Белая ночь

— Дрезден? — спросил он.

— Угу.

— Рамирес?

— Первый и единственный, — заверил его Карлос.

— Вы вооружены, — заметил тот.

— До зубов, — согласился я.

Он поморщился, но кивнул.

— Будьте добры, садитесь в машину, — сказал он.

— Зачем? — с невинным видом спросил я.

Рамирес покосился на меня, но промолчал.

— Мне было приказано забрать вас, — ответил телохранитель.

— До дома недалеко, — заметил я. — Мы можем и пешком дойти.

— Мисс Рейт просила меня заверить вас в том, что по приказу ее отца она дает вам личную гарантию безопасности в соответствии с Неписаным Законом.

— В таком случае, — заявил я, — мисс Рейт могла бы и лично сообщить мне об этом.

— Не сомневаюсь, что она с радостью сделает это, — кивнул телохранитель. — В доме, сэр.

Я сложил руки на груди.

— Если она так занята, что не может оторвать свою безупречную задницу и подъехать сюда, почему бы вам не передать ей, что мы зайдем завтра?

Что-то негромко загудело, и одно из задних стекол «Ройса» скользнуло вниз. Заглянуть в темный салон я не мог, но бархатистый женский смех услышал отчетливо.

— Вот видите, Джордж. Я вам говорила.

Телохранитель поморщился и огляделся по сторонам.

— Они что-то сделали с воротами. Они открыты. Вы подвергаетесь опасности, мэм.

— Если бы в их намерениях было убить меня, — возразил женский голос, — поверьте мне, Дрезден мог бы уже без труда это сделать, и мне кажется, его спутник, мистер Рамирес, тоже не испытал бы с этим особых проблем.

Рамирес чуть напрягся.

— Откуда она меня знает? — процедил он сквозь зубы.

— На свете не так уж много людей младше двадцати пяти, покатавшихся верхом на зомби-динозавре и сделавшихся региональными командующими Стражей, — ответил я. — И готов поспорить, у нее имеется досье на всех ныне живущих Стражей.

— И на некоторых курсантов, — подтвердил женский голос. — Джордж, будьте добры.

Телохранитель смерил нас хмурым, оценивающим взглядом и, не убирая руки с рукояти пистолета, отворил дверцу машины.

Из «Роллс-Ройса» вышла властительница Белой Коллегии.

Лара… ее очень трудно описывать. Я встречался с ней всего несколько раз, и каждая встреча становилась для меня сильным потрясением — мгновение оглушительного восхищения ее внешностью и острое желание, не слабеющее по мере общения. В ней нет ни одной черты, которую я охарактеризовал бы как особенно потрясающую. Ничего такого, что можно было бы объявить безупречным. Просто ее внешность — нечто большее, нежели просто сумма составляющих, которые и сами по себе ого-го какие.

Волосы у нее как у Томаса темные, слегка вьющиеся, такие блестящие, что даже звезды в них отражаются с переливом. Кожа у нее молочно-белая, и если на ее теле и есть родинки, я их, во всяком случае, не видел. Темно-розовые губы чуть великоваты для довольно узкого лица, но это не раздражает — скорее, придает ему чувственности и, я бы сказал, сексуальности.

Но, конечно, по-настоящему разят наповал ее глаза. Большие, серые, с синими прожилками. Главное, они полны жизни — внимания, интереса к другим, ума и юмора — настолько, что, расслабившись и пустив слюну, вы можете не заметить в них испепеляющей, демонической страстности и ненасытного, хищного голода.

Стоявший рядом со мной Рамирес поперхнулся. Я это только слышал, не видел. Когда на сцену выходит Лара, никто не отворачивается.

На ней был белый шелковый деловой костюм — ну, пожалуй, для делового юбка на дюйм-другой коротковата, да и каблучки белых туфель чуток длинноваты, из за чего приходилось делать над собой усилие, чтобы не глазеть на ее ноги. Многие женщины с таким цветом кожи, как у нее, опасаются ходить в белом, но на Ларе это смотрелось как тога античной богини.

Она прекрасно понимала, какой эффект производит на нас, и губы ее изогнулись в легкой, довольной улыбке. Она не спеша двинулась в нашу сторону, нарочито медленно переставляя ноги, чуть покачивая бедрами. Движение это казалось… до ужаса прекрасным. Неприкрытая, чувственная женственность клубилась вокруг нее густым, невидимым облаком, в котором забывший об осторожности мужчина мог бы и утонуть.

В конце концов, папашу своего она в нем утопила, не так ли?

Не все то золото, что блестит — уж мне ли не знать. Как бы соблазнительно она ни выглядела, как бы возбуждающе — до оттопыривания штанов — она ни двигалась, она оставалась Опасностью. С большой буквы «О». Более того, Лара — вампир, хищник, которому жизненно необходимо питаться человеческой энергией. И несмотря на наше сотрудничество в прошлом, я оставался человеком, а она — тем, кто этими людьми питается. И если бы я повел себя как добыча, изрядная часть ее натуры наплевала бы на политику и выгоду. Она просто хотела бы меня слопать.

Поэтому когда она приблизилась и протянула мне руку ладонью вниз, я изо всех сил старался изобразить скучающий вид.

Я взял ее холодные (гладкие, красивые, изысканно мягкие… блин, Гарри, да не обращай ты внимания на свой член, пока он тебя не угробил!) пальцы, склонился над ними в вежливом полупоклоне и отпустил, не поцеловав. Если бы я это сделал, не уверен, что смог бы удержаться от того, чтобы не укусить их — так, чтобы попробовать на вкус, пока есть возможность.

Я выпрямился, и она на угрожающе долгую секунду встретилась со мной взглядом.

— Уверены, что не хотите попробовать, Гарри? — спросила она.

Волна животной страсти — возможно, не моей собственной — прокатилась по моему телу. Я улыбнулся, еще раз вежливо поклонился и чуть напряг волю. Руны и знаки на моем посохе засветились зловещим оранжевым Адским Огнем.

— Повежливее, Лара, повежливее. Будет слишком обидно засыпать эти красивые туфли золой и пеплом.

Она откинула голову и рассмеялась заливистым, грудным смехом, потом коснулась рукой моей щеки.

— Как всегда изысканно, — отозвалась она, опустила руку и пробежала пальцами по плотной серой ткани моего плаща. — У вас развился… скажем так, эклектический вкус одеваться.

— Цвет с обеих сторон одинаков, — сообщил я.

— А-а, — протянула Лара, чуть склонив голову ко мне. — Иначе, полагаю, я вряд ли уважала бы вас. И все же, если вы вдруг захотите сменить гардероб… — она легонько коснулась моей рубахи. — Вы бы восхитительно смотрелись в белом шелке.

— Говорил паук мухе, — хмыкнул я. — Забудьте.

Она снова улыбнулась, затрепетав ресницами, отчего мое сердце ускорило биение, потом переключилась на Рамиреса, протянув ему руку.

— А вы, должно быть, Страж Рамирес.

Вот тут я немного понервничал. Рамирес любит женщин. Рамирес готов трепаться о женщинах в любое время дня и ночи. Ну, он вообще готов трепаться на любую тему, но в том, что касается побед на амурном фронте и…

— Девственник? — выдавила из себя Лара. Лара — выдавила из себя! Она повернулась ко мне, и серые глаза ее сделались на несколько оттенков светлее, чем были только что. — Право же, Гарри. Не знаю, что и сказать. Это что, подарок?

Я сложил руки на груди и спокойно встретил взгляд Лары, но промолчал. Это Рамиресу полагалось произвести первое впечатление о себе, и если бы он не сделал это сам, Лара сочла бы, что он не способен постоять за себя. Вполне вероятно, это поставило бы на нем клеймо добычи.

Лара повернулась и медленно двинулась вокруг Рамиреса, осматривая его так, как, скажем, новую спортивную тачку. Она была одного с ним роста, но каблуки делали ее выше, и в движениях ее не осталось ничего, кроме небрежной, чувственной уверенности.

— Хорошенький петушок, — пробормотала она, проводя кончиком пальца линию вдоль его плеч. — Силен. Юн. Герой Белого Совета, как я слышала, — она чуть задержалась, чтобы коснуться пальцем его запястья, и пожала плечами. — Надо же. Я только что кормилась, и все же… Может, вы прокатитесь со мной до замка, а Дрезден пусть идет пешком. Обещаю развлекать вас вплоть до его появления.

Выражение, появившееся на лице Рамиреса, было мне хорошо знакомо. Такое появляется на лицах молодых мужчин, которым хочется единственного: сорвать с себя цивилизованность, приличия и одежду, а потом уже смотреть, что из этого выйдет.