Планета-мечта

Ра на карусели смеялась так, что и правда едва не свалилась. Она хотела покататься еще, но ворон больше не решался пускать ее туда: уж очень она была возбуждена. Вместо карусели он увел ее туда, где катались на тангийских крылатых повозках, скользящих над землей на высоте человеческого роста. Их пустили без очереди, но Ра такая маленькая высота не заинтересовала: во время полета она разглядывала Жезл Тысячелетий. Что чувствовал Царь-ворон, обнимая маленькое теплое тело и отвечая на вопросы возбужденной девочки, никто еще не знал, но о чем-то он думал, а ветер трепал их волосы, и Ра смеялась, поднимая голову и взглядывая на своего нового друга.

18. Дневник-отчет К. Михайловой.

Алатороа, Иллирийские леса, день девятый.

На голубом небе, во множестве раскиданные тут и там, висели небольшие кучевые облака и меж ними иногда встречались размытые облачные пятна, словно дымка. В части, обращенной к земле, облака были серые, в остальной — белые и синие, и эта игра теней в кудрявых пышных облаках делала их очертания более определенными. Облака, стоявшие в зените, были темно-серые, и только по краям их виднелось белое сияние. Было жарко. Листья и трава нестерпимо блестели на солнце, но ветер был прохладный.

Облака плыли медленно-медленно, но их расположение на небе и вид менялись беспрестанно. Облака эти висели так низко над землей. Иные из них выглядели почти как тучи. Но хоть говорят, что дождь идет из кучевых облаков, видно было, что из этих дождь не пойдет. Эти были из тех кучевых облаков, из которых никогда не бывает дождя.

Было так ясно и ярко все вокруг, что стоило отвести взгляд в тень, как в глазах все темнело и приходилось привыкать, чтобы что-нибудь увидеть. В траве на одной ноте, не умолкая, трещал кузнечик, а поодаль — еще и еще. Солнце иногда скрывалось за облаками, и это казалось немалым облегчением. Ветер шумел и колыхал верхушки деревьев, но внизу почти не ощущался. Облаков становилось все больше, маленькие, большие, всякие — они застилали голубое яркое небо и медленно, почти незаметно для глаза плыли куда-то.

Мы шли около часа вдоль Анда, когда показались мостовые столбы на берегу. Но я отчего-то не видела самого моста. И не сразу я поняла, что моста нет. Нет, и все.

Наш проводник шел впереди, в отдалении, а за ним шагали мы с Михаилом Александровичем. И в тот момент, когда я поняла, что моста через Анд больше нет, проводник наш сорвался на бег, пробежал те несколько метров, которые отделяли его от столбов, и резко остановился на краю берега. Я подошла и остановилась рядом с ним, и он не отстранился. В сущности, он меня даже не заметил, он смотрел на то, что осталось от моста, и я тоже смотрела туда. Столбы сохранились и на том берегу, к ним некогда крепились цепи перил, а внизу, в бурной воде, торчали лишь обгоревшие опоры. И вода неслась, закручиваясь возле них в белопенные водовороты, а моста не было. Не было самого прелестного моста на всем северном континенте….

Ах, какой это был мост! Я видела фотографии, да и сама здесь была когда-то. Этот мост единственный в своем роде, аульвы работают обычно с металлами, но этот мост был деревянным и вместе с этим он был так изящен и невесом, как и их изделия из металла. Что произошло здесь? Случайный пожар или что-то еще, но я не представляла, как мы будем переправляться: Анд очень бурная река, хоть и неглубокая.

Проводник стоял рядом со мной. Я услышала его тихий и долгий вздох. Он провел руками по волосам, зачесывая их назад, — характерный жест, что-то напомнивший мне. Невероятно мучительное и дразнящее чувство вызвал у меня этот жест, я ведь видела что-то подобное, видела, видела! А он встряхнул головой, пряча лицо в растрепанных волосах.

— Ты не знал? — сказала я тихо, искоса поглядывая на него.

Он покачал головой.

— Красивый был мост, — сказала я.

Стэнли подошел к нам и остановился рядом.

— Можно еще где-нибудь переправиться? — спросил он неизвестно у кого.

— Нет, — сказала я, — Вообще-то, это единственный мост через Анд. Был.

Стэнли подошел к обрыву и, держась одной рукой за полусгоревший столб, посмотрел вниз.

— Здесь, похоже, неглубоко.

— Да, — сказала я, — Если натянуть веревки, можно перейти вброд. Здесь неглубоко, только течение очень сильное.

Стэнли хлопнул в ладоши и пошел к остальным. Они зашумели, заговорили о чем-то, только я и проводник стояли неподвижно и смотрели на резные столбы, чуть опаленные, резьба их почти не пострадала, и обгоревшие обломки опор, торчавшие среди пенной бурлящей воды. Мне было грустно. Реальность. Реальность вторгалась на Алатороа, на мою Алатороа, на вымечтанную, пригрезившуюся мне планету. Случайный пожар, и нет моста через Анд. Попытка избавиться от землян, и нет Альвердена и Серых гор. Повзрослевшая я, изменившаяся планета. О, какой светлой мечтой была она для меня, но здесь повсюду — та же реальность. Пожары, боль, война, ненависть, равнодушие. Все то же, что и на других планетах, где я работала. Той Алатороа, которую я помнила, никогда и не было. Был ребенок, впервые увидевший землю, цветы, деревья, реки, а сказки не было.

И все же она была. Мне казалось, что я поняла, наконец, и готова принять действительность, но…. Угрюмчики, размахивающие лапами и чирикающие, их глаза, каждый размером с мою ладонь, варка у Серебряной Ивы. "Недоразвитые существа", — говорят земляне, и сорты вслед за ними это повторяют. Да, они, конечно, не на той ступени развития, что люди. Но я думаю не об этом, я думаю, что сейчас аульв, наверное, уже болтается на собственном хвосте над котлом с буль-булем. Тэй на рынке, его глаза, капли желтоватого яда, расплывающиеся в пыли, — ах, Тэй! Старый Рездиг с морщинистым лицом. И действительность здесь не похожа на все остальное. Сказка моя!

Что это — выдумка, бред, заблуждение? Сколько лет «Алатороа» означало для меня — «волшебство». Не то волшебство, что вызывают, читая заклинания, а волшебство, разлитое в воздухе. Но оно-то все еще здесь! И потом, есть еще Поля Времени. Надо будет свозить туда Стэнли, пусть скажет потом, что не верит в магию, пусть попробует.

Переправу подготовили довольно быстро, но я сомневалась, что смогу перейти Анд таким образом. Если долго стоять на обрыве и смотреть на бурлящую воду, то может закружиться голова.

Наш проводник стоял, не шевелясь. Когда натянули трос, он шагнул к обрыву и посмотрел вниз.

— Что? — сказала я, — Ненадежно?

— Переходить Анд вброд? — пробормотал он, — Да, ненадежно.

— Ты умеешь плавать?

— Здесь никакое умение не спасет.

— А я не умею, — сказала я, — Так и не научилась. Я уже два раза чуть не утонула.

Он глянул на меня сквозь свисающие на лицо волосы. Я улыбнулась — несколько беспомощной улыбкой. Меня все не оставляла мысль о том, что бог любит троицу.

— Боишься? — слегка насмешливый голос, — Ты боишься?

Я кивнула: да, еще бы. Но я не могла не заметить, что он сам заговорил со мной, и так легко и свободно, словно это не он шарахался от нас всех так долго. И, Господи, что-то страшно знакомое было в этом его жесте, которым он убирал волосы назад, что-то такое знакомое….

Первым переправу испробовал крупный светловолосый парень, зовут его, кажется, Антон. Начали переходить и остальные. Скоро на этом берегу остались только мы с проводником.

— Кристина! — крикнул Стэнли с того берега, — Ну, что же вы?

— Сейчас, — пробормотала я, приглаживая волосы нервным жестом. И тут же подумала, что такой же жест я подметила у проводника. Этот жест так дразнил меня — словно я видела много-много раз, как чьи-то руки отбрасывают назад темные волосы, пропуская пряди между худых смуглых пальцев.

— Давай, я помогу, — сказал вдруг проводник.

Ухватив меня за руку, он помог мне спуститься с обрывистого берега вниз. Подняв голову, я взглянула в его лицо, почти не скрытое волосами. Лицо было худое, со слегка выступающими скулами и очень грязное, словно специально измазанное. На худой шее грязи почти не было. Над правой бровью была свежая, сочащаяся кровью царапина. Что-то странное было в его глазах, но тогда я еще не поняла — что.