Белая ночь

— Зачем?

— Цветов принести, листья смести. Напомнить себе, какова ставка в моих играх. Напомнить, что никто еще не выигрывал всех игр без исключения.

— А потом? — тихо спросила меня Элейн. Она не отрывала взгляда от трупа. Ни на секунду. — Что ты сделал с тварью, которая ее убила?

Мне полагалось ответить сложно и подробно, но слушать это Элейн было не обязательно.

— Я убил его.

Она снова кивнула.

— Когда мы поймаем Скави, я хочу его.

Я положил руку ей на плечо.

— Легче от этого не станет.

Она мотнула головой.

— Я не поэтому хочу этого. Это моя работа. Мне надо доделать ее. Это мой долг перед ней.

Не думаю, чтобы Элейн сама не верила в то, что говорит, но мне приходилось проходить через такое, и это может здорово сбить с катушек. Впрочем, обсуждать это сейчас с ней, пожалуй, не стоило. Не до того было.

— Ты его получишь, — сказала она. — Я помогу.

Она чуть слышно всхлипнула и прижалась к моей груди. Я обнял ее, теплую, стройную, ощущая всем телом переполнявшие ее горечь, досаду и раскаяние. Я сжал ее крепче, пытаясь унять сотрясавшие ее рыдания. Больше всего на свете мне хотелось прекратить эту пытку.

Но я не мог. Ремесло чародея дает тебе больше возможностей, но сердца твоего не меняет. Мы остаемся людьми.

И все мы безоружны перед болью.

Глава ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Не прошло и минуты, как Элейн начала справляться со своим дыханием. Методы, которыми ДюМорн учил нас контролировать свои эмоции, можно назвать безжалостными, но действенными. Еще минута — и дыхание ее снова сделалось ровным, и она на мгновение прижалась лбом к моей ключице в безмолвном жесте благодарности. Потом она выпрямилась, и я опустил руки. Она склонила голову перед телом Анны — в знак уважения, а может, просто прощаясь.

Когда она повернулась, я уже ждал наготове с влажным полотенцем в руке.

— Стой, — тихо сказал я и осторожно вытер ей лицо. — Ты должна выглядеть как ни в чем ни бывало. Нельзя же выходить отсюда в пятнах. О нас подумают, что мы не крутые. Очень важно быть крутыми, круче крутых яиц.

Она слушала меня и следила за моими действиями, округлив глаза. Потом на ее лице проглянула сквозь горечь слабая, очень слабая улыбка.

— Спасибо, что ты здесь, и что говоришь это, — произнесла она уже спокойным голосом, и почти сразу же выпятила челюсть не хуже подвыпившего Хэмфри Богарта. — А теперь прекрати шлепать губами и займись делом.

Мое томатургическое заклятие привело нас к многоквартирному дому.

— Здесь живет Эбби, — сказала Элейн. Припарковать машину мне удалось только перед пожарным гидрантом. Я сильно сомневался, что наши прилежные муниципальные служащие оштрафуют нас за это в такой поздний час, но если бы так и случилось, это было бы сущей ерундой по сравнению с необходимостью переться квартал или два на своих двух.

— Где ее квартира? — спросил я.

— На девятом этаже, — ответила Элейн, хлопнув дверцей Жучка чуть громче, чем следовало.

— Я тут подумал, — сказал я, — если бы я был нехорошем парнем, и если бы я хотел убрать пару мешающихся под ногами крутых чародеев, я постарался бы ошиваться где-нибудь неподалеку от этого места, чтобы держать в поле зрения вход в здание.

— Я тут подумала, — возразила Элейн довольно резко, — что с его стороны было бы на редкость глупо даже пытаться.

Отрезок от машины до входа мы проделали вместе, быстрым шагом. Ноги у Элейн достаточно длинные, чтобы не отставать от меня. Она нацепила на запястья с дюжину медных браслетов, на вид более тяжелых, чем им полагалось бы быть при таких размерах. Когда браслеты оказывались время от времени в глубокой тени, становилось видно, как между ними проскакивают искорки.

На лифте мы, не сговариваясь, не поехали. Я держал наготове свой браслет-оберег, да и посох мой буквально пульсировал от накачанной в него энергии, так что я с трудом удерживал его в руке. Такая концентрация магических энергий может иметь непредсказуемые последствия при взаимодействии с электрооборудованием, и панель управления лифта в этом смысле не исключение.

Дверь на лестницу отпиралась только изнутри, но на такой случай у меня имеется специально разработанное нехитрое заклятие, так что проблемы с этим у нас не возникло. Любой, кто ждал бы нас наверху, следил бы в первую очередь за выходом из лифта. Любому, кто преследовал бы нас, пришлось бы повозиться с запертой дверью, да и подняться по гулкой бетонной лестничной клетке, не производя шума, тоже почти невозможно.

Левой рукой я сжимал лежавший в кармане ветровки револьвер. Магия — клеевая штука, но когда речь идет о жизни или смерти, обычная, материальная технология может оказаться не менее эффективной.

Не могу сказать, чтобы подъем на девятый этаж не заставил меня задыхаться, но все же не так, как случилось бы со мной раньше. Учащенное сердцебиение принесло с собой намек на головную боль — пока еще слабый намек. Блин-тарарам, должно быть, там, в порту, меня двинули сильнее, чем мне казалось. Элейн тоже слегка приустала. Если она и вправду сняла последствия этой моей травмы, значит, она куда опытнее, чем говорит. Подобное исцеление просто так не дается. И еще — она может оказаться куда более хрупкой и уязвимой, чем кажется.

Я отворил пожарный выход с Эббиного этажа, и Элейн первая вышла с лестницы. До середины коридора она шла в полной тишине, чуть разведя в стороны руки, и я понял, что она каким-то образом улавливает все, происходящее вокруг нее. Браслеты на ее руках заискрили чуть сильнее. Значит, это тоже своего рода оборона — только не такая прямолинейная, как моя, отвечающая на силу грубой силой. Очень в ее стиле.

Впрочем, ни гипервосприимчивость, ни грубая сила не потребовались. Элейн подошла к двери и подняла руку постучать, но не успела. Дверь распахнулась, и немного взъерошенная Эбби кивнула нам.

— Вот и славно. Чуть рановато, но славно. Да, заходите, конечно же.

Я сделал шаг вперед, но Элейн жестом остановила меня, глядя куда-то в пространство.

— Сейчас, я проверю. Внутри еще женщина. Две собаки, — она оглянулась на меня и опустила руку. — Одна из них твоя.

— Мыш? — окликнул я.

Пол слегка содрогнулся, и огромный темно-серый пес, осторожно протиснувшись в дверь мимо Эбби, сунулся мордой мне в живот. Я опустился на колени и был немедленно облобызан в лицо.

Я пару раз шлепнул его по загривку, потому как мы мужчины и не разводим нюни. В конце концов, я и так удостоверился в том, что он жив, здоров, и ошейник до сих пор при нем.

— Рад видеть тебя, морда мохнатая.

Следом за Мышом из двери выскочил Тото, напоминавший следующий в кильватере за огромной баржей буксирчик. Он подозрительно зарычал, обнюхал мои ноги, несколько раз чихнул — не иначе, от меня еще сильно пахло дымом и озерной водой — и на этом успокоился, только рыкнул на меня еще раз, чтобы я уж наверняка усвоил урок, вернулся к Эбби и дождался, пока она поднимет его на руки.

Пухлая блондинка погладила его и подняла на меня встревоженный взгляд.

— Что случилось? То есть, после того, как вы ушли? Где вы были, и что с Оливией…

— Давайте зайдем в квартиру, — сказал я, поднимаясь с колен. Мы с Элейн переглянулись и вошли. Мыш шел, продолжая прижиматься ко мне плечом. Я вошел последним и закрыл за собой дверь.

Квартира Эбби оказалась маленькой, скромной, поделенной на аккуратно обставленные рабочие зоны: стол с пишущей машинкой, другой стол со старой швейной машиной, стул перед пюпитром с прислоненной к нему скрипкой (а может, это была виолончель?), маленькая ниша-библиотека с удобным креслом и полками, уставленными любовными романами, а также некоторое подобие алтаря для поклонения каким-то древним божествам, только божества эти оказались здесь, наоборот, детишками с пухлыми личиками и золотыми кудряшками.

В нише-библиотеке сидела Присцилла, и вид она имела осунувшийся и подавленный. На столике рядом с креслом стояла чашка давно остывшего чая, к которому явно никто не притрагивался. Она подняла на меня усталый взгляд.