Планета-мечта

Вспомните, люди, как привечали вы Тьму. Как восторженными криками вы приветствовали правителя Тьмы. Вспомните лицо его и помните всегда: вот лицо Тьмы. Это лицо виделось бы вам днем и ночью, в час вашей нескончаемой смерти, но вмешался Свет, и Тьма отступила. Но говорю вам, люди: Тьма никогда не уходит навсегда. Говорю вам, люди: Тьма еще вернется. И когда вернется Тьма, взгляните ей в лицо, и вы узнаете это лицо, узнаете лицо Тьмы, ибо вы видели уже ее добрый лик, и казалось вам, что это ее истинное лицо. Но увидев ее добрый лик, вы узнаете Тьму и в истинном обличье, а пуще того, узнаете, если снова явит она вам доброе лицо. Вспомните это лицо. Сколько раз вы подавали воду ему, правителю Тьмы, сколько раз говорили с ним и он казался вам ласковым и добрым, сколько раз вы благословляли его. Но разве забыли вы дочерей своих, похищенных прислужниками Тьмы? Без благословения Света становились они женами темных существ, и внуки ваши теперь служат Тьме. Вспомните, люди, вспомните и прокляните Тьму.

24. Из храмовых наставлений для служителей Света.

Таиться ночь в пресветлом свете дня,

Таиться тьма в сверкающем светиле,

Таиться в счастье — боль

И в радости таиться горе,

И человек, грядущего не зная,

Страшиться жить и в горести стенает.

Утун теряет первым желтый лист,

Желтеют клены, дожидаясь снега,

Молить о Свете — значит, в свой черед,

И Тьму снискать, так мир устроен этот,

И человек страшиться Тьмы

И не взывает к Свету.

Но Свет приход к всем, зовешь иль нет,

И Тьма приходит, не спросив совета,

Так смерть приходит к каждому, и жизнь

Приходит тоже — так устроен мир,

И жизнь и смерть приходят в свой черед,

Вращаясь в этом круге.

Молиться Свету должно, Свет — не Тьма,

Как жизнь — не смерть, но связаны они

Нерасторжимо, ходят вечно вместе.

Зажженный свет не может не погаснуть,

Рожденный жить не может вечно жить,

Страшиться Тьмы — не понимать себя.

25. Дневник-отчет К. Михайловой.

Алатороа, Торже, день двадцатый.

Лето. Дни такие долгие, и сумерки все длятся и длятся — в бесконечность.

Сегодня прервалась связь с двумя экспедициями, одна работала в лесах Эрама, другая в низовьях Анда. Я не могу понять, что это, начало войны или просто обычные проблемы. Вообще-то, леса Эрама — это территория файнов, да и по берегам Анда их немало. Как бы не было беды. Так думает всякий, кто имеет дело с дивным народом. Всякий… уроженец Алатороа. Наши, по-моему, не верят в мрачные сказки, считают их именно сказками.

В Торже началась ярмарка, но, кроме торонов, никого из нелюдей нет. Тэй только не появлялся, а я уж снова соскучилась по нему. Княжна Севера! Как, помню, мне страшно было, когда он вложил мне в руку кинжал, и я почувствовала: режь! И как странно я чувствовала себя, когда наша кровь текла, смешиваясь. Кровь у торонов зеленая и светиться в темноте. Господи, как же я люблю его! Господи, господи….

Михаил Александрович заходил вчера и у нас был весьма интересный разговор о прозаических переложениях "Истории Марии из Серых гор". У меня от этой истории, честно говоря, всегда мурашки по телу шли, а сейчас… сейчас где-то там Кэр, и изгнание его длиться уже почти четыре месяца. И вообще, мне эта история кажется бесконечно жестокой. Я сказала об этом, а Михаил Александрович откликнулся:

— А знаете, Кристина, ведь он не любил ее.

— Что?.. Почему?

— Есть и такие варианты, где об этом прямо сказано. Я впервые услышал лет пять назад, где-то в Поозерье. Там было что-то вроде:

И пылкая любовь ребенка осталась безответной,

И постепенно пламя в ней угасло.

Лишь чувства долга удержало рядом,

Когда удел злой ворона настиг.

— Очень может быть, — сказала я, не поднимая головы.

— Ну, так вот. Я, понимаете, сначала удивился, а потом Эмма мне и говорит: а ведь это есть в любом тексте — его нелюбовь и ее разочарование, только вслушайся. И я вслушался. И знаете, ведь правда. Много говориться о том, как она была влюблена в него в детстве. И говориться еще о том, как она устала быть рядом с ним после, когда они уже покинули Серые горы.

— Не мудрено устать рядом с изгнанником, — тихо сказала я, — Ему вряд ли было дело до ее переживаний, а она была так молода. Больше, наверное, думала о себе, чем о нем.

— Вот вы как думаете о героине Поозерья.

— Не только Поозерья, — сказала я, — Но я так думаю. Это, наверное, страшно тяжело.

— Я слышал о том, что Царь-ворон… как бы это сказать. Его, кажется, тоже хотели, и я видел тогда, в долине Флоссы, как вода… — он снова запнулся.

— Да, — сказала я.

— И давно вы знаете, Кристина?

— С первого дня. Мне Тэй рассказал. Но он не знал, что Кэррон остался жив.

— Вам жаль его?

— Безумно.

— И что же вы собираетесь делать?

— А что я могу… — сказала я тихо, — Ждать. Я ничего не могу поделать. Большое заклятье изгнания, — я покачала головой.

— Вы верите в это?

— Вы же видели, — сказала я, — Тут вопрос не веры и неверия, тут вопрос его смерти. Ведь он умирает. Достаточно просто взглянуть на него, а ведь еще и полгода не прошло.

— Извините, что я об этом заговорил, Кристина.

— Да, нет, — сказала я вяло, — Я ведь Кэру не жена и даже, наверное, не друг. Я всего лишь координатор.

— А знаете, Кристина, как говорят: исследователи рождаются на земле, пилоты рождаются в космосе, а координаторы не рождаются вовсе.

— Да, нас завозят оптом из других измерений. Это я не сама придумала, честное слово, это я услышала в одном ресторане на Веге. А у нас в школе говорили, что координаторов собирают из останков их погибших коллег, с другой стороны, возникает вопрос, откуда взялись первые координаторы?

— Господи, Кристина! — простонал Каверин сквозь смех, — Как вы можете…

— Я все могу. Вы думаете, это не смешно, смотреть, как от тебя люди шарахаются. Я родилась в космосе, кстати говоря.

— А почему стали координатором?

— А не пилотом? — сказала я, — С пилотированием у меня туговато. А почему я стала координатором, я не знаю. Бес, видно, попутал.

— А вы верите?

— Во что?

— В бога.

— Да, помаленьку. Скорее тем, что поминаю слово его всуе. В Веге много верующих, там и в школах преподают. Я и привыкла. Но я не то, чтобы уж верю. Я не молюсь и все такое. Просто поминаю его по привычке. А вы?

— А я чистокровный землянин, Кристина. И как ни странно, католик. И Эмма католичка.

— Я видела у нее крестик.

— А у вас на Веге христиан, наверное, не много, там все Единый, да?

— Да, — сказала я, — Только мне всегда казалось, что это почти христианство.

— Знаете, — вдруг засмеялся Каверин, — подлинно неверующим всегда так кажется. Что есть католичество и протестантизм? Суть — христианство, и все. Ан нет, и любой верующий оскорбиться. И я тоже, можете, считать, оскорбился. Единый и христианство! Как вам не стыдно, Кристина!

— Не стыдно, — сказала я, улыбаясь.

— Да, кстати, зачем я пришел. Я тут нашел одну изумительнейшую вещь. Вы взгляните…. Помните, мы говорили о том, что на Алатороа нет художественной литературы? Так вот, это сборник стихов и заметок одного мага. Просто прелесть, почитайте, Кристина.

Я взяла в руки небольшой томик в переплете из старой потресканной кожи.

— Прошлый век, — сказал Михаил Александрович, — Лоран Синий, один из магов Альвердена, был профессором университета искусств. Уехал из Альвердена, поселился в Иллирийских лесах, хотел постигнуть строение мира. Эти заметки писал около двух лет. Копии с этой книжки очень широко ходят среди образованных людей. Странно, что это до сих пор не попало ко мне в руки и никому из наших. Так что я ошибся. Почитайте.

Я сидела молча и только машинально поглаживала книжку большим пальцем.