот черный дьявол снова сбросит тебя. — В глазах Филипа Дори увидела боль и усталость. — Пожалуйста, не делай так больше, — попросил он. — Я до сих пор вижу в ночных кошмарах, как ты лежишь на склоне скалы, словно сломанная кукла.

— Сам виноват. Ты слышал, чтобы в наши дни муж запирал жену в доме?

— Но ты ведь не хотела остаться. А я не могу без тебя жить, — просто сказал Филип.

— Ты имеешь в виду — без своего ребенка?

— Я имею в виду только то, что сказал. Что мне сделать, чтобы убедить тебя в этом? Может быть, аборт?

— Нет! — в ужасе воскликнула Дори. — Ты этого не сделаешь!

— Конечно же, нет. Мы возненавидели бы друг друга, лишившись ребенка. К тому же для меня он куда реальнее, чем для тебя. У меня было больше времени подумать. Я хочу этого ребенка.

— Я знаю, — дрожащим голосом произнесла Дори.

— Я хочу его, — медленно повторил Филип. — Но я готов от него отказаться. Если ты пообещаешь остаться со мной хотя бы на год, я подпишу отказ от всех прав на своего наследника. Через год, если захочешь уехать, сможешь забрать его с собой.

Дори замерла.

— Ты сделаешь это?

— Если придется. Но я надеюсь, что за год сумею убедить тебя остаться. — Филип глубоко вздохнул. — Господи, сделай так, чтобы мои надежды оправдались.

— Это так на тебя не похоже. Не могу представить себе, чтобы шейх Эль Каббар так спокойно отказался от собственного ребенка.

Филип невесело улыбнулся:

— Вовсе не спокойно. Я в отчаянии, я вне себя.

— Но тогда почему? — почти шепотом спросила Дори.

— Потому что я люблю тебя. — Руки Филипа крепко сжали ее плечи. — Сколько раз должен я повторить это, чтобы ты мне наконец поверила? Да, я хочу этого ребенка. Но только потому, что он — твой. Потому что знаю, что буду любить его так же сильно, как люблю тебя.

— Хотелось бы верить…

— Сколько еще я должен расплачиваться за тот злополучный вечер? Я знаю, что сделал тебе больно. Я знаю, что не могу повернуть время вспять. Послушай, может быть, лучше будет рассказать тебе, зачем я вызвал сюда Натали?

— Я знаю, зачем. Ты хотел от меня избавиться. — Губы ее задрожали. — Ты хотел сделать мне больно.

— Да, я хотел сделать тебе больно. В меня словно бес вселился, когда ты сказала, что должна уехать. Филип замолчал, подбирая нужные слова.

— Это была одна из игр, в которые любила играть моя мать, — выдохнул Филип. — Обычно она была не слишком изобретательна, но эта игра доставляла ей особое удовольствие. Я был очень одиноким ребенком. Она позаботилась об этом. Одинокие дети сильнее других нуждаются в любви и заботе. И она сделала это своим оружием. Она всегда старалась отомстить моему отцу, издеваясь надо мной.

О, она умела быть очаровательной. Ведь с самого детства ее учили доставлять удовольствие, ловить мужчин в свои сети. Для женщины с ее талантами я был легкой мишенью. Если это забавляло ее, она могла неделями осыпать меня знаками внимания. Я всякий раз попадался на удочку и бегал за ней, словно щенок, влюбленный в хозяйку.

Дори читала в его глазах боль и отвращение к самому себе. Это было невыносимо!

— Не надо! — Она прижала палец к губам Филипа. — Я не хочу этого слышать.

— Я тоже не хочу этого говорить. Но я должен тебе рассказать. — Филип взял ее руку в свою и стал рассеянно перебирать пальцы Дори. — Мать любила Париж, Вену, Лондон. В большом городе легче было спрятаться от отца. Она уезжала туда с очередным любовником, а я оставался, брошенный и одинокий. — Филип крепко сжал руку Дори. — Я помню, как умолял ее остаться, но она только смеялась в ответ.

— В то утро, когда ты сказала, что должна поехать в Париж, я словно с цепи сорвался. Я не мог думать об этом спокойно. Ты покидала меня, как и она, но я уже знал тогда, что люблю тебя в тысячу раз больше, чем эту женщину, давшую мне жизнь.

— Но ты ведь знал, что и я люблю тебя. — Дори пыталась говорить спокойно, но голос ее дрожал. — Я всегда тебя любила.

Филип посмотрел на Дори.

— Я не верил, что твоя любовь существует на самом деле. Теперь ты выслушала мое признание. Надеюсь, ты слушала внимательно. Больше я никогда не позволю себе такую слабость.

— Тебе не придется этого делать, — пообещала Дори. — Тебе не обязательно было рассказывать мне…

— Нет, я должен был. — В улыбке Филипа больше не было горечи. Только нежность и немного грусти. — Ты сказала, что не доверяешь мне. Трудно доверять, не понимая. Раньше мне ничего не стоило солгать женщине. Но только не теперь. — Он поднес к губам руку Дори.

— Это правда? — В глазах ее блестели слезы. — Пожалуйста, пусть это будет правдой.

— Никогда в жизни я еще не был так серьезен, — торжественно произнес Филип. — Помнишь, в то утро на скале я рассказывал тебе, какие чудеса несет людям вода? «Капля прозрачной чистой воды — и расцветет пустыня», — вспомнила Дори.

— Я сам был подобен пустыне, пока ты не вошла в мою жизнь. — Филип улыбнулся. — И даже не понимал этого. Ты пронеслась по пустыне подобно грозе, напоила землю живительной влагой и вернула меня к жизни.

— Никогда еще меня не сравнивали с ирригационным проектом. Теперь я верю, что ты относишься ко мне серьезно.

— Тебе хотелось бы более живописных сравнений? Мне не слишком приятно сравнивать себя с мрачным богом подземного царства, но ты очень даже похожа на Персефону. Ты принесла мне весну, Дори. Каждый день, каждую минуту ты приносишь мне тепло и свет. — Голос его стал хриплым от волнения. — Пожалуйста, не отбирай у меня весну, Дори.

— Ты уж остановись на чем-то одном. То ты пустыня, то бог подземного царства.

— Я не бог и не пустыня, Дори. Я просто мужчина, который хочет разделить с тобой свою жизнь. Хочет быть твоим другом, твоим любовником, отцом твоего ребенка.

— О, Филип! — Дори упала в его объятия. — Ты ведь знаешь, что ты — не просто мужчина. Ты для меня — весь мир.

— Правда? — тихо спросил Филип и нежно погладил ее по волосам. — Так ты останешься со мной?

— Останусь, — пробормотала Дори, уткнувшись в его широкую грудь. — Теперь, если захочешь от меня избавиться, тебе придется связать меня и отправить из Седихана в сундуке.

— Не думаю, что когда-нибудь воспользуюсь этой идеей. — Филип усмехнулся. — Некоторые представители дипломатических кругов считают меня варваром, но даже для меня существуют границы дозволенного. Кстати, тебе не вредно сидеть, поджав ноги? Это не повредит ребенку?

— Ребенок… — Дори отстранилась, чтобы видеть лицо Филипа. — У меня будет ребенок. Разве это не чудесно?

— Это просто восхитительно! Но вид у тебя такой, словно ты только сейчас поняла, что станешь матерью.

— Я действительно только сейчас осознала все это в полной мере. Господи, а что, если бы я снова упала с Эдипа? Ведь это могло повредить ребенку!

— Слава богу, этого не произошло, — нежно произнес Филип.

— Но ведь могло произойти. Мне вообще нельзя больше ездить верхом!

— Я прикажу доставить сюда гинеколога, и послушаем, что он скажет по этому поводу. Но к Эдипу ты больше не подойдешь.

— Хорошо, — покорно произнесла Дори, отводя взгляд. — До рождения ребенка.

— Пандора!

— Но Эдип любит меня. И тебя тоже. Если бы он не подыграл нам сегодня, потребовалось бы куда больше времени, чтобы во всем разобраться.

— Так ты отводишь этому черному дьяволу роль Купидона?