Страница 90 из 126
— Коленкин! Отойди, отдохни. У тебя режим особый. Не переутомляйся, а то нас с тобой Кирилл Петрович в Москву отправит.
И я ушел, и я был очень благодарен тренеру. Я сел на скамью, к девушкам, и они потеснились, чтобы мне было удобнее. И Тамара напомнила мне:
— Гера, обещал ведь нас с Валей погонять.
— Обязательно, — сказал я. — Только не сегодня.
Главное — я не опозорился.
Больше в тот день я не выходил на площадку, хоть Андрей Захарович и поглядывал в мою сторону, хотел позвать меня, но я чуть заметно, одними глазами, отказывался от его настойчивых приглашений. Ведь бегуном мне не стать. Я умею лишь одно — забрасывать мяч в корзину. И чем меньше я буду бегать, тем меньше будет противоречие между моим талантом и прочими моими качествами. Впрочем, я могу поднять свою репутацию в другом: бильярд.
После ужина я в кино не пошел. Валя, по-моему, на меня немного обиделась. Женщины, даже очень молодые, — удивительные существа. В них слишком развито чувство собственности. Думаю, что это атавизм, воспоминание о младенчестве, когда все мое: и игрушка моя, и погремушка моя, и мама моя, и дядя мой. Я подходил под категорию «дядя мой». И я уже даже услышал, как кто-то из девушек, обращаясь к Вале и инстинктивно признавая ее права на меня, сказал: «Твой-то, Гера».
— Не хочется в зале сидеть, — сказал я Вале.
— Как знаете.
— Но потом можно погулять.
— Никаких прогулок, — сказал тут же оказавшийся Андрей Захарович. — Режим. И ты, Коленкин, хоть и не обманул ожиданий, наших девушек не смущай. Они ведь к славе тянутся. К оригинальности. Вот ты и есть наша оригинальность. Не переоценивай себя. Не пользуйся моментом.
— Как вы могли… — начал было я.
— Мог. И ты, Валентина, голову парню не кружи.
А мне захотелось засмеяться. Как давно я не слышал ничего подобного! Как давно двадцатилетние девчонки не кружили мне голову! И как давно никто, не в шутку, в самом деле, не называл меня парнем!
— Я, как кино кончится, к площадке подойду, — сказал я, как только тренер отошел.
— Как хотите, — сказала Валя. — А вот в кино вы зря не пошли. Вам, наверно, с нами неинтересно.
И только потом, уже в бильярдной, на веранде, я осознал, что она перешла на «вы».
Ну и чепуха получается!
У бильярда стоял Иванов. В одиночестве.
— Ты чего в кино не пошел? — спросил он.
— Смотрел уже, — соврал я. Не говорить же человеку, что я подозреваю у себя исключительные способности к бильярду и горю желанием их испытать.
— Я тоже смотрел, — сказал Иванов. — Да и жарко там. Сыграем?
— Я давно не играл, — сказал я.
— Не корову проиграешь. Не бойся. Кием в шар попадешь?
— Попробую.
С первого же удара, когда кий у меня пошел в одну сторону, шары — в другую, я понял, что эта игра требует от изобретения Курлова большего напряжения, чем баскетбол. Несмотря на то что мои нервные клетки работали сейчас лучше, чем у кого бы то ни было на свете, передавая без искажений и помех сигналы мозга моим пальцам, задание, которое им надлежало выполнить, было не из легких. На площадке я учитывал лишь вес мяча и расстояние до кольца, здесь я должен был точно направить в цель кий, рассчитать, в какую точку ударить, чтобы шар правильно ударился о другой шар и пошел в узкую лузу. И главное, должен был унять легкую дрожь в пальцах, не игравшую роли на площадке, но крайне опасную здесь.
Рассудив так, я заставил мой мозг считать точнее. И пока Иванов, похохатывая над моей неуклюжестью и испытывая законное удовлетворение человека, взявшего реванш у сильного противника, целился в шар, я мысленно стал на его место и, не без труда проследив глазами за направлением его будущего удара, понял, что он в лузу не попадет. А попадет шаром в точку, находящуюся в трех сантиметрах слева от угловой лузы. Что и случилось. И тогда я понял, что победил.
— Держи, — сказал Иванов, протягивая мне кий. — Только сукно не прорви. Тетя Нюра тебе голову оторвет. Ей что звезда, что просто человек — все равно.
— Постараюсь, — сказал я и оглянулся на звук приближающихся шагов.
На веранду поднялся доктор.
— Ну вот, — сказал он не без ехидства, — этот спорт для вас, Коленкин.
Но я не обиделся.
— Главное не побеждать, а участвовать, — сказал я. — Любой спорт почетен.
— Угу, — сказал доктор и отошел к перилам закуривая.
Мне захотелось тоже курить. А то ведь за весь день выкурил только две сигареты и те украдкой, в туалете, а потом заглянувший туда после меня Андрей Захарович бегал по территории и кричал: «Кто курил? Немедленно домой отправлю!» Но, конечно, не узнал. А я был не единственным подозреваемым.
Уже совсем стемнело, и густая синь подступила к веранде, дышала сыроватой прохладой и вечерними запахами хвои и резеды.
Я не спеша взял кий, поглядел на шары. Понял, что надо искать другую точку, и медленно, точно тигр вокруг добычи, пошел вдоль стола.
— И не старайся, — сказал Иванов.
— И в самом деле, не старайтесь, — сказал доктор. — Иванов здешний чемпион.
— Тем лучше, — сказал я.
Я наконец нашел то, что искал. Очаровательные, милейшие шары! И я знал, в какую точку надо попасть ближним по дальнему, чтобы оба полетели в лузы. Что я и сделал.
Иванов сказал:
— Ага!
А доктор разочарованно вздохнул и тяжело спустился с веранды, словно он, а не Иванов терпел поражение.
Я протянул кий Иванову, но тот даже удивился.
— Ведь попал! — сказал он. — Еще бей.
И так я, не возвращая кия Иванову, забил семь или восемь шаров. Столько, сколько было нужно. Я так и не знаю точно, сколько. С тех пор я ни разу не подходил к бильярду, хоть слава обо мне на следующий же день разнеслась по всей базе и меня многие просили показать мое искусство. Я не стал этого делать, после того как, поглядев на мой последний шар, Иванов сказал завистливо:
— Ты, Коленкин, большие деньги можешь на спор зарабатывать. В парке культуры.
Я не хотел зарабатывать деньги на спор.
Я ушел, отыскал в темноте скамью у площадки. Вечер был безлунным, а фонари далеко. Я курил, прикрывая огонек ладонью. Жена тренера долго и скучно звала домой сына. Потом из столовой выходили люди. Кино кончилось. Валя не шла. Я так и думал, что она не придет. В кустах за моей спиной раздался шорох, и я услышал девичий голос:
— Не жди, Гера. Она не придет.
— Это ты, Тамара? — спросил я.
— Да. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказал я и понял, что я очень старый и вообще совсем чужой здесь человек.
Кто-то смеялся вдалеке. Потом из столовой донеслась музыка. Я вернулся в свою комнату. Толи и Коли не было. Лишь белые сумки с надписью «Адидас» стояли посреди комнаты. Я распахнул окно пошире и лег. В комнату залетали комары, жужжали надо мной, и я заснул, так и не дождавшись, когда придут соседи.
На следующий день из Москвы приехали какие-то деятели из нашего ДСО. Андрей-Захарович заставил меня с утра пойти на площадку и смотрел умоляющими глазами. Деятели качали головами при виде меня, а я старался. Я кидал мячи чуть ли не от кольца до кольца, взмок и устал, но Андрей Захарович все смотрел и смотрел на меня умоляющим взором, а деятели шептались, потом вежливо попрощались с нами и ушли, а я так и не знал до самого обеда, решили они что-нибудь или сейчас меня попросят собирать вещи.
Но за обедом ко мне подошел тренер и сказал:
— Подождешь меня.
Доедал я не спеша. Толя и Коля ели сосредоточенно. Они устали. Они сегодня бегали кросс, от которого я отказался. И это как-то отдалило их от меня. Я не разделил с ними неприятных минут усталости и приятных мгновений, когда ты минуешь финиш. Я понимал то, что они не могли бы сформулировать даже для себя. Валя тоже не глядела в мою сторону. Неужели она обиделась на то, что я не пошел в кино тогда, когда она этого хотела? Странно. Но, наверно, объяснимо. Я почему-то чувствовал себя мудрым и старым человеком. Как белая ворона среди воробьиной молоди. В конце концов, что я здесь делаю?